Игорь Оськин - Эвтаназия советского строя Страница 14

Ну а дальше все по науке. Среди всеобщего хаоса возникают островки упорядоченности, меньшего хаоса: температура в пределах плюс-минус пятьдесят, атомы сталкиваются, образуются молекулы: вода, кристаллические решетки и др., которые по закону инерции остаются тем, чем стали. Небольшие толчки немного изменяют их, появляются новые формы, остающиеся тем, что они есть. Неорганическая форма случайно переходит в органическую, форма закрепляется, внешние толчки изменяют ее и так далее… Здесь надо остановиться, ибо не обывательское это дело – доказывать законы науки. На сегодня сама наука более или менее полно все это сделала. Как и во всякой науке, остались пробелы, позволяющие задавать снисходительные вопросы: «И что же, по вашему, человек произошел от обезьяны?», на что у него готов ответ: «Кто от обезьяны, а кто-то, может быть, и от льва». По последним данным науки – от древнего медведя.

А теперь о том, как понятие инерции можно применить к венцу эволюции – к человечеству. Единый разумный организм – Солярис – на Земле не появился, это всего лишь предположение, мечта писателя-фантаста. Солярису хорошо, он существует и выживает целиком, внутри него нет противоречий.

А у человечества много проблем и неприятностей. Оно, человечество – популяция, то есть совокупность особей. Популяция сохраняется, выживает, стремится остаться тем, что она есть – по закону инерции.

Стремление выжить – инерция – превратилась в соревновательность (конкуренцию). Или они и есть одно и то же. Что значит для человека оставаться неизменным? Быть не хуже других. Быть таким как другие. Поскольку измерить это трудно, хорошо бы стать лучше других. Быть сильнее, иметь больше власти над другим человеком, над племенем, над народом.

К третьему понятию он подбирался через такие явления, как случайность, вероятность, неопределенность и другие.

Что же такое случайность? Раньше он рассуждал просто: случайность – то, что мы не можем пока предвидеть. Некоторые философы утверждают, что случайность – это то, что могло быть, а могло и не быть.

Его увлек фантастический образ – демон Максвелла. Выглядит это так – есть полый шар с форточкой, около которой сидит демон и наблюдает за пролетающими внутри шара молекулами. Если к форточке подлетает быстрая молекула, демон закрывает форточку, если медленная – открывает и выпускает молекулу наружу. Таким образом, внутри шара растет число быстрых молекул, увеличивается температура, что означает увеличение энергии только за счет наблюдения.

Разгадка такова: затраты энергии на информацию о молекулах намного превосходят ту, которая может быть получена внутри шара. Для получения информации необходима энергия. На этой идее люди спотыкаются. Да и как не споткнуться: человек ничего не делает, только наблюдает, и ему кажется, что он получает информацию бесплатно. Но у тебя может не хватить сил (энергии) для того, чтобы получить нужную информацию вовремя, когда она позволит предвидеть события. Автор образа добавляет: во многих случаях потребность в такой энергии может превзойти всю энергию, имеющуюся в данный момент в распоряжении человечества.

Отсюда следует вывод: нужно умерить свои аппетиты по упорядочению хаоса, нужно согласиться на жизнь в условиях неопределенности.

Подход весьма успокоительный: не суетись и не волнуйся, коль скоро все равно невозможно предсказать какие-то будущие повороты событий. Шутка юмориста становится правилом жизни: давайте переживать неприятности по мере их поступления.

Загвоздка вот в чем: как отличить простое от сложного, предвидимое от непредсказуемого.

И еще одна информационная проблема – слово, язык как средство обмена информацией между людьми. Пусть энергия затрачена, информация получена, остается только изложить факты и мысли правильно и так, чтобы все люди понимали их одинаково. Оказывается, это непросто. Факты, явления выхватываются из многообразия мира, их словесное описание отсекает какие-то связи с внешним миром; сами слова и понятия неоднозначны и расплывчаты, допускают разное толкование разными людьми. «Мысль изреченная есть ложь», — сказал поэт, и он подхватил этот слоган.

Таким образом, идейная отмычка к жизни – его самосознание – сформировалась в виде трех понятий:

1. Понятие мира.

Мир естественен (материален), бесконечен и вечен.

2. Понятие инерции.

