Довлатов на Дошираке - Андрей Дмитриевич Мадов Страница 3

– Ну, оказалось, есть такие специальные съедобные книги. Прочитали, съели.

      Я представил у себя в голове следующий диалог:

– Что у нас сегодня на ужин дорогая?

– Достоевский, милый.

– Ох нет, давай лучше Гоголя, Достоевский горчит.

Пересказал это все Наташе, она улыбнулась. Мне стало немного легче. Всегда становиться если удается вызвать улыбку у людей на лицах. Говорю без лицемерия и лишнего пафоса, если удалось рассмешить хотя бы одно человека за целый день, это очень дорого стоит. Особенно в таком не располагающем месте.

Пока я об этом думал, из-за стеллажа показалась администратор Таня.

– Так, что стоим у кассы вдвоем, народу много, быстро рассосались.

Что бы мы без тебя делали Танечка, даже не знаем. А вот с тобой знаем. Знаем и рассасываемся.

Время к обеду. Стою возле стеллажа с книгами по живописи. Подходит женщина лет сорок, сорок пять. Волосы туго стянуты на затылке. Очки в стиле ретро или просто старые, уже не могу отличить разницу. Взгляд сухой и возвышенный.

– Простите, вы мне можете помочь по этому разделу.

– Могу найти вам нужную книгу, но сразу скажу в живописи совершенно не разбираюсь.

– Ну как же так! – восклицает она. – неужели вам чуждо чувство прекрасного, неужели вы не хотите видеть и понимать красоту.

Как меня достали подобные личности. Именно достали, слово не совсем литературное, но донельзя подходящее.

– Почему вы, скажите мне, решили, что я не умею видеть красоту. —отвечаю я, совершенно не собираясь сдерживаться. – умею. И не думаю, что для этого нужно знать фамилии художников или уметь отличать классицизм от романтизма. Достаточно только посмотреть на картину и сразу понятно – это красиво, волнительно и трогательно.

Разве для того что бы наслаждаться музыкой обязательно знать ноты? Разве исключительно филолог может до зари не выпускать из рук книгу и впитывать красоту образов и откровений, мелькающих между строк. Ну конечно же нет.

Попытки понять красоту, на мой взгляд изначально ошибочны. Понимая, вы начинаете оценивать разумом. Не понимая – сердцем. А как мне кажется, сердце больше смыслит в подобных делах.

Относится это причем ни только к творчеству. Вот к примеру, не так давно зашла в магазин девушка, на первый взгляд самая обычная. Пальтишко на ней серое было. Волосы мышиного цвета. Губы бледные, нос чуть с горбинкой. Глаза усталые, без огня.

Но что-то в ней такое было, отчего у меня натурально ноги подкосились. Видел я в ней красоту, настолько непонятную, и такую сильную, всеобъемлющую, что хотелось толи сбежать на край света и спрятаться там от искушения, толи броситься этой красоте на встречу и расцеловать куда попало.

– И что же сделали? – вклинилась в мой монолог женщина.

– Да ничего я не сделал, ничегошеньки, как обычно.

Пообщались мы с ней еще немного. Спеси в ней поубавилось, и вроде даже довольные друг другом разошлись. Она ушла искать кого бы еще поучить видеть и понимать красоту. Я остался у стеллажей в ожидании конца смены.

Скандалы порой возникают на ровном месте. Этот, на сколько я помню, случился в начале декабря.

Мужчина с женой прогуливались вдоль стеллажей. Оба были одеты дорого и безвкусно. Так обычно одеваются внезапно разбогатевшие люди, которые не очень понимают, что делать со свалившимися на них деньгами. Поэтому они обвешиваются шмотками и украшениями подороже и думают, что это красиво. Забывая, цена сама по себе красотой не наделена.

Мужчина случайно задел сумкой керамическую копилку, та упала на пол и разбилась. Я с улыбкой погрозил указательным пальцем. Мужчина в ответ тоже улыбнулся, спокойно достал кошелек и спросил сколько он должен.

Прежде чем я успел ответить, его жена, приняв позу квочки, расфуфырившись, с угрожающим видом двинулась в мою сторону.

– Что значит сколько ты им должен! – взвизгнула она. – Не будем мы ничего платить. Сами виноваты, у них выкладка неправильная. Кто же такое хрупкое с краю ставит. Ни копейки вам не отдадим. Я законы знаю, зовите администратора.

– Не хотите платить не нужно. Спишем, да и все. Ни в первый раз и не в последний.

– Ты мне хамить еще будешь молокосос. Зови администратора. Я законы знаю.

– Зачем администратора то звать? – удивляюсь я. – говорю же платить не нужно. Идете с миром, с богом, с кем хотите в общем.

– Поставят как попало, а порядочным людям потом плати. Безобразие! Безобразие! Беспредел! Жулье одно кругом…

Дальше идет непечатный набор слов. Непечатный не потому, что там мат или слова грубые, а потому, что я такими словами бумагу ни за какие деньги марать не буду. В конце прозвучало уже фирменное – зовите администратора.

Ладно думаю, черт с тобой. Бегу в подсобку.

– Тань ты занята?

– Ушаю. – Ответила она с набитым ртом.

– А ну кушай тогда, приятного аппетита.

– Случилось чего?

– Да не, все нормально, сам разберусь.

Прибегаю обратно в зал. Сумасшедшая еще там. Пристает к людям, рассказывает какие мы все сволочи.

– Боюсь администратор подойти не сможет, она на обеде.

– Как на обеде? В такое время! Врешь небось скотина.

В ее голосе столько удивления, будто сама мысль о том, что кто-то может позволить себе полчаса свободного времени противоестественна. Хотя я совершенно уверен, сама на работе в обед палец о палец не ударит.

У меня трясутся руки от злости, сдерживаться все труднее.

– Да на обеде. – Повторяю я. – А мы что по-вашему, должны четырнадцать часов ни есть, ни пить, ни в туалет, пардон, не ходить.

Мы ведь тоже люди, самые что ни на есть обычные, такие же как вы.

Нам тоже иногда становиться плохо, мы бываем расстроены. Ошибаемся на ровном месте, и вы нас за эти ошибки готовы сожрать не прожевав. Да, по регламенту клиент всегда прав, а мы виноваты. Но по-человечески это не так.

Почему мы вам за любой косяк должны в ноги падать, прощения вымаливать, а вы нас с говном мешаете и даже если не правы были никогда не извиняетесь.

Научитесь видеть за бейджиком человека. Все от этого только выиграют.

– Вот вы не думали… – Обратился я к женщине. Но вижу, нет, она не думала. Может не хочет, может не умеет, и когда ей об этом напоминают, звереет окончательно.

Спас меня ее муж. Он аккуратным, натренированным движением отодвинул свою жену за спину и обратился ко мне:

– Сколько я вам должен?

– Нисколько, я же сказал.

– Я настаиваю.

– Тысяча семьсот.

Он рассчитался и выводя из зала упирающуюся жену, указывая на не взглядом бросил на прощанье только одно слово