Белькампо - Современная нидерландская новелла Страница 23

Так он думал, вновь сидя возле ее кровати, голова его лежала у нее на груди. Наконец он холодно посмотрел на нее и сказал:

— Ну что ж, раз ты видишь в моем поступке лишь доказательство того, что тебе стало лучше, тогда мой поцелуй скажет тебе не больше, чем мои заверения как врача: через три месяца ты будешь ходить.

Он встал и захлопнул окно: вечерний воздух становился слишком прохладным. Стук колес поезда нарастал, поглощая все другие звуки, потом замедлился, растворился в пронзительном вое ветра. В соседней комнате мамаша Венте разбила что-то из посуды и тотчас явилась сообщить об этом.

Адрес сестры Ферро он узнал, прочитав объявление: «Лечебный и спортивный массаж».

Калманс решил, что теперь, когда, казалось, блеснул лучик надежды, он не станет больше ждать у моря погоды. Хватит ей неделями глотать аспирин и агарол — хоть и всякий раз в новой упаковке, — с этим было покончено. До вечера просиживал он в библиотеке, перечитал все, что мог, насчет болезни Лили, советовался со знакомыми, изучавшими медицину. Хемелрика, естественно, ни о чем не спрашивал: тот за целый год не сумел достичь того, чего сам он достиг за четыре месяца.

Кто-то сказал ему, что человеку, долгие месяцы пролежавшему в постели, необходим массаж; иначе он, даже если выздоровеет, не сможет подняться с постели просто от слабости мышц. Поэтому он решил пригласить массажистку.

Она жила поблизости, на восточной стороне улицы, в одном из низеньких домишек. Ее домик стоял совсем низко и в то же время почти вплотную к проезжей части улицы, так что к нему невозможно было подступиться. Поэтому прежняя входная дверь была наглухо забита, а вместо нее на втором этаже прорезана новая, к которой с улицы вел деревянный мостик.

Однажды в хмурый и дождливый полдень Клондайк вошел в этот дом. Дверь была не заперта и отворялась прямо в комнату, где сидела сестра Ферро. На керосиновой печке кипела вода.

Сестра Ферро была женщина лет тридцати пяти в белом накрахмаленном переднике. Когда Клондайк вошел, она подрубала носовой платок и не сразу подняла на него глаза.

— Я доктор Клондайк, — представился он. — У одной моей пациентки парализованы обе ноги. Чрезвычайно трудный случай. Паралич длится уже около полутора лет. И все же за последнее время наблюдается обнадеживающее улучшение, так что… (он манерно поджимал губы и, втягивая ртом воздух, откидывал голову назад — такая привычка была у одного профессора)…так что было бы желательно попытаться с помощью массажа вернуть мышцам гибкость.

Сестра Ферро окинула его взглядом больших черных глаз и разразилась негромким, но достаточно выразительным смехом.

— Ах, вот оно что! Ты — доктор? Брось, не морочь мне голову! Не верю я, что ты доктор. Но это ничего не значит. Ты все равно очень симпатичный парень. — Она встала, сложила рукоделие и повторила: — Очень симпатичный парень.

Она потерлась накрахмаленной грудью о его плечо и взяла его за руку. Студент почувствовал, что его унизили, но и приласкали.

— Послушай, — сказала массажистка. — Я всего лишь одинокая женщина, и мне ужасно приятно, когда кто-нибудь заходит меня навестить.

— А я, — сказал он, — как ты правильно поняла, одинокий парень. Но что я не доктор, это неправда. Неправда, учти.

Возмущенный, он шагнул было назад, но медсестра не выпускала его руки.

— Ну-ну, не кипятись, — сказала она. — Доктор ты или не доктор, это вовсе не значит, что я не хочу тебе помочь. — Она опять прижалась грудью к его плечу и добавила, понизив голос: — И я умею молчать. Садись же.

Они сели на стоящее в углу канапе. На окнах висели легкие в голубую клетку занавески.

Клондайк спросил, что она думает о пользе лечения массажем.

— Я лечила десятки таких больных, — заверила она. — И всегда успешно, хотя, на первый взгляд, мой метод кажется парадоксальным. Я учу мышцы расслабляться. Даже от самых сильных мышц нет проку, если человек не умеет их расслабить. Ты согласен?

Клондайк допускал, что так оно и есть.

— Даже самые здоровые мышцы обычно не способны полностью расслабиться, — продолжала массажистка. — Встань-ка.

Он встал.

— Расслабься, — приказала она, подняла его руку вверх и выпустила.

Рука упала, но не как груз на веревке, а нерешительно опустилась: студент невольно придержал ее.

— Вот видишь, — сказала сестра Ферро. — Все дело в непроизвольном сокращении мышц и замедленной реакции. При параличе то же самое. Только тот, кто способен расслабить свои мускулы, может их и напрячь.

