Белькампо - Современная нидерландская новелла Страница 64

Он немного поколебался, но мягкий, пахнувший сеном ветер вдруг холодом и сыростью толкнул его в спину, и он пошел к лодке.

— Гоп-ля!

Почтальон потянул его за руку, и вот они уселись рядом на скамейке. Почтальон расстегнул пряжку под подбородком, и чуть позже он ощутил божественное тепло, обнявшее его за плечи. Только сейчас он почувствовал, как замерз.

— Лучше?

Он кивнул.

— Вот, надень еще фуражку. Тогда волосы быстрее высохнут.

Он хотел отказаться, испытывая некоторую неловкость, но почтальон уже нахлобучил ему на голову свою форменную фуражку. Впервые в жизни он обозревал мир и зеленую покинутость из-под лакированного козырька форменной фуражки.

— Все-таки тяжеловато, — заметил он.

— Ясное дело, — ответил почтальон. — Это вообще характерно для форменной одежды. Тут главное — прочность. В любом случае остаешься, так сказать, сухим.

Он согласился и вскоре почувствовал себя вполне сносно.

— Ведь плеврит… Ты знаешь, что он бывает влажный и сухой?

Он не знал.

— Это, по-моему, какая-то старинная болезнь. О ней раньше нередко говорили.

Молча сидели они и смотрели каждым прямо перед собой. Табак, который курил почтальон, припахивал горящим торфом и лимонной цедрой, и он слушал, как потрескивает огонек в почтальонской трубке. Их снова начало относить течением. Они скользили вдоль берегов, в покачивающемся камыше и долгих волнующихся травах.

— Ты музыкальный? — поинтересовался почтальон, доставая из своей большой сумки голубой термос.

— Гм… Вообще-то я люблю музыку. Э-э… классическую.

— Естественно. Это единственная музыка. Которая остается. На века. Хочешь глотнуть?

Он взял эмалированный термос, с которого почтальон уже снял крышку, и сделал глоток. Кофе. И до сих пор теплый.

— Сахару как раз по мне.

Он вернул термос почтальону, который в свою очередь отпил глоток.

— Я вот так думаю.

— У меня есть пластинки с классической музыкой.

— А, понятно. Мне очень нравится «Картинная выставка». Знаешь? Мусоргского.

— «Картинки с выставки», ты имеешь в виду. — Он слегка улыбнулся при воспоминании об этой музыке. — Моя дочь, которая студентка, здорово это играет. На пианино.

— О, дети уже разлетелись из дома?

— Почти. Все к тому и идет.

— Значит, мы свое дело сделали! — Почтальон добродушно рассмеялся. — Мои уже все обженились. Я скоро стану дедом.

— Жена, конечно, гордится.

— Как павлин.

Он подумал о своей жене. Наверное, волнуется. Конечно, хотя это не помешает ей приготовить ужин. Не больно-то она и переживает.

— Моя жена не больно-то переживает.

— А, они всегда найдут себе утешение. Получше нашего. Это мы неприспособленные, — отметил почтальон.

— Мы и живем меньше, ты не должен забывать.

Внезапно небо, воздух, горизонт, вода и равнины окрасились нежным алым цветом. Они одновременно огляделись по сторонам. Серый облачный клин вонзился в кроваво-красное солнце, застывшее на полпути к горизонту, и канал, казалось, лил свои воды в этот сияющий полукруг. Он посмотрел на свои руки и на руки почтальона, которые тот зажал между колен. Они были красными в свете этого позднего, далекого, но все же такого близкого солнца.

— Давай пересядем, — предложил почтальон. — Тогда мы увидим его целиком. Такая возможность бывает раз в жизни.

Поддерживая друг друга, они повернулись на узкой скамейке лицом к широкому тупому носу лодки и невероятному солнцу, которое с нарастающей скоростью тянуло их к себе, манило, сияющим кругом медленно опускаясь за горизонт.

— Дождь перестал, — заметил почтальон.

Да, действительно. Он медленно снял с головы черную форменную фуражку.

— Ну и что же за этим последует?

Он повернулся. Почтальон протягивал ему руку. Молча он пожал ее.

— Ты готов к этому? — спросил почтальон, выбивая трубку о борт лодки, и вдруг, осознав бессмысленность совершаемого действия, резко швырнул трубку за борт.

Он ободрился.

— Да, конечно. Все будет хорошо.

— Ты-то, в конце концов, помоложе.

— А, один раньше, другой чуть позже…

— …Но все мы там будем, — закончил почтальон.

Они немного посмеялись друг над другом.

— Упрись ногами, — посоветовал почтальон, и он уперся каблуками в планку на дне лодки. Он смотрел на летевшие мимо берега. Лодка скользила по середине канала в направлении красного заходящего солнца. Его галстук полоскался по ветру, и он слышал, как хлопал форменный воротник почтальона.

