Болеслав Прус - Кукла Страница 13

- Ну, на худой конец у нас есть сервизы... серебро... - воскликнула панна Изабелла, ломая руки.

Графиня несколько раз поцеловала ее.

- Милое, дорогое дитя, - говорила она, всхлипывая, - и как раз мне приходится ранить твое сердечко!.. Так послушай... У отца есть еще долги по векселям на несколько тысяч... И вот эти векселя... понимаешь ли... эти векселя кто-то скупил... на днях, в конце марта... Мы догадываемся, что тут не обошлось без Кшешовской.

- Какая низость! - вырвалось у панны Изабеллы. - Впрочем, не в том дело... На уплату нескольких тысяч рублей хватит моего сервиза и серебра.

- Они стоят несравненно больше, но кто сейчас купит такие дорогие вещи?

- Во всяком случае, я попробую, - взволнованно говорила панна Изабелла. - Попрошу пани Мелитон, она мне это устроит...

- Все же подумай, не жалко разве таких прекрасных фамильных вещей?

Панна Изабелла рассмеялась.

- Ах, тетя... значит, я должна колебаться - продать себя или сервиз? Я ни за что не соглашусь, чтобы у нас описали мебель... Ах, эта Кшешовская! Скупать векселя... какая гадость!

- Ну, может быть, это и не она.

- Значит, нашелся какой-то новый враг, еще худший.

- Возможно, это сделала тетя Гонората, - успокаивала ее графиня, - как знать? Может быть, она хочет помочь Томашу и вместе с тем дать почувствовать опасность... Ну, будь здорова, дорогое мое дитя, adieu.

На том закончился разговор, в котором польский язык был столь густо приправлен французскими фразами, что можно было его уподобить лицу, покрытому сыпью.

Глава шестая

Как на старом горизонте появляются новые люди

Начало апреля - та переходная пора, которая отделяет весну от зимы. Снег уже сошел, но зелень еще не показалась; деревья черны, газоны серы и небо серо: оно похоже на мрамор, исчерченный серебряными и золотистыми прожилками.

Около пяти часов вечера. Панна Изабелла сидит в своем кабинете и читает последний роман Золя: "Une page d'amour"*. Читает рассеянно, поминутно поднимает глаза, поглядывает в окно и бессознательно отмечает, что ветви деревьев черны, а небо серо. Снова читает, озирается по сторонам и бессознательно думает, что ее мебель с голубой обивкой и ее голубой халатик словно подернулись серым налетом и что складки белой занавески похожи на большие ледяные сосульки. Потом забывает, о чем она только что думала, и спрашивает себя: "О чем это я думала? Ах да, о пасхальном сборе пожертвований..." И вдруг ее охватывает желание покататься в карете и одновременно негодование против неба - за то, что оно такое серое и что золотистые прожилки на нем такие узенькие... Ее томит неясное беспокойство, она ждет чего-то, хотя сама не знает чего: то ли, чтобы тучи прорвались, то ли, чтобы вошел лакей и подал ей письмо с приглашением на пасхальный сбор? Уже так мало времени остается, а ее все еще не пригласили.

______________

* "Страница любви" (франц.).

Она опять принимается за роман - читает, как однажды, звездной ночью, г-н Рамбо чинил поломанную куклу маленькой Жанны, Элен плакала от беспричинной тоски, а аббат Жув советовал ей выйти замуж. Панна Изабелла сочувствует ее тоске, и, как знать, - если б в эту минуту на небе показались звезды вместо туч, может быть, и она расплакалась бы, как Элен. Ведь до пасхи остаются считанные дни, а ее еще не пригласили. Ее пригласят, она знает это, но зачем так тянуть? "Зачастую женщины, которые, казалось бы, столь пламенно веруют в бога, всего лишь несчастливые существа, объятые страстью. И в храмах они поклоняются мужчине, которого любят", - говорит аббат Жув.

"Добрый аббат, как он старался успокоить бедняжку Элен!" - думает панна Изабелла и вдруг отбрасывает книжку. Аббат Жув напомнил ей, что уже два месяца назад она начала вышивать ленту для костельного колокольчика и до сих пор не соберется закончить. Она встает с кресла и придвигает к окну столик с пяльцами, образчиком узора и шкатулкой с разноцветными шелками; потом разворачивает ленту и принимается усердно вышивать на ней розы и кресты. Под влиянием работы в душе ее пробуждается надежда. Кто служит костелу так, как она, не может быть обойден при устройстве пасхального сбора. Она подбирает шелка, вдевает нитку в иголку и шьет, шьет. Взгляд ее перебегает от образчика к вышивке, рука опускается и поднимается, но в голове уже зародился замысел костюма ко гробу господню и туалета на пасху. Этот вопрос вскоре поглощает все ее внимание, затуманивает взор и замедляет движение руки. Платье, шляпа, накидка и зонтик - все должно быть новое, а времени так мало, и ничего еще не только не заказано, но даже не выбрано!

