Белькампо - Современная нидерландская новелла Страница 10

Возмущенно она выпалила:

— Чтобы побыть одному!

Из сборника «Завтра увидимся»

ТЕРПЕНИЕ

Терпение мефрау Ван Дам наконец-то вознаграждено.

В пятницу на прошлой неделе ее муж отдал богу душу.

Они были женаты тридцать два года. Трое взрослых детей. Накануне серебряной свадьбы, в зале, снятом для празднования, к мефрау Ван Дам подошел очень молодой человек и сказал:

— Ваш муженек уже четыре года состоит в связи с одной шлюхой, я бросил ее из-за него. Вы знаете об этом?

Она не знала.

Но теперь она поняла, почему каждую пятницу ей приходилось паковать чемоданчик мужа, уезжающего на уикенд из города.

Празднование серебряной свадьбы состоялось. Супруги Ван Дам сидели на разукрашенных стульях, и гости несколько раз на плечах обнесли их вокруг зала. Неоднократно в их честь звучала заздравная песня.

Назавтра мефрау Ван Дам объявила мужу, что все знает, но разводиться не намерена. Такое решение, сказала она, принято ею не из любви, не из ревности и не по злобе. Просто она не хочет терять пенсию и страховку.

Хотя зарабатывал он хорошо, на хозяйство он давал ей гроши. Все доставалось той шлюхе. Когда мефрау Ван Дам однажды понадобилось новое платье, пришлось просить денег у детей. Но смерть мужа сделает ее наконец состоятельной женщиной. И она терпеливо ждала его смерти.

Ждала долгие годы.

Они жили в разных комнатах и не разговаривали друг с другом. Мефрау Ван Дам кормила мужа и приводила в порядок его одежду. И каждую пятницу паковала ему чемоданчик. Он уходил не прощаясь. Он знал, чего она ждет.

И в пятницу на прошлой неделе терпение мефрау Ван Дам было наконец вознаграждено. Утром она увидела, что шторы у него на окнах остались задернутыми.

Она вошла к нему, преисполненная надежды.

Но муж был жив.

Он лежал в постели и велел ей привести врача.

Мефрау Ван Дам сделала и это. Пусть все будет как положено.

Врач пришел, осмотрел его, выписал рецепт и в коридоре сказал ей:

— Ваш муж очень серьезно болен. Сердце. Вы позвали меня слишком поздно. Очевидно, он уже несколько месяцев плохо себя чувствовал. Ваш муж давал своему сердцу непосильную для его возраста нагрузку.

— Что да, то да, — ответила она.

Врач заметил, что она вроде бы улыбается. Но он был старый домашний врач и давно уже ничему не удивлялся.

Мефрау Ван Дам сходила в аптеку за порошками. Однако они не помогли. Муж скончался в тот же вечер. В эту пятницу он остался дома, с ней. Когда он умирал, она сидела у его постели. Он был в полном сознании. Он не разговаривал с ней. Не сказал последнего «прости». Не выказал ни малейшей слабинки. Не смотрел на нее. Она сидела у его постели, но он мужественно умирал в одиночку — пятидесяти восьми лет от роду.

— Я была права, — говорит мефрау Ван Дам. — Он отправился на тот свет молодым. Теперь я заполучила денежки, и мне едва сравнялось шестьдесят, есть еще время пожить в свое удовольствие, А шлюха осталась с носом.

БИЛЕТ

Я ходил взад-вперед по платформе провинциального вокзальчика в ожидании поезда обратно в Амстердам. Вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, и в это самое мгновение появилась девушка, которую мать-природа щедро наделила своими дарами. Я сел на скамью и стал смотреть, как она идет, — так люди стоят и смотрят на праздничное шествие. Она была очень красива, и кто-то проболтался ей об этом. И потому шла она так, как ходит женщина, прекрасно знающая, что средь бела дня, при всем честном народе, она заставляет мужчин вспомнить про свой мужской пол.

Поравнявшись со мной, она кинула на меня железобетонный взгляд и в то же время вынула из сумочки пачку кисленьких леденцов, что меня несколько разочаровало, сам не знаю почему. Сунув лакомство в рот, она прошла мимо. И оборотная ее сторона тоже была прелестна. Я поглядел ей вслед и вдруг заметил, что в двух шагах от меня на перроне валяется железнодорожный билет. Наверняка он выпал из ее сумочки, когда она вынимала конфеты.

Я услужливо крикнул: «Девушка!»

Последующее лишний раз доказало, что красота имеет и свои теневые стороны. Некрасивая женщина тут же бы оглянулась, хотя бы для того, чтобы узнать, зачем я ее зову. Эта же, повторяю, была глубоко уверена, что ее прелести вызывают в каждом мужчине порочные мысли, и потому не оглянулась, а только еще горделивее вскинула голову и пошла дальше.

