Анатолий Иванов - Ермак Страница 18

Под рукой Ермака и конная полусотня, играющая роль подвижного резерва. По знаку атамана конники группками в 20–30 человек мчатся в наиболее опасные места, вырубают группы ордынцев, прорвавшиеся через казачий строй, и снова съезжаются к войсковому знамени.

Когда казачья «Слава», свист и крики заглушали крики «Ар-ра-а!..», пальцы хана сводила судорога, и он как хищник-беркут, хватал телохранителя за плечо:

— Что там делается? Говори, что видишь?

Телохранитель рассказывал, путаясь, заикаясь, боясь навлечь ханский гнев, ибо он видел, как сильные бородатые, словно заколдованные, люди прокладывали себе дорогу. А если «Ар-ра-а» звучало громче, Кучум начинал нараспев молиться.

…Ермак показал саблей на верх горы.

— Кузьмич! Теперь бы в ханский шатер вмазать.

— Покумекаем, — отозвался старый пушкарь, — голубку только переставить надо.

— Ерма-ак! — донесся возглас подбежавшего Кольца. — Это ж главный татарский воевода.

Кольцо окровавленной саблей показал на Маметкула, прорвавшего со своими нукерами казачий строй.

— Захватить его! — прокричал в ответ Ермак, и вслед за Кольцом полетела конная полусотня.

А старый пушкарь тем временем сам не спеша долбил банником в жерло пушки, затем долго выбирал ядро, прикидывая на вес. Выбрал, забил его в пушку.

Никто не может пробиться к Маметкулу сквозь гущу телохранителей. Казаки сваливают одних, тотчас перед ними возникают другие. Тогда Ермак дает знак стоящим возле него пищальникам. Те, прицелившись, дают дружный залп. Вокруг Маметкула падают телохранители. После очередного залпа Маметкул схватился за плечо, выронил саблю и упал с коня. Из плеча его струей лилась кровь.

Татары издали страшный вопль, сплошной стеной окружили своего военачальника Одни насмерть стояли под саблями казаков, другие, вскинув раненого Маметкула поперек седла, стали пробиваться из гущи битвы…

Наконец это им удалось. Группа из шести конников стремительно поскакала вдоль берега, увозя раненого Маметкула, отстреливаясь на ходу из луков от пытавшихся преследовать их казаков.

…А старый пушкарь, прищурив глаз, тщательно целился из пушки, поставленной, наподобие мортиры, почти вертикально, несколько раз передвигая ствол…

Доносящийся снизу грохот выстрелов, гром и шум битвы нарастают. К ставке хана скачет Баянда. На этот раз он не стал, как ранее, сохранять достоинство, а упал Кучуму в ноги.

— Великий хан! Аллах разгневался на нас. Маметкул ранен или убит. Твои самые храбрые воины почти все порублены. Надо спасать твою драгоценную жизнь!

Хан в гневе вскочил.

— Вонючий шакал! За эту весть получи новый суенч!

Хан сделал знак, один из телохранителей с обнаженной саблей шагнул к Баянде.

— Пощади, великий! — взмолился Баянда.

Телохранитель взмахнул саблей. Голова покатилась…

Стоявшие кучей вассальные князьки зашевелились.

Старый пушкарь прикоснулся дымящимся фитилем к пушке. Пушка рявкнула.

Ядро ударило в голубую ханскую палатку, перебило стойку, палатка повалилась. В ханской ставке поднялся переполох.

Старый пушкарь выстрелил из другой пушки…

…Ядро, упав, обдало землей вассальных князьков.

— Хватит, — вскричал князек Бояр, которого недавно драли в Кучумовых покоях. — Я велю своим воинам покинуть поле битвы!

— И я велю своим! — воскликнул князек Юмшан.

— И наши люди уходят!

Еще одно ядро подняло тучи пыли в самом центре ханской ставки Когда пыль поредела, стало видно, как вассальные князьки карабкались на коней и в окружении слуг поскакали прочь.

— Завалить проход в засеке! — взревел Кучум.

— Великий! На берегу останутся наши люди Их всех перебьют, — сказал карача.

— Пусть всех перебьют, как чесоточных овец! — вскричал Кучум. — А я уйду в глубь ханства! Вернутся войска царевича Алея — и я начну настоящую войну против Ермака!

— Что делать с нашими пушками, о великий?!

— Сбросить их на головы неверных.

Слуги заметались. Кучума и его карачу усадили в крытую повозку, повезли, следом толпой бежали приближенные.

Две бронзовые пушки, едва не задев карабкавшихся по круче казаков, подняв гигантский фонтан брызг, рухнули в Иртыш.

По казацкому войску прокатился гул и гогот.

— Даешь Кашлык!

Казаки уже бились за засекой.