Тут она вспоминает, что ее сервиз и столовое серебро уже находятся у ювелира, что уже нашелся какой-то покупатель, так что не сегодня-завтра все будет продано. У панны Изабеллы слегка сжимается сердце: ей жаль сервиза и серебра, но при мысли о пасхальном сборе и новом туалете становится несколько легче. Туалет можно заказать очень изящный, но какой именно?

Она отодвигает пяльцы, протягивает руку к столику, на котором лежат Шекспир, Данте, альбом европейских знаменитостей и несколько журналов, берет "Le moniteur de la mode" и начинает просматривать его с величайшим вниманием. Вот обеденное платье, вот весенние туалеты для барышень помоложе и постарше, а вот для дам молодых и пожилых. Вот визитное платье, вот вечернее, вот для прогулки: шесть новых фасонов шляп, десяток образцов материй, полсотни тонов... Боже мой, что же выбрать? Немыслимо выбирать, не посоветовавшись с панной Флорентиной и с портнихой модного магазина...

Панна Изабелла с досадой кладет на место "Вестник моды" и располагается полулежа на козетке. Молитвенно сложив ладони, она руками и подбородком опирается на валик и устремляет к небу задумчивый взгляд. Пасхальный сбор, новый туалет, тучи на небе, мечты и образы беспорядочно следуют друг за другом, а сквозь них пробивается сожаление о сервизе и легкое чувство стыда из-за того, что она его продает.

"Ах, все равно!" - говорит она себе, и снова ей хочется, чтобы тучи прорвались хоть на минутку. Но тучи сгущаются, а в сердце ее усиливается чувство стыда, сожаления и тревоги. Неожиданно взгляд ее падает на столик возле козетки и на молитвенник, оправленный в слоновую кость. Панна Изабелла берет молитвенник и медленно перелистывает, отыскивая молитву "Acte de resignation"*, а найдя, начинает читать: "Que votre nom soit beni a jamais, bien que vous avez voulu m'eprover par cette peine"**. По мере того как она читает, небо проясняется, а с последними словами: "Et d'attendre en paix votre divin secours"*** - тучи разрываются, и показывается клочок ясной синевы; будуар панны Изабеллы наполняется светом, а душа ее - миром. Она больше не сомневается, что ее молитва услышана и во время пасхального сбора к ее услугам будут самый изящный туалет и самый аристократический костел.

______________

* Молитва покаяния (франц.).

** Да будет благословенно имя твое во веки веков, хоть и послал ты мне это испытание (франц.).

*** Ниспошли мне мир в ожидании твоей божественной помощи (франц.).

В это мгновение двери будуара тихонько открываются: на пороге появляется панна Флорентина - высокая застенчивая особа, вся в черном; она держит двумя пальцами письмо и тихо говорит:

- От графини.

- Ах, это по поводу пасхального сбора, - отвечает панна Изабелла с очаровательной улыбкой. - Ты весь день ко мне не заглядывала, Флорочка.

- Я не хотела тебе мешать.

- Скучать? Может быть, нам было бы приятно поскучать вместе.

- Письмо... - робко замечает особа в черном платье, протягивая конверт Изабелле.

- Я знаю его содержание, - прерывает панна Изабелла. - Посиди немного со мною и, если тебя не затруднит, будь добра, прочти мне письмо.

Панна Флорентина робко опускается в кресло, тихонько берет с письменного столика нож и с величайшей осторожностью вскрывает конверт. Она кладет на столик нож, затем конверт, разворачивает листок и слабым мелодичным голосом читает письмо, написанное по-французски.

- "Дорогая Белла! Прости, что затрагиваю вопрос, который только ты и твой отец имеете право решать. Я знаю, дорогое мое дитя, что ты расстаешься со своим сервизом и серебром, - да ты и сама говорила мне об этом. Я знаю также, что нашелся покупатель, который предлагает вам пять тысяч рублей, по моему мнению, слишком мало, хотя в наше время трудно рассчитывать на лучшую цену. Однако после разговора, который был у меня по этому поводу с Кшешовской, я начинаю опасаться, как бы эти прекрасные фамильные вещи не попали в недостойные руки.

Я хотела бы предотвратить это и поэтому предлагаю, если ты согласишься, одолжить тебе три тысячи рублей под залог вышеупомянутого сервиза и серебра. Я полагаю, что сейчас, когда отец твой находится в столь затруднительном положении, этим вещам лучше быть у меня. Забрать их ты сможешь в любое время, а в случае моей смерти - даже не возвращая долга.

Я не навязываюсь, а лишь предлагаю. Рассуди, как тебе будет удобнее, но прежде всего подумай о последствиях.

Мне кажется, ты была бы огорчена, если бы когда-нибудь узнала, что наши фамильные ценности украшают стол какого-нибудь банкира или входят в приданое его дочки.