Ну что ж, нет так нет, подумал я.

Я обиделся.

Ибо мои намерения были самые чистые. Я хотел лишь обратить ее внимание на то, что ее билет валяется на перроне, а она плюнула мне в душу, обойдясь со мной как со старым развратником.

В самом конце перрона она села на скамью, красивая и неприступная.

Если ты воображаешь, будто я побегу за тобой и поднесу тебе твой билет, ты жестоко ошибаешься, подумал я.

Глядя на билет, я стал сочинять сценарий небольшого телеспектакля, который очень скоро разыграется в поезде.

Появляется кондуктор.

Она и его меряет своим взглядом недотроги.

Самоуверенно открывает сумочку.

Нервно роется в ней под взглядом кондуктора и остальных пассажиров.

Словом — полное поражение.

Что ж, так ей и надо.

Я мог бы избавить ее от всего этого, но она не захотела.

Свежий ветерок продувал платформу, он подхватил билет, стал играть с ним. Подталкивал его все ближе к краю. В то самое мгновение, когда под сводами вокзала появился поезд, ветер, к моему злорадному удовольствию, сдул билет на рельсы.

Я прошел вперед и сел в тот же вагон, что и девушка.

Заметив меня, красавица недовольно отвернулась.

Ну, погоди, подумал я. Дай срок, придет кондуктор.

Минут десять ничего не происходило, только нагнеталось напряжение. Но вот — наконец-то!

Перед нею стоял кондуктор с улыбкой заграничного образца.

Она открыла сумочку.

И подала ему билет.

Зато потом, когда подошла моя очередь, у меня билета не оказалось. Он выпал на перрон, когда я доставал сигареты. Под нетерпеливым взглядом кондуктора я обшарил все свои карманы. Она тоже смотрела — и веселилась.

Из сборника «Пожилые люди»

ПОСЛЕ СТОЛЬКИХ ЛЕТ!

По делам службы мне пришлось отлучиться из города.

Лишь где-то около полуночи я отпер своим ключом подъезд и меланхолично взобрался по лестнице, всем своим видом изображая отца семейства, который опять день-деньской ишачил, добывая хлеб насущный для своих близких, и теперь вправе претендовать на чашку чая и сочувствие.

Жена сидела в комнате и с увлечением читала.

— Привет, — сказал я.

Она оторвалась от книги и ответила:

— Привет.

Вздохнула и захлопнула книгу. Я сел напротив нее.

— Как жизнь? — спросил я.

— Чудесно. Целый день была одна. Делала что хотела и как хотела. А вдобавок и вечером одна. Это ли не блаженство? Немножко поела. Не слишком утруждаясь. За едой почитала газету. Тихо-спокойно вымыла посуду. Заварила чай. А потом уютно уселась с книжечкой… — Она бросила на книгу грустный взгляд.

Как непохоже это было на прием, которого я ожидал! Я принужденным тоном сказал:

— Ну и читай себе.

— Что ты, как можно.

— Почему же?

Она пожала плечами.

— Ты же дома, — просто ответила она.

— Извини меня, — я повысил голос, — но я живу вместе с тобой. Уже двадцать четыре года. Ты этого не замечала? Ведь наверняка встречала меня в коридоре.

Она с улыбкой взглянула на меня.

— Ну вот, ты сердишься.

— Сержусь? Я? Ничего подобного. Но что за глупости, неужели ты не можешь читать, когда я дома?

Она принесла чашку и налила мне чаю.

— Дело не в этом, — сказала она. — Я имела в виду, что, когда ты дома, спокойной жизни конец. Только и всего.

— А что же я такого делаю?

— Ничего. Просто ты дома. Этого достаточно. И спокойной жизни конец.

Я закурил.

С оскорбленным видом.

Не берусь точно описать, как это делается, но поверьте мне на слово, можно закурить так, чтобы сразу стало ясно: ты оскорблен.

Я с горечью сказал:

— Стало быть, мне лучше бы вообще не приходить. Тебе было бы спокойнее.

Она задумалась, как бы взвешивая такую возможность.

— Нет, это, конечно, не так.

— Но…

— Нет, — продолжала она ласково, — если бы я знала, что ты вообще никогда не придешь, я, наоборот, навсегда потеряла бы покой. И ты это прекрасно знаешь. Но…

Она запнулась.

— Продолжай: что «но»? — допытывался я.

— Но раз уж я точно знаю, что ты вообще-то придешь, так приятно, когда какой-нибудь вечерок тебя нет, я так спокойно живу…

Я смотрел в свою чашку с видом страдальца.

— Один вечерок, — продолжала она. — Или, может быть, два. Чудесно. Но вот чтобы тебя не было целую неделю, я не хочу. Мне бы тебя недоставало.