Васко Пратолини - Итальянская новелла ХХ века Страница 7

Однако и неореализм и сказочность не мешали Кальвино уже в начале пятидесятых годов создать ряд острых психологических новелл и повестей. Основной смысл новелл из цикла «Трудная любовь» (в наш сборник включен рассказ «Случай со служащим») — полемика с «крестным отцом» Кальвино в литературе Чезаре Павезе. Кальвино стремится доказать, что разобщение людей, их отчужденность — вовсе не извечное и роковое проклятие, что она имеет социальные корни и психологически преодолевается даже самой простой близостью двух любящих… Было бы, разумеется, упрощением представлять всех итальянских писателей-неореалистов сороковых и пятидесятых годов как некую сплоченную школу, объединенную общими канонами и приемами письма. Мы уже видели немало различий в их среде, когда говорили об отдельных писателях. Многие неореалисты в большей мере устояли перед «искушениями хроники», сохранили приверженность к психологизму. В их числе нужно назвать Джорджо Бассани. Его вершина — «Феррарские повести», откуда взят рассказ «Ночь 1943 года»; эта книга тесно связана с темой антифашистских битв. Писатель ставит лицом к лицу с великими и трагическими событиями своих персонажей — провинциальных обывателей, мелких буржуа, чтобы с помощью тонкого и точного психологического анализа показать их конформизм, неспособность к действию и прочие качества, служившие питательной средой для фашистского микроба. По своему пафосу психологические повести Бассани близки к социальному пафосу неореализма с его глубоким демократизмом, правдивостью и человечностью, благодаря которым они навсегда сохранят свое значение как образец благородного искусства, созданного неповторимой эпохой.

Сейчас всеми критиками признано, что в середине пятидесятых годов неореализм пережил кризис и был преодолен большей частью талантливых писателей. Чем же вызвано было это неожиданное оскудение прежде столь могучего потока? Для понимания этого уместно будет провести историческую параллель, очень многозначительную, несмотря на всю обычную условность исторических аналогий. Я имею в виду параллель между периодами Рисорджименто и Сопротивления, которое, кстати, итальянцы часто называют «вторым Рисорджименто».

Итак, первый ряд: мощный национальный миф, идеология Рисорджименто, литература, порожденная долгим периодом борьбы за национальную независимость, романтизм. Затем — реакция против позднего романтизма, утверждение позитивистской философии и веристской эстетики, порожденные стремлением отказаться от иллюзий, заменить идеальное реальным и познать подлинную Италию. И, в сущности, очень быстро, через каких-нибудь двадцать — двадцать пять лет, расцвет спиритуализма, националистической идеологии толка Коррадини — Д'Аннунцио, воинствующий эстетизм, потом — «больные дети века».

Второй ряд: идеология Сопротивления. Этот термин вполне закономерен, его не раз употреблял Тольятти, подчеркивая всенародный характер движения. Но именно в силу того, что в движении Сопротивления приняли участие самые различные общественные слои, эта идеология была несколько абстрактной. Партизаны, сражавшиеся в бригадах имени Гарибальди, подобно карбонариям девятнадцатого века, верили, что надо только добиться победы над наци-фашизмом (в девятнадцатом веке — освободиться от власти иноземцев и светской власти папы), и тотчас, почти автоматически, будет создана справедливая, демократическая, свободная, совершенно новая Италия. Однако история сложилась иначе.

Несмотря на крушение монархии, демократическую конституцию, несмотря на быструю индустриализацию страны и некоторый рост жизненного уровня, мечта о справедливой, демократической и свободной Италии не сбылась. «Обществу благоденствия» не удалось радикально решить многие из исторически образовавшихся хронических сложностей и бед, продолжающих терзать страну. А к ним прибавились новые, вызванные к жизни «неокапитализмом» и связанные с подчас уродливой урбанизацией, диспропорцией экономического развития и т. д. И, быть может, самое обидное и тревожное — все возрастающая обезличенность человека, производителя и потребителя материальных и духовных ценностей.

Нет сомнения, что люди, пережившие ужас и позор двадцатилетия, а потом знавшие славные месяцы Сопротивления, имеют право на иные условия человеческого существования.

