Фрэнк О'Коннор - Гений

О'Коннор Фрэнк

Гений

Фрэнк О'Коннор

Гений

Перевод Н. Рахмановой

1

Бывают дети - гогочки от природы, но я был гогочкой по убеждению. Мама рассказала мне про гениев; мне захотелось стать гением, и я пришел к выводу, что драться и вообще грешить опасно. Ребятишки в районе Бэррака, где я жил, дрались постоянно. Мама называла их дикарями, она говорила, что мне нужны приличные товарищи и, как только я дорасту до школы, они у меня непременно заведутся. Я выработал себе такой прием:

когда кто-нибудь лез на меня с кулаками, а убежать я не мог, я забирался на ближайшую ограду и оттуда пронзительным голосом верещал про Иисуса нашего Христа и хорошие манеры. Мой прчьм имел целью привлечь внимание и обычно действовал безотказно: противник несколько секунд ошалело глядел на меня, прикидывая, успеет ли он долбануть меня головой о мостовую, пока его не схватили, а потом, прокричав что-то вроде "гогочка чертов", убегал с возмущением прочь. Мне не нравилось, когда меня обзывали гогочкой, но все-таки я готов был терпеть это прозвище, лишь бы не драться.

Я чувствовал себя этакой несчастной дворнягой, вроде тех, что бродили по нашей округе и бросались наутек, если кто-нибудь к ним приближался. Поэтому я всегда старался подружиться с ними.

Я любил тихие игры, и мне нравилось мирно катить перед собой мячик по мостовой, но потом я обнаружил, что любой мальчишка, который присоединялся ко мне, свирепел и начинал оттеснять меня плечом. Я предпочитал играть с маленькими девочками - они хотя бы не дрались без конца, но зато в остальном я находил их скучными, тем более что они не обладали сколько-нибудь солидным базисом полезной информации. Из женщин мне, в сущности, нравились только взрослые, и моим лучшим другом была старая прачка мисс Куни, побывавшая в сумасшедшем доме и очень набожная.

Именно она рассказала мне все про собак. Она готова была бежать целую милю за тем, кто на ее глазах побил животное, и даже ходила жаловаться в полицию, но там знали, что она сумасшедшая, и не обращали внимания на ее жалобы.

Это была женщина с грустным лицом, седыми волосами, скуластая и беззубая. Я часами сидел в жаркой, наполненной паром кухне, пока она гладила, и листал ее религиозные книги. Она тоже меня любила и выражала уверенность, что я стану священником. Я не отрицал, что, возможно, стану епископом, но о епископах она, кажется, была невысокого мнения. Я говорил, что я много кем мог бы стать, даже трудно выбрать, но мисс Куни лишь улыбалась в ответ. Она-то считала, что гений может быть только священником, и больше никем.

В целом, я склонялся к тому, чтобы сделаться путешественником. Наш дом стоял на площадке между двумя дорогами, расположенными одна над другой. Я выходил из дому, шел милю верхней дорогой вдоль Бэррака, сворачивал влево по любой из поперечных улочек и возвращался назад, в сущности, не покидая одной и той же мостовой. Просто удивительно, сколько ценных сведений давала одна такая прогулка. Придя домой, я записывал мои приключения в книгу под названием "Путешествия Джонсона Мартина, с большим количеством карт и иллюстраций, Айриштаун Юниверсити пресс сшил. 6 г.

нетто". Я собирал также "Айриштаунский песенник для использования в школах и институтах, составленный Джонсоном Мартином". Песенник содержал слова и музыку моих любимых песен. Я тогда еще не знал нот, но я срисовывал их отовсюду, где они мне попадались, отдавая предпочтение нотному стану перед слоговой нотной системой, так как нотный стан на письме красивее.

Но кем я буду, я пока еще не мог бы сказать с уверенностью. Я знал одно: я хочу прославиться и чтобы мне поставили памятник рядом с памятником отцу Мэтью на улице Патрика. Отца Мэтью называли Апостолом Воздержания, но меня воздержание не интересовало. Наш городок до сих пор не имел настоящего гения, и я собирался восполнить этот недочет.

Однако в ходе работы все время обнаруживались изрядные пробелы в моих знаниях. Мама, та входила в мое трудное положение и, не жалея сил, искала ответы на мои вопросы, но и она, и мисс Куни располагали скудным запасом тех сведений, в которых я нуждался, а от отца вообще было больше помех, чем помощи. Он охотно разговаривал на темы, которые интересовали его самого, но они не представляли интереса для меня.

- Бэллибег, - говорил он оживленно. - Имеется рынок. Население шестьсот сорок восемь человек. Ближайшая железнодорожная станция Рэткил.

Он проявлял большую словоохотливость и по поводу некоторых других вещей, но потом мама отводила меня в сторону и объясняла, что папа опять пошутил. Злило это меня ужасно, я никак не мог различить, когда он шутит, а когда нет.

