Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

Моравиа Альберто

Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

АЛЬБЕРТО МОРАВИА

Дом, в котором совершено преступление

Рассказы

Перевод с итальянского

СОДЕРЖАНИЕ

От издательства

С. С. СMИРHОВ. Несколько слов о человеке и писателе

Из сборника "РАССКАЗЫ"

СКУПОЙ Перевод В. Хинкиса

ГРОЗА Перевод С. Ошерова

АРХИТЕКТОР Перевод В. Хинкиса

НЕСЧАСТНЫЙ ВЛЮБЛЕННЫЙ Перевод Р. Берсенева

Из сборника "ЭПИДЕМИЯ"

СЧАСТЬЕ В ВИТРИНЕ Перевод С. Ошерова

ПЕРВОЕ СООБЩЕНИЕ О ЗЕМЛЕ Перевод С. Ошерова

ПАМЯТНИК Перевод В. Хинкиса

Из сборника "НОВЫЕ РИМСКИЕ РАССКАЗЫ"

РЕКОМЕНДАЦИЯ Перевод Ю. Мальцева

ЖИЗНЬ - ЭТО ТАНЕЦ Перевод С. Токаревича

ТЕПЕРЬ МЫ КВИТЫ Перевод Я. Лесюка

КЛЕМЕНТИНА Перевод Г. Богемского

СИЛЬНЕЙШИЙ Перевод С. Бушуевой

ИНДЕЕЦ Перевод С. Токаревича

ПРОЩАЙ, ПРЕДМЕСТЬЕ! Перевод Г. Богемского

СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК Перевод Г. Богемского

Из сборника "АВТОМАТ"

ГОЛОВА КРУГОМ Перевод З. Потаповой

СЛИШКОМ БОГАТА Перевод Г. Богемского

БЕГСТВО Перевод З. Потаповой

ФЕТИШ Перевод Г. Богемского

АВТОМАТ Перевод С. Бушуевой

СЧЕТ Перевод Я. Лесюка

В РОДНОЙ СЕМЬЕ Перевод Г. Богемского.

СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ Перевод З. Потаповой

СТОИТ ЛИ ГОВОРИТЬ? Перевод З. Потаповой

ТЫ СПАЛА, МАМА! Перевод С. Бушуевой

ПОВТОРЕНИЕ Перевод Т. Монюковой

ТРЕВОГА Перевод Я. Лесюка

ГРАМОТНОСТЬ Перевод З. Потаповой

НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ Перевод Ю. Мальцева

ОДИНОЧЕСТВО Перевод Ю. Мальцева

НУ КАК, ТЕБЕ ЛЕГЧЕ? Перевод Я. Лесюка

НАДУТАЯ ФИЗИОНОМИЯ Перевод З. Потаповой

ЖИЗНЬ - ЭТО ДЖУНГЛИ Перевод З. Потаповой

ДОМ, В КОТОРОМ СОВЕРШЕНО ПРЕСТУПЛЕНИЕ Перевод Г. Богемского

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Советские читатели знакомы с Альберто Моравиа по его романам "Чочара", ,,Презрение", пьесе "Беатриче Ченчи", сборнику "Римские рассказы", изданным на русском языке. Новеллы Моравиа публиковались также и в нашей периодической печати.

Задача настоящего сборника - дать советским читателям более полное представление о Моравиа-рассказчике, об идейной проблематике и своеобразии художественной формы его произведений (большая психологическая новелла, политический гротеск, так называемый "римский рассказ" и др.).

В книгу включены рассказы из сборников "Автомат" (1962), "Новые римские рассказы" (1959), "Эпидемия" (1957) и "Рассказы" (1952). Из последних двух сборников взяты рассказы Моравиа не только 50-х годов, но и более ранних лет.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧЕЛОВЕКЕ И ПИСАТЕЛЕ

Гейне писал, что трещина мира проходит через сердце поэта. Об Альберто Моравиа, уже хорошо известном советским читателям, вполне можно сказать, что через его сердце пролегла трещина современного капиталистического мира.

Несколько лет назад меня познакомил с ним в Риме выдающийся итальянский писатель и художник, наш друг Карло Леви. Это было в небольшой траттории на одной из центральных площадей столицы - там Моравиа нередко проводит вечера, беседуя с друзьями. Навстречу мне поднялся из-за столика невысокий человек с умными и грустными глазами, с почти страдальчески резким изломом тонких губ. Это было совсем короткое знакомство, три-четыре вежливые сдержанные фразы и только. Потом была тоже недолгая и случайная встреча далеко и от Италии и от Советского Союза - в египетском самолете, летевшем из Каира в Луксор, где мы оказались почти соседями. Но как бы мимолетны ни были встречи с этим человеком, нельзя не запомнить его лица - чуткого, нервного, необычайно внимательного к окружающему. И, хотя вы проведете с ним всего несколько минут, вы обязательно ощутите ту внутреннюю наполненность, тот особо высокий, почти электрический потенциал, которым всегда заряжен настоящий большой художник.

Он очень сдержан, он не распахивается навстречу людям, но за этой сдержанностью угадывается мощное биение сильного, страстного темперамента и тонкая "радиолокационная" чувствительность человека "с обнаженным сердцем".

