Болеслав Прус - Кукла Страница 16

Уже совсем стемнело: на улице зажгли фонари, и свет их, проникая в будуар панны Изабеллы, обрисовал на потолке переплет окна и складки занавесок. Тень напоминала крест на светлом фоне, который застилало медленно надвигавшееся облако.

"Где это я уже видела однажды такой вот крест, и облако, и светлую даль?" - подумала панна Изабелла. Она принялась вспоминать виденные в жизни места - и замечталась.

Ей почудилось, что она едет в карете по какой-то знакомой местности. Леса и зеленые горы образуют как бы огромное кольцо, а карета находится на краю кольца и съезжает вниз. Да полно, едет ли карета? Ведь она ни к чему не приближается и ни от чего не отдаляется. Нет, все-таки едет - это видно по солнечному диску, отраженному в лакированном крыле экипажа: диск дрожит и медленно движется назад. К тому же слышится грохот... Что это - стук пролетки на улице?.. Нет, это грохочут машины, работающие где-то на дне этого кольца гор и лесов. Там, внизу, можно даже разглядеть что-то вроде озера черного дыма и белого пара, окаймленного зеленью.

Тут панна Изабелла замечает отца, который сидит рядом с нею и пристально рассматривает свои ногти, время от времени поглядывая по сторонам. Карета все стоит на краю кольца, как будто застыв на месте, и только солнечный диск на лакированном крыле медленно движется назад. Этот кажущийся покой - или скрытое движение - необычайно раздражает панну Изабеллу. "Мы что - стоим или едем?" - спрашивает она отца. Но отец ничего не отвечает, будто не замечая ее, - он рассматривает свои великолепные ногти и время от времени окидывает взглядом окрестности...

Вдруг (карета по-прежнему трясется, и по-прежнему слышится грохот) из глубины озера, извергающего черный дым и белый пар, по пояс вынырнула фигура какого-то человека. У него коротко остриженные волосы, смуглое лицо, напоминающее пехотного полковника Трости (а может быть, гладиатора из Флоренции), и огромные красные руки. На нем надета испачканная сажей рубаха с засученными выше локтя рукавами: в левой руке, прижатой к груди, он держит карты, раскинутые веером, а в правой, поднятой над головою, - одну карту, которую, очевидно, собирается швырнуть на переднее сиденье экипажа. Остальная часть фигуры скрыта клубами дыма.

"Отец, что он делает?" - испуганно спрашивает панна Изабелла.

"Он играет со мной в пикет", - отвечает отец, и в руках у него тоже карты.

"Да ведь это страшный человек, папа!"

"Даже такие не причиняют зла женщинам", - отвечает пан Томаш.

Только сейчас панна Изабелла замечает, что человек в рубашке смотрит на нее каким-то особенным взглядом, продолжая держать карту в поднятой руке. Клубы дыма и пара, бурлящие в долине, минутами застилают его расстегнутую рубашку и суровое лицо; вот он утонул в них совсем - его нет. Сквозь дым смутно виден только блеск его глаз, а над дымом - обнаженная до локтя рука и - карта.

"Что означает эта карта, папа?" - спрашивает она. Но отец невозмутимо глядит в собственные карты и ничего не отвечает, будто не замечая ее.

"Когда же мы наконец проедем это место?" Но, хотя карета трясется и солнечный диск, отраженный в крыле, движется назад, внизу по-прежнему виднеются озеро дыма, поднимающийся из него человек, его занесенная над головой рука и - карта.

Панну Изабеллу охватывает нервное беспокойство, она напрягает память, всю силу мысли, чтобы угадать, что означает карта, которую держит этот человек...

Может быть, деньги, которые он проиграл ее отцу в пикет? Как будто нет. Может быть, его пожертвование благотворительному обществу? Тоже нет. Может быть, это тысяча рублей, которую он дал ее тетке на приют, а может быть квитанция за фонтан, птичек и ковры на украшение гроба господня? Тоже нет, все это не волновало бы ее так.

Постепенно панной Изабеллой овладевает сильнейшая тревога. Может быть, это векселя отца, недавно скупленные кем-то? В таком случае, как только она получит деньги за сервиз и серебро, она сразу же выплатит его долг и избавится от этого кредитора. Но человек, окутанный дымом, продолжает смотреть ей в глаза и не выпускает карты. Так, может быть... Ах!..

Панна Изабелла срывается с козетки, задевает в темноте пуф и дрожащими руками нажимает кнопку звонка. Звонит раз, другой - никто не является. Тогда она бежит в переднюю и в дверях сталкивается с панной Флорентиной; та хватает ее за руку и с удивлением спрашивает:

- Что с тобою, Белла?

В освещенной передней панна Изабелла немного приходит в себя. Она улыбается.

- Флорочка, перенеси лампу ко мне в комнату. Папа дома?

- Он только что уехал.

- А Миколай?