— Боже мой! — еще прокричал он. — Как же быстро она несется. Как же быстро!..

Геррит Крол

ЖИЛОЙ ФУРГОН

Перевод И. Волевич

На южной окраине города, которая застраивалась быстрее других, сохранился жилой фургон. Раньше он стоял в тени двух деревьев. Потом деревья выкорчевали, а ямы и всякие там канавки самосвалы засыпали песком. Разметили кварталы, забили сваи, уложили фундаменты, и вот уже там, где еще весной паслись коровы, выросли шеренги домов. Наступила осень, новоселы затопили в своих просторных холлах камины и, стоя в обнимку, глазели в окно на «старый барак» — так они называли фургон. Надев сапоги, они выходили в садик сеять траву и сажать цветочные луковицы. Через какое-то время мусорщики убрали валявшиеся на улицах строительные отходы; в каждую ямку высадили дерево, а из деревни стал приезжать молочник — район постепенно благоустраивался. По утрам мужчины с портфелями шли на службу и домой возвращались затемно. Женщины — кто с ребенком на руках, кто с ребенком во чреве, кто пока еще без ребенка — стояли у окон, а по выходным рядом с ними стояли и мужья. Это уже был настоящий городской район. Появилось футбольное поле с двумя воротами. А фургон так и не двинулся с места.

Своей складной дверью и подножкой фургон напоминал автобус. Колеса сняли и подложили деревянные чурбаки. В окна вместо стекол вставили куски черного картона, только переднее окно было застеклено, а над ним, словно связывая штабеля ящиков из-под пива, громоздившихся за фургоном и по его сторонам, была вывеска с красной надписью: «Валгалла». К последней букве «а» был привязан кабель, протянутый наискось через двор от ближайшего фонарного столба; куст бузины — вторую опору кабеля — городские строители вырубили. Обитатели фургона редко показывались на глаза; и хотя новоселы квартала частенько с любопытством поглядывали из окон, они только через несколько месяцев смогли рассказать навещавшим их по воскресеньям родителям, что фургон служит домом женщине и двум мужчинам, по-видимому братьям, насколько можно разглядеть при свете уличного фонаря, но женщина точно одна. Где же они пропадают днем? Иногда поздней ночью их видели во дворе: выкрикивая непонятные слова, они выкидывали из фургона всякое барахлишко, женщина подбирала эти вещи и, прижав к животу, уносила обратно в фургон; часто оттуда доносился стук молотка, а в дождь — пение. Играли они на гармонике, причем громко, на весь квартал.

В газете появилась заметка «Мы хотим спать» с подзаголовком: «Жалоба нашего нового квартала». В следующих номерах газеты в разделе «Жилой фургон» были опубликованы письма читателей. Количество этих писем, занумерованных римскими цифрами, стремительно росло, пока редакция не объявила, что больше писем печатать не будет. Ранней весной жители Куличьей и примыкающих к ней улиц учредили специальный комитет и разослали по домашним адресам послание, в котором сдержанно выражалось недовольство поведением обитателей «жилого фургона». Решили переждать лето.

Город вокруг «Валгаллы» разрастался: с трех сторон ее прижали улицы с птичьими названиями. С четвертой протянулись кусты роз, за ними начиналось футбольное поле. Это привело к новым неприятностям: у всех трех жителей фургона взыграли футбольные страсти, они бешено лупили по мячу, а с наступлением погожих дней домашняя хозяйка, прибиравшая у себя в комнатах, все чаще и чаще видела, как один из этих подонков перекидывал ноги через забор прямо в палисадник, чтобы забрать мяч. Вечером она рассказывала об этом мужу.

— Подождем, вот кончится лето, — успокаивал он ее.

Между тем взошли крокусы и нарциссы, хотя кое-где и пришлось начинать сызнова: там проводили канализацию, изрезанные лопатой цветочные луковицы вновь очутились на поверхности, но на деревьях вдоль улицы распускались первые листочки, футбольное поле зазеленело, а в один прекрасный день и обитатели фургона показали, на что они способны. Они отвинтили одну из стенок прицепа, и она свесилась, как откидной трап у парома, потом выкатили на землю то, что смастерили: небольшую тележку, в которой, размахивая флажками, сидела женщина. Братья вынесли из фургона два треугольных деревянных щита, приколотили их горизонтально гвоздиками к тележке — и получился самолетик. Женщина соскочила на землю; ее длинные светлые волосы развевались, точно парашют, она смеялась. Мужчины стояли возле своего детища, заложив руки в карманы; женщина похлопала их по спине и опять скрылась в фургоне. Братья — за ней, подняли опущенную стенку и больше в тот день на улице не показывались.