Роже Вайян - Закон Страница 18

Мариетта, все еще жавшаяся к стене, вдруг расхохоталась.

- Это она над тобой, Тонио, смеется, - сказала Джулия.

- А ну, немедленно спать, гниломордая, - прикрикнул на тещу Тонио.

Женщины начали медленно пятиться к двери. С порога Джулия снова бросила:

- Это она над тобой, человек, смеется.

Тонио громко захлопнул за ними дверь; сейчас в зале они с Мариеттой остались одни. А Мариетта все еще хохотала.

Тонио приблизился к девушке.

- А теперь, - прошептал он, - теперь, Мариетта, самое время меня поцеловать.

- Ладно, - легко согласилась Мариетта.

Она шагнула к нему.

И положила обе руки ему на плечи. Тонио сразу и не понял, было ли то в знак нежности, или чтобы удержать его на почтительном расстоянии.

Потом она потянулась вперед и поцеловала Тонио в лоб.

Так он и не успел понять, что к чему. Ступая на пальчики своих босых ног, она как перышко пролетела мимо. И уже очутилась на крыльце. А там, задержавшись на секундочку, крикнула ему:

- Я тебя очень люблю, Тонио, очень-очень, так и знай...

И исчезла в темноте.

Когда игроки вышли из таверны, Маттео Бриганте пригласил Пиццаччо выпить с ним на балу стаканчик вина. За вход он расплатился сам, вынув из бумажника кредитку в пятьсот лир. Уселись они поближе к буфету. Бриганте заказал бутылку пенистого асти.

Попивая вино, он оглядывал своими маленькими жесткими глазками танцоров, площадь и то, что было на площади и рядом с ней. И, взглянув, мгновенно отмечал все (мысленно, конечно). Такая привычка осталась у него еще со времен службы на королевском флоте, где он дошел до старшего матроса, - и привычка эта весьма пригодилась ему сейчас, когда он контролировал весь Порто-Манакоре.

Вот на пятом этаже претуры стукнули ставни: значит, донна Лукреция не спит. Что-то не видно неаполитанки, остановившейся в отеле "Бельведер", на бал не пришла, верно, отправилась гулять на пляж, но с кем? Джузеппина танцует с молодым римлянином, но он ей вроде не интересен. Вот секретарь кооперации мебельных фабрикантов привел на танцы всех своих трех дочек, а сам попивает французский коньяк. Интересно, откуда у него такие денежки?

Обозревая свою территорию, вернее, свои охотничьи угодья, рэкетир рассеянно поигрывал окулировочным ножом. Прекрасный инструмент, фирмы "Due Buoi" - "Два Быка", дороже окулировочных ножей вообще не бывает: весь целиком умещается в горсти, рукоятка черная, покрытая лаком, в дерево врезаны медные заклепки, у основания он шире, что весьма удобно, и весь словно создан тебе по руке. Убранное лезвие покоится себе в коконе рукоятки, чистое, блестящее, гладкое, опасное, и смотреть на него - одно удовольствие, оно как устрица в раковине, как жемчужина на бархате футляра.

За соседним столиком два каких-то белобрысых туриста пялятся на молоденьких мальчиков. Свою машину "фольксваген" с баварским номером они оставили на углу недавно проложенной улицы, которая, петляя, спускается к пляжу. Бриганте отмечает и это (мысленно, конечно); он контролирует также сделки местных парней с иностранцами.

Он потихоньку выдвигает лезвие ножа, потом отпускает палец, и оно входит в ручку с коротким сухим щелканьем. Ему по душе этот четкий звук, словно рядом кто-то молодой щелкнул зубами.

За барьерчиком, отделяющим танцевальную площадку, стоят, опершись о балюстраду таверны, Пиппо и Бальбо. Пиппо в упор разглядывает Маттео Бриганте.

Штаны на Пиппо сплошь в дырах, разлезлись по всем швам, внизу они совсем разлохматились. Мужчины и юноши или гуальони - словом, весь Старый город ходит в рваных штанах, но у них эти позорные лохмотья хоть кое-как заплатаны, кое-как подштопаны. А Пиппо победительно щеголяет в своих лохмотьях, они похожи на пенную бахрому, которой старинные художники охотно окружали Венеру. Рубашка тоже превратилась в немыслимое рванье, пуговицы нет ни одной, но он даже не завязывал ее узлом на животе, хотя в нынешнем году многие гуальони переняли такую моду у курортников. При каждом его движении лохмотья рубашки взлетают за плечами, как плащ Михаила Архангела. Иссиня-черные волосы падают крутыми локонами на лоб. Шестнадцатилетний вожак гуальони, отважноглазый...