Все выше продирались они к вершине холма Черкас, работая топором, как дровосек, пробился на вершину холма и водрузил знамя. Оно призывно и победно затрепетало на иртышском ветру Заметив стяг, Брязга за орал:

— Иртыш Дону кланяется!

И снова троекратное «Слава!» пронеслось над крутым яром.

На высоком яру расположилась ханская столица Кашлык — городок деревянный и глиняный, окруженный тремя рядами крепких бревенчатых частоколов и глубоких рвов.

В полной тишине настороженно стоит полукругом у городка казачье войско. Люди измотаны, истерзаны, переранены в тяжкой битве, но готовы к штурму — приготовлены штурмовые лестницы, связки сучьев, развернуты подвезенные пушки, поставленные на лафеты, наскоро сделанные из татарских телег.

— Что-то тихо уж шибко, — проговорил Ермак.

— Обманчиво. Приказывай, батька, на слом идти! — сказал Александров.

— Погодь лазутчиков…

— Видать, пропали казаки, — проговорил кто-то в сердцах.

Заскрипели крепостные ворота, показался Керкун, сорвал шапку.

— Братва! Нету никого Одни татарские бабы в городе!

С ликующим ревом казачье войско устремилось к городку, потекло в ворота.

С таким же ревом толпа казаков ворвалась на ханский двор, устремилась во дворец. Первым туда ворвался Федька Замора, он же, выскочив из дворца, заорал:

— Опоздали-и! Кучум ушел, а нам голые стены оставил!

Толпа ринулась за Федькой прочь от дворца.

Замора отмахнул покрытую узорами дощатую дверь. Савка Керкун уже шарил в сундуках, выволакивая оттуда дорогую одежду.

— Айда отсюда, тут ничего боле нет, — прохрипел Керкун.

Керкун с Федькой приторачивали к лошадям свои мешки, не обращая внимания на гоготанье уже разжившихся где-то хмельным казаков. Шел беспощадный и безжалостный грабеж опустевшего городка.

Из близстоящей лачуги испуганно выглянула молодая девушка с косами, на беду свою чуть приоткрыв красивое лицо.

— Эт-то… сверкнула! Видел, а? — промолвил Замора. — Ты погодь-ка тут меня чуток.

— Федька! — вскричал Керкун. — Тебя сам атаман предупреждал.

Тот лишь отмахнулся.

Опять открыл Федька Замора дверь, на этот раз некрашеную, сколоченную из плохо обтесанных досок. В углу на топчане лежал немощный старик, а молоденькая девушка вжалась в другой угол землянки.

— Храбрый воин! Пощади, — прохрипел старик, еле поднявшись. — Это единственная моя внучка… Последняя радость…

Федька схватил старика, выбросил за дверь. Дверь запер на засов.

— Ах ты… соболишечка лесная, — повернулся он к девушке. Ринулся на нее зверем, повалил на земляной пол…

Постукивают ножны дорогой сабли Ивана Кольца о землю. Он и другие атаманы молча сидят на скамьях позади Ермака перед ханским дворцом. Площадь перед ними заполнена народом. В толпе качаются рысьи, берестяные шапки, мелькают синие, красные, зеленые халаты.

На Кучумовом кресле сидит Ермак. Сбоку от него стоят, опустив голову, изнасилованная Заморой девушка и ее дед. Сам Замора со связанными на спине руками стоит прямо перед Ермаком.

Поблизости маячит Савка Керкун, как-то странно поглядывает на девушку.

У стен ханского дворца толпятся примолкшие казаки.

Поднялся Ермак.

— Сибирские люди! Я хочу, чтобы между нами установились мир и дружба. Я объявляю, что простой народ мы берем под защиту. Вот этот мой человек, — Ермак указал на Замору, — принес горе семье старого Нур-Саида. За это казак Замора Федор умрет.

По толпе пробежал ропот.

— Своего судит… ой-бо-ой…

— Я велю казнить его донской казнью… Приговор исполнить сейчас же!

Люди толпами бегут по песчаному берегу Иртыша, по краю обрывистого яра…

На берег реки выводят Федьку Замору со связанными руками.

— Братцы! За что так-то? За что?! — рыдал он.

— За дело! Перестань выть! — прикрикнул на него Мещеряк.

За пазуху Федьке насыпали два ведерка песку и галек.

— Это чтоб не всплыл ты, Феденька, — сказал ему, будто успокоил, один из казаков.

Затем накинул через голову мешок, завязал у ног. Двое казаков положили Замору в лодку, отплыли метров на пятьдесят. Там подняли над водой.

— За что, братцы?! — еще раз глухо донеслось из мешка.

Мешок полетел в воду. Над толпой взметнулся гул голосов.

Постукивают ножны сабли Ивана Кольца о дорогой ковер.