Он встал и надел пальто. Что именно она станет делать с Лили, его не интересовало, он все равно в этом не разбирался. Массажистка, по-видимому, это заметила.

— А ты все-таки не врач. Нет, не врач, — сказала она на прощание.

Но его это не задело.

Мамаша Венте обратила внимание, что Клондайк очень бледен в последнее время.

— Бледен? — удивился он. Почему это он бледен, если постоянно находится в возбуждении? Он ответил, что она права, он чувствует себя утомленным, практика отнимает у него много времени.

На самом-то деле он утомился оттого, что упорно штудировал всевозможные медицинские трактаты. Разбирался он в них с трудом, так как ему не хватало необходимых знаний. Часто он даже не догадывался, что понимает прочитанное превратно. Он был как ребенок, услыхавший где-то прекрасную музыку, которая с тех пор день и ночь звучит у него в голове, и вот он пытается подобрать ее на рояле, хотя она слишком сложна для него.

Некоторое время он работал в лаборатории при университетской больнице. Но каким-то образом обнаружилось, что он не сдал обязательных экзаменов, и его выставили. Он сомневался во всем: правилен ли диагноз, поставленный в свое время его другом? Правильно ли лечение, которое предписывают учебники? А не мог бы он сам придумать какой-то новый способ лечения? Однажды вечером он посоветовался со своим другом Хемелриком. Но тот сказал: «Ты говоришь, как врач из другой части света или с луны. Может быть, тебя поймут в твоем окружении, но не в моем кабинете».

«В твоем окружении, — думал Клондайк. — Он, конечно, хотел сказать „в сумасшедшем доме“». Но его это не обескуражило. По дороге домой он совершил величайшее открытие. На следующий день он отозвал сестру Ферро в сторонку.

— Результаты, которых пациентка достигла под вашим руководством, не так плохи, но дело могло бы идти гораздо быстрее. Ваша теория — релаксация, расслабление мышц. А я пришел к выводу, что в данном случае расслабление мышц лишено всякого смысла. Почему мышцы после того, как они отдыхали в течение целого года, должны еще расслабляться? Это против всякой логики. Эти мышцы следует не расслаблять, а укреплять. Делать их крепкими и сильными. Не снимать напряжение, а заново учить их напрягаться, напрягаться и напрягаться, как напрягаются любые здоровые мышцы.

Сестра Ферро всячески противилась, чуть ли не со слезами, потому что Клондайк вдруг заговорил с ней на вы. Она твердила, что умение расслабляться укрепляет мышцы, что Лили уже может немножечко сгибать обе ноги. Что напряжение на этом этапе может привести только к судорогам и в результате к ухудшению. Но он не дал ей договорить.

— Да, конечно, я знаю, что вы в конце концов скажете: «Ты же не врач». Я и в самом деле не врач. Но из этого вовсе не следует, что я не могу быть прав. И я прав. Я более прав, чем те, кто носит в кармане официальное удостоверение в том, что они всегда правы. Я прав, потому что сам нахожусь в постоянном напряжении. Открытый мною метод, который я только что вам изложил, стоил мне огромных усилий. Поэтому совершенно исключено, чтобы мое прозрение оказалось ложным.

— До чего ты изменился, — пробормотала она, усмехаясь. — Такой был фаталист, а теперь так уверен в себе.

— Фаталист только тот, кто не видит в пределах досягаемости ни единой цели, которая казалась бы ему стоящей усилий, — сказал Клондайк. — А у меня такая цель есть. Мне нужно только крепко сжать руку, чтобы ее схватить, и, будьте уверены, я крепко сожму руку, не жалея своих мышц и не боясь судорог.

Сестра Ферро в конце концов сдалась и стала лечить Лили так, как ей было указано. Уже через неделю Лили без посторонней помощи садилось, а еще через две недели смогла сделать по комнате несколько шагов, поддерживаемая сестрой Ферро и Клондайком.

Как ни устал Клондайк, он чувствовал себя счастливым. По ночам, не в силах заснуть, он бродил по паркам, где освещенные изнутри виллы казались ульями, наполненными приглушенным жужжанием музыки радиопередач.

Мысль о том, что Лили снова будет ходить, не давала ему ни сидеть, ни лежать.

А потом он сам слег. Была середина августа, и было очень жарко. Его хозяйка, которой пришлось за ним ухаживать, пожаловалась, что не может выйти из дому. Клондайк совсем растерялся. «Думаете, мне это очень приятно! — хотелось ему завопить. — Лежать тут, когда больная, которую я лечу, находится в критическом состоянии и нуждается в моих заботах». Но он сумел взять себя в руки, Ведь он всего лишь незадачливый студент-фармацевт, а никакой не врач. Ночами он декламировал целые куски из прочитанных учебников, забывался наконец коротким сном, а рано утром пронзительное, как сирена «скорой помощи», пение птиц возвращало его к действительности. Он не мог даже послать к Лили кого-нибудь вместо себя, ничего не мог для нее сделать.