Теперь-то я, конечно, догадываюсь, что не очень-то я ему нравился. И бедняга был не виноват. Он совсем не рассчитывал на то, что у него родится гений, и, когда это произошло, преисполнился дурных предчувствий.

Он смотрел на своих сверстников, имевших нормальных кровожадных безграмотных детей, и содрогался при мысли о том, что из меня никогда ничего путного, кроме гения, не выйдет. Надо отдать ему должное - он беспокоился не о себе, просто в семье у него никогда ничего подобного не встречалось и он боялся позора. Войдя в дом, он стоял, сдвинув шапку на глаза, засунув руки в карманы брюк, и угрюмо смотрел, как я сижу за кухонным столом, окруженный бумагами, изготавливаю новые карты и рисунки для своей книги про путешествия или срисовываю ноты из "Юного менестреля".

- А почему бы тебе не пойти не поиграть с Горгенсами? - вкрадчивым тоном спрашивал отец, стараясь, чтобы предложение звучало заманчиво.

- Горгенсы мне не нравятся, папа, - вежливо отвечал я.

- Чем же они тебе не угодили? - уже с раздражением спрашивал он. Молодцы они храбрые, славные.

- Они вечно лезут драться, папа.

- Ну и что ж такого? Ты разве не можешь дать сдачи?

- Нет, спасибо, я не люблю драться, - отвечал я, по-прежнему соблюдая безукоризненную вежливость.

- И, видит бог, ребенок прав, - вступалась за меня мама. - Еще неизвестно, что они собой представляют.

- Эх, испортила парня, весь в тебя! - фыркал отец и опять удалялся прочь надрывать себе сердце мечтами о славном нормальном сыне, какого он мог бы иметь, выбери он себе подходящую жену. Предупреждала ведь его бабушка, что мама не подходящая для него жена, и вот теперь ее предсказания сбывались.

Они сбывались в такой мере, что бедняга отец не спускал с меня глаз, ожидая, когда вырвется наконец наружу мое безумие. В числе моих увлечений, которые он не одобрял, был оперный театр. Театр представлял собой картонный ящик, стоявший на двух стульях в темном коридоре. Я вырезал в нем просцениум, нарисовал задники с горным и морским пейзажем и кулисы, на которых изображались деревья и скалы. В качестве персонажей действовали вырезанные из книжек, наклеенные на картон раскрашенные фигуры, насаженные на палочки. Театр освещался свечами, к которым я приделал цветные экраны, смазав их жиром, чтобы они стали прозрачными. Тексты для опер я брал из сказок и распевал их на мелодии разных песен. Однажды я пел страстный дуэт за обоих героев, крутя экраны, чтобы создать впечатление лунного освещения, как вдруг один из экранов загорелся и весь театр ярко запылал.

Я вскрикнул, прибежал отец и затоптал пламя, но при этом он ругал меня такими словами, что даже мама вышла из себя и объявила, что он хуже шестерых детей, вместе взятых. После чего он неделю с ней не разговаривал.

В другой раз на меня произвел такое сильное впечатление один из учителей, который был хром, что я решил тоже захромать, отчего дома начался ад: мама не имела никаких сомнений на тот счет, что нога у меня уже искривлена, отец же только презрительно фыркал, глядя на мою ногу. Он довел меня до бешенства, и мама пришла к убеждению, что он сущее чудовище. Они ссорились из-за моей ноги изо дня в день, так что я оказался в труднейшем положении: хромать мне надоело до смерти, но я понимал, что подведу маму, если вдруг излечусь. Когда я ковылял через площадь, раскачиваясь из стороны в сторону, отец стоял у ворот к смотрел мне вслед со злорадной и хитрой усмешкой, а когда я наконец все же бросил хромать, он прямо-таки безобразно насмехался над мамой.

2

Как я уже говорил, они без конца пререкались по поводу того, что мне рассказывать. Отец стоял за то, чтобы не рассказывать ничего.

- Но, Мик, - убеждала его мама, - ведь ребенок должен узнавать новое.

- Узнает, когда в школу пойдет, - огрызался отец. - Чего ты вечно суетишься вокруг него, забиваешь ему голову всякой ерундой? Мало, что ли, у него в башке дури? По мне, так пусть бы лучше стал понормальнее.

Но маме то ли не нравились нормальные дети, то ли она находила меня достаточно нормальным. Женщины, конечно, не так враждебно настроены против гениев, как мужчины. Вероятно, гении им нужны для разнообразия.

Так вот, одна из вещей, которую мне позарез требовалось выяснить, это откуда берутся дети, но как раз этого-то мне, по-видимому, не в состоянии был объяснить ни один человек. Мама, когда я задал ей этот вопрос, разволновалась и залепетала что-то о птичках и цветочках, и я решил, что если она и знала раньше, то теперь забыла и стесняется признаться. Мисс Куни на мой вопрос мечтательно улыбнулась и произнесла: