Бела Иллеш - Тисса горит

Бела Иллеш

Тисса горит

ПОСВЯЩАЕТСЯ

КОММУНИСТИЧЕСКОЙ

ПАРТИИ ВЕНГРИИ

КНИГА ПЕРВАЯ 

Вместо предисловия

Письмо Бела Куна

Дорогой товарищ Бела Иллеш!

Я прочел ваш роман, посвященный венгерской революции. Многих и многих из действующих лиц я вновь узнал: и тех, которых еще и теперь, десять лет спустя, вспоминаю с радостью, и тех, которые еще и сейчас продолжают вызывать во мне отвращение.

Я читал, и наивысшую радость доставило мне то, что со страниц книги с огромной силой выступает лицо массы, непосредственное, широкое, глубокое, пламенное движение наших беззаветных пролетарских масс, организованных десять лет тому назад нашей, еще тогда молодой, коммунистической партией в несокрушимую силу, сплоченную ею для завоевания советской власти. И вновь переживал я радость борьбы, муки отчаянной и почти безнадежной схватки, безграничную горечь поражения, эмиграцию и еще много-много глубоко волнующих чувств, нераздельно связанных с этой борьбой. Но вместе с тем я проникся сознанием, что венгерский рабочий класс, умудренный опытом, с беспримерным мужеством борется за новую победу грядущей революции.

Я очень, очень рад тому, что вы написали этот роман.

Венгерская пролетарская революция была до сих пор скорее всего темой для контрреволюционных писаний. Недавно я просматривал целую кипу подобных произведений, почти на всех европейских языках поносящих нашу революцию и забрасывающих ее грязью.

Венгерские коммунисты до сих пор чрезвычайно мало писали о венгерской революции. Ошибкой было то, что мы на потоки лжи, клеветы и презрения, направленные против нас, отвечали подобно скептически настроенному венгерскому поэту Иоганну Арань:

Коль знатный шут, несясь в опор,Меня окатит грязью — вздор,Утрусь — и все… К чему тут спор…

Постепенно свыклись мы с мыслью, что быть вдвойне оклеветанной и презираемой есть удел подавленной революции.

Под тяжелыми ударами судьбы пришли мы к сознанию необходимости оценивать значение венгерской пролетарской революции главным образом по ее ошибкам. Такая оценка событий проникла в среду коммунистов из вражеского лагеря социал-демократов. Не одни ошибки венгерской пролетарской революции достойны внимания: ярким светом светят и ее положительные стороны и ее доблести. Ваш роман вновь пробудил во мне сознание, что довольно десятилетия самобичевания, что пришла пора перед всеми, и главным образом перед малоосведомленной молодежью, вскрыть истинное значение венгерской пролетарской революции.

Значение венгерской пролетарской революции заключается не только в том, что она отвлекла от русской пролетарской революции силы международной контрреволюции и приняла на себя всю тяжесть ударов в тот момент, когда международное и внутреннее положение РСФСР было наиболее тяжелым, не только в том, что возникновение Советской Венгрии и борьба венгерской Красной армии помешали привести в исполнение план, по которому французские и румынские войска должны были через Бессарабию напасть на Советскую Россию. (Этот план уже осуществлялся: в Салониках происходила посадка французских войск, и часть их находилась по пути в Румынию.) Ее значение заключалось также и в том, что во всей Центральной и Западной Европе лишь один венгерский пролетариат имел храбрость и решимость не упускать ни малейшего случая для усиления мощи рабочего класса, для прекращения им всякой борьбы в борьбу за власть, для захвата этой власти при первой возможности и для установления советского строя.

В истории венгерской пролетарской революции мы должны видеть не только ошибки, которые мы в течение десятилетия беспощадно критикуем, а также и то, как может и должен пролетариат одной страны энергично действовать в революционных боях вместо того, чтобы поджидать остальные и уговаривать их:

Твои побольше сапоги —Тебе и первому итти…

На полях, вспаханных плугом нашего советского правительства, орошенных кровью нашей Красной армии, на полях, где погребены многие и многие из наших мучеников, уже зреют семена новой революции. Вы, венгерские пролетарские писатели, мучительнее всех переживаете последствия поражения революции, последствия эмиграции, так как очень и очень трудно из такой дали уловить мысли и ощущения, какие несет грядущая революция. Вы, борцы, переживавшие этапы и героическое время революции, вы, рассеянные по всему миру и все же положившие начало венгерской пролетарской литературе, тем или иным путем содействовавшие созданию международной пролетарской литературы, — вы своими произведениями становитесь вновь в первые ряды борцов за новую венгерскую революцию. Ваши произведения нелегально проникают сквозь преграды в Венгрию.