Я думаю, советский читатель Альберто Моравиа, будучи знаком с ним по его произведениям, тоже ощущает высокую художническую чувствительность этого превосходного мастера итальянской литературы, его глубокое знание души современного ему "маленького человека" нынешней Италии. Можно не соглашаться с пассивной, "созерцательно-объективной" позицией самого автора в отношении к героям его произведений, можно жалеть о том, что писатель нередко лишь констатирует сложность, а порой и безвыходность положения "маленьких людей" в современном западном мире, не пытаясь позвать своих героев к борьбе, не указывая им лучшей дороги. Но нельзя не признать за Альберто Моравиа органически свойственного ему высокого гуманизма, глубинного проникновения в душу своего современника, мудрого понимания трагичности жизни человека в буржуазном обществе наших дней - качеств, придающих его произведениям мощную силу воздействия на читателя из любой страны мира.

Эти великолепные качества итальянского писателя-гуманиста сделали его книги близкими и советским людям. Нет сомнения, что и эта новая книга Моравиа встретит у нас, как всегда, горячий, взволнованный прием читателя.

С. С. Смирнов

Из сборника

"РАССКАЗЫ"

Скупой

Не в пример многим скупым, которые невольно проявляют эту свою страсть в каждом поступке, превращаясь в конце концов в живое и законченное ее воплощение, Туллио скрывал свою скупость под маской человека совсем не скупого, даже щедрого, и никогда не выказывал ее, кроме тех редких случаев, когда ему волею жестокой необходимости приходилось раскошеливаться. В облике Туллио не было и следа той черствой и хищной подозрительности, какую обычно приписывают скупым. Он был среднего роста, склонен к полноте и имел вид довольный и благодушный, свойственный людям, которые привыкли жить без забот, ни в чем себе не отказывая. И в поведении своем он был прямой противоположностью традиционному типу скупого: радушный, приветливый и словоохотливый, с непринужденными манерами, он обладал широтой, которая заставляла думать о щедрости, хотя, как это нередко бывает, у Туллио широта проявлялась лишь во взглядах и общих словах, которые денег не стоили. Кроме того, говорят, что скупые, одержимые своей страстью, не способны интересоваться ничем, кроме денег. Но если поверхностный интерес к искусству и культуре считать достаточным доказательством щедрости, то Туллио был сама щедрость. Он никогда не произносил слово "деньги", и даже больше того - на устах у него неизменно были лишь слова самые благородные и бескорыстные. Он прилежно читал все новые книги известных писателей, регулярно следил за газетами и журналами, не пропускал ни одного нового кинофильма и театральной премьеры. Злые языки скажут, что книги он всегда мог у кого-нибудь одолжить, а газеты и журналы взять у себя в клубе и что ему не составляло труда достать контрамарку на любой спектакль. Но что там ни говори, а все же у него были эти духовные интересы, которые он всячески старался выставить напоказ. По вечерам у него часто собирались друзья - адвокаты, как и он сам; они до поздней ночи говорили о политике или обсуждали животрепещущие проблемы литературы и искусства. Но этого мало: он слыл человеком, у которого под непринужденным добродушием и сердечностью скрывается характер серьезный, строгий и даже аскетический, человеком необычайно совестливым, который даже в мелочах поразительно щепетилен. А если так, все это плохо вяжется со скупостью. Ведь скупость, как известно, легко заставляет молчать совесть и не признает никаких проблем, кроме одной, чисто практической: как жить, тратя поменьше денег.

Таков был Туллио. Или, вернее, таким он стал. Потому что эта сердечность, мягкость, широта и разносторонность интересов, теперь сделавшиеся лишь видимостью, некогда были главными его качествами. В самом деле, одно время, лет десять назад, когда Туллио был двадцатилетним юношей, он так увлекался театром, что даже подумывал бросить адвокатскую карьеру и попробовать писать комедии. В то время моральные проблемы вставали перед ним по самым, казалось бы, незначительным поводам, вследствие чего он много думал о себе и о своей жизни. И наконец, в то время он щедро тратил деньги на себя и на других. Но теперь он сохранил с прежним Туллио лишь внешнее сходство. Незаметно для него самого год за годом скупость разъедала самые корни, питавшие этот первый и единственный расцвет его жизни.

Есть люди, которые, страдая каким-нибудь пороком, сначала борются с ним, а потом, по слабости, не могут устоять и, внушая себе, что никто их порока не замечает, предаются ему со страстью. А некоторые, наоборот, целиком оказываются во власти своего порока и сами совершенно не видят его. Когда Туллио начала одолевать скупость, он не мог устоять. Вероятно, вначале он пробовал ей сопротивляться, а потом, поддавшись сладкому и неодолимому соблазну, начал понемногу прикапливать деньги. Его близкие это заметили, но, надеясь, что все уладится само собой, молчали, чтобы не обижать его. Он же вообразил, что это прошло незамеченным, и стал скряжничать не на шутку, по-настоящему. На это окружающие тем более обратили внимание, но, думая, что теперь уж дело зашло слишком далеко и беде все равно не помочь, снова промолчали. Туллио в то время было лет двадцать пять, и с тех пор он предался своей страсти без удержу, так что его вскоре совершенно заслуженно стали называть скупым.