Радуга - Пранас Трейнис Страница 45

сегодня приобрети племенного барана. Запомни, он тебе счастье принесет, потому что ты добро сделаешь малым сим. Как знать? Вдруг опостылеет тебе не только полиция, но и собственная земля (человека — целая гора, а здоровья — с гулькин нос), вдруг тебя Эмилия бросит, а меня — Марцеле? Или дети от нас отрекутся. Из дому выгонят! Может, мы оба на колени бросимся перед Напалисом да станем умолять, чтоб принял в свой цирк, а он, вспомнив про Анастазаса Премудрого, смилостивится? Я горбат, ты брюхат — оба в шуты годимся. Ах, Альфонсас, не сердись. Все мы шуты в сей юдоли плачевной. Все мы из одной глины вылеплены. Неважно, что фуражки у нас разные, неважно, что одни ниже, а другие выше стоим. Все равно в одинаковой мере стремимся к здоровью, Вильнюсу и независимости, за которую ты когда-то сражался. Эка важность, что на полковой кухне. Эка важность. Какой солдат, если его не кормить досыта, пойдет в атаку да будет кричать ура?..

Вот так и еще сяк говорил Йонас Кулешюс, пока не тронул самые тонкие струны сердца Гужаса.

— А ну вас к лешему! Сдаюсь! Берите фуражку. Зовите сюда хозяина этого проклятого барана. Только не старика Тринкунаса. Сына! Анастазаса Первого.

— Дело говоришь, Альфонсас. Теперь посмотрим, сколько после сватовства умишка осталось у тезки этого барана, какую цену он заломит? Напалис, одна нога тут, другая там! Если не послушается, скажи, что господин Гужас срочно вызывает по служебному делу.

Напалис — казенную фуражку на голову. Фьють — и помчался по огородам. Баран тоже затрусил было за ним, но Зигмас поймал да к забору его прижал.

Не успел Гужас пот со лба смахнуть да сказать свое «о-хо-хо!..» — Анастазас уже тут как тут.

— Чего надо?

— Хочу знать, почему не сообщил в полицию, что у вас баран пропал.

— Чего вы от меня хотите, господин Гужас? Мы барана уже второй год как не держим.

— А этот чей?

— Этого не знаю.

— Отрекаешься, как святой Петр от Христа?

— Я на вас в суд подам за оскорбление, господин Гужас.

— Ах вот оно как! Может, ты хочешь, чтобы я вызвал из Утяны эксперта и выяснил, сам этот баран такой шалун, или ты его рогами отомстил пани Шмигельской за сватовство?

— Ничего не выйдет, господин Гужас. Второй раз меня в желтый дом не запрешь.

— Напалис! — взревел Гужас. — Что ты теперь мне скажешь?

Напалис, вконец растерявшись, обнял барана, а ответил за него крестный:

— Мой крестник мог и ошибиться, господин Гужас. Может, это и не оборотень, а, скажем, синебородый монах в баранью шкуру залез, раз баран такой умный да набожный? Может, он вернулся покарать грешников кукучяйского прихода? По-моему, Анастазаса Первого надо оправдать и отпустить на все четыре стороны, а этого Премудрого взять под стражу и отдать Напалису на воспитание!.. Пускай Напалис выпытает из него всю правду и в день святого Иоанна у корчмы всем огласит, кто его настоящий хозяин — бог, черт или Тринкунас?

— Отец, беги! — крикнула Марцеле, но было уже поздно. Кулешюс успел всего на два шага отбежать. Анастазас, набычившись, ударил его головой прямо в горб... повалил будто бобовый сноп... и давай молотить руками да ногами. Отца и сына. Без разбора.

— Пранукас, где ты?.. — просипел Кулешюс.

Пранукаса не было. Пранукаса Марцеле, вырвав из-под ног Анастазаса, уносила, будто кошка издыхающего котенка.

— Боже милостивый, спаси моего Йонаса!

Но бог был далеко, а черный дьявол тут как тут... в облике бараньем.

Однако, примчавшись на крыльях смрадного ветра, баран долбанул не сноп, а самого молотильщика. Анастазаса долбанул. Прямо под коленки. Свалил с ног. А когда тот попытался встать — хрясть прямо в висок! И еще... И еще... Напрасно шептал Анастазас:

— Чернец... дьявол, прочь!

Чернец не узнал своего хозяина. А если и узнал, то в недобрую для того годину. Один бог знает, что творилось в бараньей башке. Почему он слушался только Напалиса и метил Анастазасу прямо в голову, хотя тот, обессилев, полз на карачках и хватал ртом воздух, пытаясь просунуть голову через штакетины забора. Но забор возле полицейского участка густой и новый, а за штакетинами полз, будто уж, на брюхе Зигмас и дышал Анастазасу в лицо луковым запахом:

Анастазас, не плошай,

Черту душу отдавай!

В шаулиса мундире

Ляжешь ты в могиле!

подтягивал Напалис, прыгая в ногах Анастазаса.

Анастазас умер бы от страха и позора, а дети и бабы босяков — от хохота, но тут ударил гром с потемневшего неба да как прогремит суровый глас божий:

— Прочь! Я вам покажу балаган под моими окнами!..

И полыхнула молния огневая, и застыл Напалис в купине бурьянной, и низвергнулся баран на стезю.

Это был господин Мешкяле! Он стоял, высоко подняв револьвер до тех пор, пока Анастазас, пошатываясь, не добрался огородами до дома, и пока не испарилась вся босая публика. Затем Мешкяле строго отчитал Гужаса и, велев оседлать кобылу, ускакал, вздымая пыль... куда-то.

Долго стояла тишина. Когда Гужас увел плачущую Эмилию домой, зашелестел бурьян, и Напалис, с трудом подняв голову, обратился к барану. Не в шутку. С настоящей болью:

Анастазас, клепка нужна —

Наш Мешкяле лишился ума...

14

Всю ночь просидел Напалис возле барана. И утешал, и гладил, и целовал его. Смочив слюной глину, залепил его рану, зиявшую под ухом. Все было напрасно. Черная жидкость текла струйкой, пузырилась... И никак не мог понять Напалис, откуда столько ума в бараньей голове. Тот все вздыхал, не переставая. Человечьим голосом. И человечьими глазами смотрел на Напалиса. Не знал Напалис, что ему делать, куда деваться, как разделить мучения барана, хотя и его сверлила боль. В паху, куда ударил ногой этот жеребец в штанах с красными лампасами... А тут еще Черныш, обидевшись, что Напалис за какого-то барана с ума сходит, кружил вокруг и злобно мяукал... Пока настоятелев Нерон, прибежав сюда, не отогнал его и