В новых условиях метод неореализма оказался недостаточным для подлинно глубокого проникновения в действительность, для активного вмешательства в нее средствами искусства. Неореалистов сковывали расплывчатость их общедемократической программы, нечеткость идейных позиций. Теперь, когда сама жизнь не давала больше столь яркого, героического материала, когда мир перестал четко делиться на «людей и нелюдей», партизан и фашистов или оккупантов, «искушения хроники» стали опасны для литературы, от нее потребовался более глубокий анализ мира и человека. От несколько плоскостного видения мира, от бытописания, порой граничившего с натурализмом из-за неотобранности деталей, надо было перейти к более глубинному постижению действительности, к созданию персонажей во всей сложности их внутренней жизни.

За эту работу взялись лучшие писатели-реалисты Италии, вышедшие из неореализма, как Кальвино, Кассола, Бассани, или те, для кого неореализм был плодотворным этапом творчества, как для Биджаретти и многих других. Именно они несут сейчас подлинные традиции неореализма через пеструю толчею современной литературной жизни Италии.

А картина этой жизни действительно пестра и сложна. Несколько лет назад весьма шумно выступили «неоавангардисты», во имя «новаторства» отвергшие чуть ли не весь опыт предшествующей литературы. Как бы противоположным полюсом по отношению к неудобопонятным опусам новаторов являются слишком даже понятные, рассчитанные на самый примитивный вкус, откровенно пропагандистские книжки католических писателей. Одна за другой появляются якобы проблемные, а по сути дела развлекательные книги, зачастую стоящие на грани порнографии. И — самое главное — литература испытывает мощный нажим со стороны «неокапиталистических» корпораций, перешедших в весьма активное идеологическое наступление, преимущественно в плане культуры. У меня кет возможности в рамках этой статьи сколько-нибудь подробно говорить на эту тему, но один пример я приведу.

В 1966 году в Риме был создан «Академический институт», на организацию которого многие сотни миллионов лир предоставили частные фирмы. На открытии Института его директор, Кампилли, произнес высокопарную речь, полную многозначительных намеков. Радикально настроенный журнал «Эспрессо», расшифровывая эти намеки, пишет без обиняков, что поставлена задача «в переживаемый деликатный момент» вырвать итальянскую культуру и творческую интеллигенцию «из плена левых идей и настроений», в который она попала после краха фашизма. Это уточняется: надо создать такие условия (и «высокие экономические сферы это полностью сознают»), при которых творческая интеллигенция сможет чувствовать себя совершенно независимой и свободной от идеологии, от обязательств занимать ясную моральную позицию перед лицом сегодняшней реальности.

Возник специальный термин: disimpegno, — надо ли его разъяснять? Это отказ от impegno, отказ от гражданских и нравственных обязательств интеллигенции, возведенный в принцип, в добродетель. На это делается ставка, и очень серьезная.

В годы, когда кризис неореализма обозначился с полной отчетливостью, Элио Витторини вместе с Итало Кальвино создали новый журнал «Менабо» (это типографский термин, соответствующий слову «факсимиле»). Вокруг журнала сгруппировались писатели, принадлежавшие к прогрессивному, демократическому крылу деятелей культуры; многие из них в той или иной степени испытали влияние марксистской идеологии. В 1961 году «Менабо» положил начало одной из важнейших дискуссий: о литературе и индустрии, — эта тема ставилась в порядок дня самой жизнью.

Витторини обладал удивительной чуткостью и умением улавливать в зародыше общественно важные проблемы. Именно в те годы, когда на страницах «Менабо» началась дискуссия, которая затем перекинулась с другими вариациями в другие журналы, весь сложный пучок переплетающихся вопросов, связанных с положением человека внутри «общества благоденствия», стал занимать все большее место в сознании интеллигенции, а значит, и в литературе.

Новый круг вопросов привлек пристальное внимание многих писателей, которые не замыкаются в сфере чисто формальных поисков, а серьезно вглядываются в действительность. Они не объединены между собой, у них нет какой-либо «группы». Среди них есть поэты, романисты, эссеисты, это люди разного почерка и уровня таланта, разных политических взглядов, и общим является только отталкивание от тех суррогатов, которые им предлагает «неокапитализм» (а также христианская демократия, использующая все средства массовой коммуникации: иллюстрированную печать, радио, телевидение, кино). За последние годы вышло немало значительных произведений прозаиков и поэтов, старающихся демистифицировать «моральные ценности» так называемого «общества благоденствия».