ПО НЬЮ-ЙОРКСКОМУ ВРЕМЕНИ - Петр Немировский Страница 71

Лиза сидела в кухне, набросив на плечи шерстяной плед. Увидев его, отвернулась. Алексей приблизился к ней, хотел обнять. Поднял было руки.

– Не надо, – она отпрянула от него, как от чужого.

– Что случилось? – спросил он неестественно спокойно, закурил и сел напротив.

За окном завывал ветер. Сквозь щель в металлической раме пробивалась струйка морозного воздуха.

– Я не должна была к тебе приходить. 

– Почему?

– Это никому не нужно. 

          Он сделал еще одну затяжку, прежде чем спросить о главном.

          – Я тебя не люблю, – сказала она тихо.

          Губы ее, сухие и жесткие. Бесчувственные. Холодные. Поцеловать бы…

– Ладно. Идем спать, – встала и, кутаясь в плед, пошла в комнату.

А он еще долго сидел один. Курил. Слушал вьюгу.

          Утром она ушла.

….…………...................................................................................................

Потом Алексей не раз поджидал ее у дома, но так и не встретил. Звонил ей домой, но чей-то мужской голос неприветливо отвечал, что Лизы дома нет, и когда вернется – неизвестно. Разыскивал ее в залах Метрополитен музея. Надоедал расспросами Акопу.

Зимою аллея художников в Центральном парке пуста. Холодно. Художники перебиваются редкими заказами, кто-то пытается создать вечное, кто-то занимает деньги, поглядывая то на календарь, то в окно, где виднеется лишь клочок хмурого неба.

Но Алексей был уверен: если Лиза не уехала из Нью-Йорка, рано или поздно он ее найдет. Нью-Йорк – самая большая в мире деревня. Тем более русский Нью-Йорк. Кто-нибудь – случайный русский таксист, или парикмахер, или журналист – упомянет имя приятеля или клиента, напишет статью, пожалуется на босса, который обязательно окажется твоим знакомым, а то и родственником.     

          ...Она стояла за стойкой в баре «Голливуд». В зале висел смрад от дешевых сигарет. Музыкальный автомат сверкал лампочками. Лиза в ядовито-красной блузке с глубоким вырезом варила кофе.   

          Сердце Алексея возликовало.

          – Как ты меня нашел? – спросила она.

          – Мне знакомая официантка сказала, она работает в похожем итальянском баре на соседней улице.  

          Лиза почему-то смутилась. Алексей смотрел на нее, не зная, что сказать: свисающие локоны, стрелки у глаз, яркая помада на губах. И за всей этой пошловатой бутафорией он вдруг увидел другую Лизу – ночью сидевшую у него в кухне.

          – Лыза, водку и кофе-эспрессо! – гаркнул какой-то мужик.

– Алеша, мне нужно идти. Подожди меня, моя смена скоро заканчивается, – попросила она.

Через полчаса она вышла из бара, села в его машину. Достав салфетку, стерла с губ помаду. Брезгливо поморщилась и выбросила салфетку в окно.    

          – Утомили они меня сегодня. Извини, Алеша. Так было нужно.

          – Кому?

– Мне.

          Он завел двигатель. Вспомнил, что дома осталось полбутылки вина.

          – Я к тебе не поеду, – сказала она твердо. – Отвези меня домой.

          Она ушла от мужа. Снимает квартирку-«голубятню». Пока зима, устроилась официанткой в баре. Все это она рассказывала, пока ехали.

– Эти итальянцы – деревенщина из Сицилии, но ведут себя, как настоящие пижоны. Когда играют в карты, подзывают меня, чтобы я снимала с колоды, и за это платят «сеньорите» по десять баксов.

          Машина остановилась около ее дома.

– Все, спасибо, я побежала, – Лиза взяла сумочку.

          – Хочешь, я одолжу тебе денег? Вернешь, когда сможешь, – предложил он. 

          Она на миг нахмурилась. Посмотрела на него с любопытством, даже ласково: 

– Нет, Алеша. Я постараюсь справиться сама. И, пожалуйста, не приходи больше в ту забегаловку. Не хочу, чтобы ты меня видел там.

          – А где? Когда?

– Попозже. Мне нужно какое-то время побыть одной.

ГЛАВА  ШЕСТАЯ

1

Поднявшись по лестнице, Лиза вошла в свою квартиру. Из-за низких скошенных потолков там постоянно приходилось пригибаться, чтобы не ушибить голову. В руках держала конверт. По почерку сразу узнала, от кого письмо. Она небрежно бросила сумочку на кровать и, не снимая плаща, распечатала конверт.

Писала инокиня Мария.

«…Будь здорова и Богом хранима. Может, тебе удастся приехать к нам в монастырь хоть на пару дней? Познакомишься с сестрами, помолишься, отведешь душу. От Нью-Йорка к нам – если рейсовым автобусом – четыре часа езды. Иногда в Нью-Йорк по делам ездит на машине наш настоятель о. Лавр. Он смог бы тебя привезти, только назад тебе придется добираться самой.

Вот, пожалуй, и все, моя дорогая. Помогай тебе Господь.

Твоя во Х. I. сестра, недостойная монахиня Мария». 

Лампочка горела ярко, тени исчезли с Лизиного лица. Она подошла к иконе и перекрестилась.       

С инокиней Марией она познакомилась в самолете, когда летела из Киева в Нью-Йорк – их места оказались рядом. Разговорились, в аэропорту расстались, обменявшись американскими адресами. Пожалуй, всё.   

В духовной жизни, однако, случайностей не бывает.

ххх

…Когда-то, лет тридцать назад, в спальне ее киевской квартиры стоял диван, массивный, с потертой обшивкой. На нем спала бабушка. Диван был достаточно широк, чтобы раскладывать на нем всех кукол или прятаться «в пещере» из одеял. 

Из угла над диваном на нее смотрело… чудо, которое именовалось, как и подобает чуду, – Архангел Михаил. На раскрашенной доске был изображен юноша в огненном плаще поверх стальных доспехов. Распростертые за его спиной мощные крылья трепетали. Его взор был суров, и Лиза, хохотушка, когда обращалась к «ахаглену», тоже становилась серьезной, насколько ей это удавалось. Важно нахмурив бровки, говорила: «Я взяла две конфеты из коробки. Хотела съесть только одну, а вторую положить назад. Но съела две. И никому не сказала. Ты тоже никому не говори, ладно?» Архангел все ей прощал и, пообещав хранить тайну, тонул в небесной лазури. А Лиза набрасывала на голову плед и тихонько пробиралась на кухню – пугать бабушку.

Бабушка Ира, щупленькая, седая, стояла у плиты. Лиза помнит бабушкин передник, пропахший жареным луком и пирогами. В этот передник Лиза уткнулась лицом и разрыдалась, когда впервые услышала во дворе, что она – жидовка. Камни полетели ей в спину. «Бабушка, а можно, чтобы вы все – мама, папа, ты – были жидами, а я – русской или украинкой?» – спросила она