В мире существует инерция: каждая часть мира остается тем, что есть, пока на нее не воздействуют другие. Изменения происходят при столкновениях частей мира. Сочетание изменений и инерции создает новые части мира, возможно, более сложные. В стабильных участках мира может возникнуть разум – свойство предвидеть изменения, чтобы остаться тем, что есть.

3. Понятие энтропии (неопределенности).

Для получения разумом информации о мире затрачивается энергия. Всей энергии мира может не хватить для предвидения какого-либо события. Каждое такое событие есть случайность. В мире есть неопределенность.

Нарочито примитивное изложение этих понятий, напрашивающееся на снисходительную улыбку ученого специалиста, отражает кратко и сжато его веру. Прочитав много ученых книг, выслушав много мнений, он тем не менее так и не получил готового ответа – ключа к пониманию мира и жизни. Поэтому изготовил свою собственную отмычку – простую и надежную. Она действительно простая, если говорить о том, во что он не верит:

«Первое: не верю в Бога. Ни в седобородого на небесах, ни в мировой дух. Я не понимаю бесконечность пространства и времени, просто принимаю их на веру.

Не верю в бессмертие: меня не было до моего рождения, не будет и после смерти.

Второе: не верю в целенаправленное развитие от простого к сложному, направляемое некоей созидающей силой. И поэтому останавливаюсь только на самом простом и понятном – на инерции в мире хаоса.

Третье: не верю в безграничные возможности разума. Разум предвидения ограничен потребными затратами энергии. Надо познавать и покорять мир, но надо и мириться с непредвиденными обстоятельствами – случайностями.

Человеку и человечеству не хватает слов для того, чтобы правильно отобразить многообразие и изменчивость мира. Люди плохо понимают друг друга: слаб грешный наш язык, и празднословный, и лукавый.

Все эти понятия в основном были заимствованы: за мной был лишь выбор».

На самом деле все эти соображения действуют на уровне здравого смысла в обыденном сознании большинства. В народе говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Бог высоко, царь далеко. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. На миру и смерть красна. Умирать собирайся, а рожь сей. Не лезь в воду, не зная броду. Человек предполагает, а Бог (Природа) располагает. Не нами заведено, не нам менять. Поступай так, как от веку заведено. И тому подобное: о вере, о развитии, о познании.

По этим понятиям истолковывал (интерпретировал) любые – большие и малые – проблемы, по ним жил. И обнаружил, что теория мертва, живо древо жизни. «Марксизм не догма, а научный метод, применяй умеючи метод этот».

Можно крупно ошибиться, если применить понятие инерции и конкуренции не по адресу. Не к популяции в целом, а к каждой особи в отдельности. Тогда и выйдешь на формулу Гоббса: человек человеку волк. И пойдешь вслед за либералами. А если применишь к популяции, то примкнешь к социалистам. Такая вот диалектика. 15

Простой народ освоил диалектику. Вот его байка:

— Василий Иваныч, а что такое диалектика?

— Объясняю, Петька. Пошли в баню грязный и чистый, а там одна шайка. Кто будет первым мыться?

— Грязный.

— Вот и дурак ты, Петька! Как же чистый будет после грязного мыться?

— «Понял, Василий Иваныч, чистый будет мыться первым.

— Вот и опять ты дурак, Петька! Зачем чистому мыться?

— Что же такое, Василий Иваныч? Как ни отвечу, всё я дурак.

— Вот это, Петька, и есть диалектика.

Конечно, утомленные высшим образованием поморщатся: фи, какая темнота, скоморошничанье. Ну уж такой у народа юмор – простонародный.

О том, что он ошибся в практическом применении своей идейной отмычки, он догадался только много лет спустя после перестройки и реформ.

Страна исчезла, а он и не заметил

Беловежское соглашение он воспринял нормально. Очевидно, подумал, требовались кардинальные меры, на которые смело шел решительный реформатор Ельцин.

— Негоже было закладывать в название страны идеологию, — говорил он Пальмскому, — помнишь, как депутаты радовались, когда переименовали РСФСР в Россию. Правда, на другой день Ельцин подправил: Российская Федерация, а Россия только в скобках.

— Все великие империи распадаются, — сказал Пальмский, — хорошо, что у нас без войны обходится.

— При чем тут распадается, только название изменили. Было СССР, Горбачев предлагал ССГ – союз суверенных государств, Ельцин – СНГ.