Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег Страница 15

Тогда Доза собрался с мыслями и решил устроиться на работу. Его забрали с руками и ногами на фабрику по производству гвоздей, потому что такие люди там нужны. Дозу не пустили делать гвозди, но зато разрешили запаковывать их в ящики. Он запаковывал их туда четыре часа до обеда и четыре часа после, а вечером принес Отходняку горсть гвоздей, потому что мама всегда говорила, что это за работа, если оттуда домой нечего принести?!

А потом Доза познакомился с девушкой по имени Оксана, которая сама позвонила в его дверь и сказала, что пришла за своим Мурзиком, который потерялся в результате несчастного случая. Родители Оксаны везли Мурзика из командировки и уже почти совсем привезли, но в самый последний момент на них напал маньяк и от них мокрого места не осталось, а Мурзик молодец, убежал, поэтому вы уж отдайте его, я вам заплачу, это ж светлая память о моих родителях. Доза почесал за ухом и сказал, что никакого Мурзика у него нет, а есть Отходняк, и отдавать его он не собирается, потому что не может — Отходняк уже совершеннолетний и сам решает, где и с кем ему жить. Тем временем Отходняк признал Оксану и бросился к ней на шею обниматься, рассказывая подробности смерти ее родителей. Отпускать Оксану он больше никуда не собирался, но и от Дозы уходить не хотел, поэтому сказал: ребята, а почему бы вам не пожениться, елы-палы? Доза сказал: я за. Отходняк сказал: и я за, значит — большинство победило. Оксана ничего не поняла и опомнилась только после рождения второго ребенка, но было уже поздно. Кое-как дождавшись, когда дети встанут на ноги и начнут самостоятельную жизнь, она подала на развод и отсудила у Дозы холодильник, видеоплеер, шкаф и чучело Отходняка, которое они держали на телевизоре как семейную реликвию.

И Доза снова остался в одиночестве.

И вдруг кто-то стучит в его дверь и приходит Лысый, только что из Нирваны, будь она неладна, точно такой же, как был, словно никуда и не уходил. Лысый только посмотрел в глаза Дозе и все понял. Он и до этого почти все понимал, а тут даже заплакал. Доза обнял друга и сказал: ну, что, Лысый, вспомним молодость? Лысый согласился, но не учел, что года-то уже не те, хоть после Нирваны и кажется, что ты теперь крутой, дальше некуда. В общем, раз они вспомнили молодость, другой раз вспомнили, третий — и тут Лысый неожиданно умирает от передозировки. А Доза ничего этого не замечает и продолжает вспоминать молодость на всю катушку. Просыпается утром в туалете, весь заблеванный, и находит на кухне мертвого Лысого. Вспомнили молодость, значит.

И тут приходит Оксана, говорит: я, Доза, пока суд да дело, забыла совсем про швейную машинку, ты-то все равно ею не пользуешься, а мне она, швейная машинка, нужна позарез, я без швейной машинки, как без рук, а чего это с ним такое, Доза, и почему он такой серый и не дышит ни хрена, ты что, Доза, доигрался, блядь, что ли, психонавт недоделанный?!?!

И тут Доза как махнет рукой, и как скажет: “А ПОШЛИ ВЫ ВСЕ НАХРЕН!!!”, после чего, правда, ушел из квартиры сам. Он шел до тех пор, пока не дошел до железной дороги, где сел в поезд, который вез неизвестно куда, лишь бы подальше отсюда.

Доза стал обращать внимание на дорогу уже через два дня, и на третий день, когда проводница объявила высадку, понял, что приехал в командировку.

Он еле успел украсть из вагона-ресторана вилку, чтобы отбиваться от маньяков, потому что один уже впился ему в ногу своим желтыми зубами, и Доза перебил ему вилкой шейный позвонок, но вилка застряла там крепко-накрепко, а Другие маньяки повалили Дозу на землю, где через несколько минут от него не осталось уже ровно ничего.

20. Брахманские четки Свами Шизонанды

Для того, чтобы хоть как-то разнообразить свое существование, Бог разделил его на жизнь и смерть. Точно так же, как мы спим и бодрствуем, Бог во время жизни смотрел всякие интересные сны, а во время смерти вновь возвращался к реальности. Как-то раз он воплотился в известного джнана-йога из Бенареса, которого все звали Свами Шизонандой или просто Гуруджи. У этого Шизонанды было три ученика и полторы сотни “последователей”, которым просто было в кайф посидеть рядышком с Гуруджи и послушать, как он бредит на религиозно-философские темы. Правда, у Гуруджи была еще и жена, которую звали Матаджи Праджнятара, а то и просто Матаджи, и которая очень не любила “последователей”, если они приходили не через деревянную коробку, что стояла в прихожей, намекая гостям, что лучший их подарочек это все-таки не они сами, а их рупии, заработанные честным трудом индийского пролетария. Таким “последователям” она подсыпала в чай пурген и надолго отбивала у них охоту наслаждаться даршаном святого Свами бесплатно. Шизонанда смотрел на это с неодобрением, но вслух ничего не говорил, а если и говорил, то в такой завуалированной форме, что все равно никто ничего не понимал. Впрочем, когда Праджнятара случайно услышала из его уст ненароком оброненную фразу, что “даже жена брахмана может переродиться ассенизатором где-нибудь в Ростове-на-Дону”, это навело ее на пару-тройку серьезных мыслей. Тем не менее, случилось так, что она перестала быть женой брахмана уже в этом воплощении, а все из-за длинного языка Шизонанды.