Я видел экземпляр одного революционного романа, совершенно зачитанный в венгерском подполье. Поля этой книги почти исчезли и буквы стерлись от множества перелистывавших ее рабочих рук. И вот поэтому миссия ваша благодарна, поэтому вы должны писать о нашей революции, для нашей революции, для мировой революции. Венгерская пролетарская литература уже участвует в идеологическом руководстве нашей революцией, и с таким сознанием вы должны продолжать писать.

Крепко жму вашу руку.

Мост через Тиссу

Гибнет, кто в битве вперед не идет…Крепче, товарищ, винтовку в руке…

Петр Ковач, красноармеец, покидал, оправившись от болезни, уйпештскую больницу имени Карольи, где пролежал свыше пяти недель.

Время шло к полудню, когда за ним захлопнулись двери больницы. Сняв фуражку, он с наслаждением подставил голову и все еще румяное лицо теплому ветерку, тянувшему с Дуная. Он провел рукой по русым волосам и внезапно беспричинно засмеялся, обнаруживая крепкие белые зубы.

С любопытством оглядываясь по сторонам, медленно побрел он по направлению к казармам. Он чувствовал себя здоровым и бодрым и меньше всего мог предполагать, что и часа не пройдет, как он снова будет на волосок от смерти.

Было это 24 июня, на четвертом месяце существования в Венгрии диктатуры пролетариата.

Пронесшийся рано утром ливень чисто обмыл город. Хотя солнце успело высушить улицы, колеса проезжавших телег еще не поднимали пыли. Когда Петр достиг улицы Арпад, хорошее настроение стало понемногу покидать его: он не узнавал города, которого не видел с середины мая. «Что это? — думал он. — И дома стоят, как стояли, и трамваи ходят по тем же рельсам, но что с людьми стряслось? Странно, у всех такой пришибленный вид, все еле ноги волочат…»

На многих домах висели оставшиеся с майских торжеств красные флаги, сильно полинявшие и выгоревшие на солнце. На всем городе лежал отпечаток усталости и недовольства.

У ворот казармы, прислонившись к стене и мирно покуривая трубку, стояло двое красноармейцев.

— Куда?

— В ротную канцелярию. Доложить. Выписался сегодня из больницы.

— Здоров?

— Здоров.

— Ну, и гуляй себе дальше.

Петр с недоумением уставился на посасывавшего трубку седоусого солдата в лихо сдвинутой набекрень фуражке.

— Что за шутки такие, товарищ Липтак?

— До шуток ли! Впрочем, если есть охота, можешь зайти в казармы. Только найти ты там никого не найдешь. Всех господин поручик увел с собой на прогулку. Нас одних лишь оставил стены сторожить.

— Товарищ ротный командир ушел со всей ротой на ученье, — пояснил другой красноармеец. — Назад вернутся лишь завтра, в обед. До тех пор в ротной канцелярии занятий не производится. Только мы двое и остались здесь как слабосильные.

— Куда же мне, черт возьми, деваться до завтра?

Перед зданием ратуши царило большое оживление.

Много народу сновало в воротах и толпилось у дверей. Петр некоторое время неподвижно простоял перед ратушей. Внезапно откуда-то издали, со стороны Дуная, послышалась орудийная пальба.

— Новую какую-то пушку изобрели и теперь ее испытывают, — объяснил худощавый человек в очках кучке людей, так же, как и он, дожидавшихся на трамвайной остановке.

Петр поднялся на первый этаж и в нерешительности остановился, не в силах вспомнить, где находится комната Пойтека. Только что собирался он у кого-нибудь об этом спросить, как внезапно увидал самого Пойтека, стремглав бежавшего вниз по лестнице. Не обращая внимания на Петра, он ринулся было дальше, но Петр преградил ему дорогу:

— Товарищ Пойтек…

— А, это ты? — кинул тот ему на ходу и побежал дальше.