Бальбо - рыжий, коренастый, хоть и тоже в лохмотьях, но в лохмотьях вполне пристойных; когда гуальони делят добычу, всеми расчетами и дележкой занимается он - это, так сказать, бухгалтер шайки. Пиппо не спускает глаз с Маттео Бриганте. Бальбо не спускает глаз с площади. Где бы ни находились вместе вожак гуальони и его адъютант, у них как бы одна голова на двоих, и эта голова охватывает единым взглядом все четыре стороны горизонта.

Все прочие гуальони вдруг куда-то испарились. Оркестранты снова отдыхают. Наступившая тишина тяжко нависает над площадью. Прежде, когда оркестр делал паузу между танцами, тишину хоть нарушали пронзительные мальчишеские вопли.

- Что-то гуальони затевают, - говорит Бриганте.

- Просто спать пошли, - говорит Пиццаччо.

- Да нет, Пиппо здесь, смотри, стоит, как капитан на мостике. Что-то он затеял...

Бриганте подымает палец и манит к себе Пиппо - подойди, мол. Ему хочется поговорить с ним через зеленый барьерчик.

В ответ Пиппо делает почти незаметную гримаску, просто кривит нижнюю челюсть, презрительно прищуривает один глаз. Но тут же его ангельский лик застывает в невозмутимом спокойствии.

Бриганте отводит глаза. Пиццаччо в душе ликует: Пиппо всего-навсего состроил насмешливую гримасу, и, глядишь ты, вдруг явно наметились границы могущества прославленного рэкетира. А всегда приятно видеть, как твои патрон обмишулился.

Во всем Порто-Манакоре и его окрестностях одни лишь гуальони во главе с Пиппо не подлежали контролю Маттео Бриганте. Рано или поздно они схлестнутся, не могут две гангстерские шайки мирно сосуществовать на одной территории. Но в настоящее время гуальони неуловимы, они как пыль, что стоит над током, когда молотят зерно мужчины или такие бабищи, как Эльвира. Никто и ничто не может избавиться от контроля Маттео Бриганте: коммерсант - потому что у него есть магазин, рыбак - потому что у него есть лодка, шофер - потому что у него есть грузовик, разносчик - потому что у него есть трехколесный велосипед, садовод - потому что у него есть фруктовые деревья на корню, лицо знатное - потому что у него есть репутация, чиновник - потому что у него есть карьера, бедняки - потому что у них есть их бедняцкие жены. Безработный, получающий пособие из мэрии, пастух, отвечающий за сохранность чужих коз, калека, нуждающийся в больничной койке, заключенный, желающий передать весточку на волю, - все должны платить Маттео Бриганте по установленной им самим таксе. Но одни только гуальони не владеют ничем: воровская их добыча делится между участниками и тут же проедается и прокуривается; и у них столько же пристанищ, сколько домов в Манакоре: это и хижины в низине, и лачуги на холмах; никто и "не заметит, если в доме, где спят вповалку десять двенадцать человек, переночует еще и чужой мальчишка.

Одним из самых шикарных номеров гуальони был угон "ламбретты", принадлежавшей карабинеру. В мгновение ока ее распотрошили целиком и полностью, как только можно вообще распотрошить мотороллер, и каждая деталь была продана по отдельности. Даже болтами и теми торговали в розницу. Маттео Бриганте дал стороной понять угонщикам, что он желал бы получить причитающееся ему по его же таксе, и на следующее утро обнаружил перед своей входной дверью номер полицейской "ламбретты": ОККР - Особый Карабинерский Корпус Республики - гласили красные буквы на черной эмали. В последующие несколько дней пиццерии продали пирожков вдвое больше, чем обычно, а мороженщики продали вдвое больше мороженого, только вот эта легкая зыбь и отметила гибель полицейского мотороллера.

Бриганте снова открыл свой окулировочный нож. А Пиццаччо тем временем украдкой следил за Пиппо и Бальбо.

- А может, это гуальони обокрали швейцарских туристов? - высказал он предположение.

- Больно жирно для них, - возразил Бриганте. И убрал сухо щелкнувшее лезвие ножа.

Оркестр начал слоу-фокс. Сейчас Франческо, оставив ударные, взялся за электрическую гитару. Бриганте отметил (мысленно, конечно), что Джузеппина танцует с директором филиала Неаполитанского банка, молодым человеком, только недавно женившимся. И что немецкие туристы завели разговор с сыном аптекаря: они хором описывали ему новый мотор, который будет установлен на "мерседесе" последнего выпуска; один из немцев даже набросал схему двигателя, а затем он предложит аптекарскому сынку прокатиться на "фольксвагене" - приемчик классический.

Внезапно на площадь ворвались гуальони. Физиономии себе они перепачкали соком тутовой ягоды. Получилась как бы алая маска, на которой блестели только черные глаза. Вся банда - душ двадцать в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Они проскакали через площадь, испуская воинственные клики и размахивая воображаемыми томагавками. Это они играли в "краснокожих". Бриганте хохотнул, прищурив глаза и не разжимая губ - такова была его манера смеяться холодным своим смешком.