Однажды к нему на сатсанг пришло всего пять человек, из которых три были вышеупомянутыми учениками, а двое — “последователями”. Когда Праджнятара убедилась в пустоте их карманов, участь их была решена, и через полчаса они уже наперегонки мчались домой, стараясь ничего не расплескать по дороге. Оставшиеся три ученика, которые приходили к Шизонанде каждый день, навели его на мысль, что из всей иллюзорности мира, они — самая стойкая ее часть.

“Да, — задумчиво сказал он, — так скоро у меня ни одного бхагавата больше не останется…”

Ученики самоотверженно допили остатки дарджилингского чая, чтобы не показать Свами, как у них муладхара играет, и приготовились к шраване.

“Смысл того, что я вам сегодня расскажу, — скрипя голосом, начал Шизонанда, — заключается в полном своем отсутствии. Эту поучительную историю перед своей смертью поведал мне мой сат гуру Анаами Дасс, когда мы с ним посетили Золотой Храм сикхов в Амритсаре и отхватили от этих же сикхов неслабую пиздюлину за то, что нас застукали, когда мы забавлялись со священной коровой, не выдержав суровости трехмесячной брахмачарьи. Омывая смертельные раны в водах Амритсаркого озера, учитель сказал мне: „Запомни, мой верный шишья Шизонанда! Эти нехристи сами осквернили себя нанесением нам увечий, ибо им неведом древний тантрический обряд священного скотоложства, который облегчает тело и соединяет душу с природой. Я расскажу тебе старинное предание о великом русском махасиддхе Серафиме Саровском, который предрек перестройку и раскол между московским и киевским патриархатом. Серафим Джи обитал в джунглях близ города Сарова, где практиковал различные виды садханы, включая мантропение и уринотерапию. Еще в детстве его гуру Махарадж Досифей предписал ему строгую брахмачарью, но в возрасте шестидесяти шести лет в самадхи ему явилась Богородица Паравати и посвятила его в тантрическую садхану ритуального скотоложства. Три месяца Серафим Джи бродил по джунглям, утопая в сугробах, но так и не нашел подходящего священного животного. И вот однажды, когда он совсем выбился из сил в своем поиске, удача улыбнулась ему. Темной русской ночью, голодный и оборванный, он заблудился в джунглях, которые знал, как свои пять пальцев. Ему все казалось, что где-то здесь находится его Ближняя Пажнинка…“

„А что такое pajninka?“ — удивленно спросила Праджнятара.

„Что за польза слушать слова, — резонно возразил Шизонанда, — смысл которых известен заранее?“

Ученики многозначительно переглянулись и Свами продолжал: „…так вот, проваливается он, короче, под снег. А это оказывается вовсе не сугроб, а чье-то жилище. Фэн-шуй вполне православный — в печи горит огонь, на столе миска с горячим прасадом, в углу топчан с ватным одеялом. Слава Шиве-Натараджу, думает Серафим и садится за стол. А время-то уже позднее, поэтому как поел он, так сразу же и баиньки… но не тут-то было. Только стал он засыпать, как вдруг слышит чей-то голос: „Кто ел из моей чашки?“. Серафим молчит. А голос, значит, продолжает атма-вичару: „Кто сидел на моем стуле?!“. Серафим ни гу-гу. Тогда голос снимает с него одеяло и говорит: „А кто тогда лежит в моей кровати?“. Серафим говорит: „Я лежу“, а сам смотрит — стоит над ним здоровенное национальное русское животное гризли и все не унимается: „Кто же это я, которое здесь лежит?“. Подвижник хотел было ответить: „Ну, я — старец Серафим..!“ и вдруг просек всю медвежью махамудру. А медведь тоже, касатик мой милой, увидал, что с Серафимом происходит, и говорит: „Погоди, мужик! Так просто Просветление не удержать. Теорию практикой закрепить нужно“. Тогда Серафим понял, что отыскал-таки свое священное животное, и тут же всю теорию с ним и закрепил в классической позе, как Богородица научила. С тех пор на православных мурти Серафим Джи традиционно изображается вместе с медведем и никто не думает по этому поводу ничего плохого!“