- Сейчас вернется - пошел отдать письмо рассыльному. Что, у тебя еще сильней разболелась голова?

- Нет, - смеется панна Изабелла, - просто я задремала и мне что-то привиделось.

Панна Флорентина берет лампу, и обе идут в будуар Изабеллы. Панна Ленцкая снова опускается на козетку, заслоняет рукой глаза от света и говорит:

- Знаешь, Флора, я передумала: не хочу продавать серебро чужим людям. Оно в самом деле может попасть бог знает в чьи руки. Будь добра, присядь за мой столик и напиши тетке, что я... принимаю ее предложение. Пусть она одолжит нам три тысячи рублей и берет себе сервиз и серебро.

Панна Флорентина с величайшим изумлением глядит на нее и наконец отвечает:

- Это невозможно, Белла.

- Почему?..

- Четверть часа назад я получила письмо от пани Мелитон: серебро и сервиз уже проданы.

- Уже? Кто их купил? - выкрикивает панна Изабелла, хватая ее за руку.

Панна Флорентина смущена:

- Кажется, какой-то русский купец...

Но по ее лицу видно, что она говорит неправду.

- Ты что-то знаешь, Флора... Прошу тебя, не скрывай!.. - молит ее панна Изабелла, и глаза ее наполняются слезами.

- Хорошо, тебе я открою секрет, только не говори отцу, - просит кузина.

- Так кто же? Ну, кто купил?

- Вокульский.

В то же мгновение слезы панны Изабеллы высыхают и глаза принимают стальной оттенок. Она гневно отталкивает руку родственницы, делает несколько шагов взад и вперед по комнате и, наконец, садится в кресло против панны Флорентины. Теперь это уже не пугливая, нервная красавица, а важная дама, которая готова распечь, а может быть, и рассчитать провинившуюся прислугу.

- Скажи мне, милая, - говорит она певучим контральто, - что за нелепый заговор затеваете вы против меня?..

- Я... Заговор? - лепечет панна Флорентина, прижимая руки к груди. - Я не понимаю тебя, Белла...

- Да. Ты, пани Мелитон и этот... смехотворный герой... Вокульский.

- Я и Вокульский? - повторяет панна Флорентина, и на лице ее изображается такое простодушное изумление, что невозможно усомниться в ее искренности.

- Допустим, ты не в заговоре, - продолжает панна Изабелла. - Но ты что-то знаешь...

- О Вокульском я знаю то же, что все. У него есть магазин, где и мы покупаем, он нажил состояние на войне...

- А ты слыхала, что он втягивает папу в торговую компанию?

Выразительные глаза панны Флорентины широко раскрываются.

- Втягивает твоего отца в компанию? - пожимает она плечами. - Какая же компания может быть у него с отцом?

И тут же пугается собственных слов...

Непричастность ее была очевидна. Панна Изабелла снова несколько раз прошлась по комнате, словно львица по клетке, и вдруг спросила:

- Скажи мне по крайней мере, что ты думаешь об этом человеке?

- О Вокульском? Ничего я о нем не думаю, пожалуй только, что он ищет популярности и влиятельных связей.

- Значит, ради этого он пожертвовал тысячу рублей на сирот?

- Наверное. И еще вдвое больше он дал на иные благотворительные цели.

- А зачем он купил мой сервиз и серебро?

- Очевидно, чтобы выгодно перепродать. В Англии за такие вещи дорого платят.

- А зачем... он скупил папины векселя?

- Откуда ты знаешь, что он? Уж это ему вряд ли выгодно.

- Не знаю, ничего не знаю, - лихорадочно подхватила панна Изабелла, но я все угадываю, все понимаю... Этот человек хочет сблизиться с нами...

- С отцом он уже познакомился, - вставила панна Флорентина.

- Да! Он хочет познакомиться со мною! - вскричала панна Изабелла в порыве гнева. - Я заметила это по...

Она постеснялась сказать: "по его взгляду".

- А не показалось ли тебе, Белла?

- Нет. То, что я испытываю, не ложное впечатление, а скорее ясновидение. Ты даже не подозреваешь, как давно знаю я этого человека, вернее - как давно он преследует меня. Теперь я вспоминаю, что уже в прошлом году не было ни одного спектакля, концерта или лекции, где я не встретила бы его, и только сейчас... Эта нелепая фигура начинает меня пугать.

Панна Флорентина даже подалась назад вместе со стулом.

- Ты допускаешь, что он мог осмелиться...

- Плениться мною! - смеясь, прервала панна Изабелла. - Что ж, я не вижу в этом ничего преступного. Я не грешу ни излишней наивностью, ни ложной скромностью и отлично знаю, что нравлюсь - боже мой! - даже слугам... Было время, когда это меня сердило, как приставание попрошаек на улице, звонки нищих в квартиру или письма с просьбой о вспомоществовании. Ну, а теперь я только лучше поняла слова спасителя: "Кому много дано, с того много и спросится".