Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна Страница 19

Говорил об этом Мулла взволнованно и страстно, защищая право своего народа на свободу.

- Нас рассматривают как изгоев на нашей собственной земле и бросают в тюрьмы за то, что мы просим отдать принадлежащее нам по праву. Ты знаешь, что происходит в тюрьмах, Микаелеф? - спрашивал он.

Я кивал в ответ.

- Имею полное представление. У подруги моей жены двое сыновей были арестованы службой безопасности. Одного убили в тюрьме, но другого выпустили.

- Это в высшей степени необычно, - сказал Мулла, подняв брови. Когда убивают одного брата, обычно расправляются и с другим. Они редко так беспечны, чтобы отпустить на свободу человека, жаждущего мести.

- Мне удалось им помочь, - признался я и рассказал ему об этой истории.

- Если бы ты не был участником и свидетелем, я не поверил бы тебе. Меня удивляет, что Саддам Хусейн обладает хоть крупицей сострадания. Ты не жалеешь, что связался с ним?

- Да, но у меня не было выбора. Саддам предложил мне сотрудничать с ним, и я согласился, но не думаю, что отказ был бы принят. Отказать президенту - для этого требуется человек посильнее меня.

- Уверен, что ты прав, - согласился он без тени улыбки.

Мулла рассказал мне о своем собственном опыте: в 1981 году его арестовали сотрудники безопасности Саддама и он провел полгода в тюрьме в аль-Мосуле, прежде чем ему удалось бежать.

На моем лице отразился скептицизм.

- Не многим удалось сбежать, Мулла. - В действительности я не знал ни одного подобного случая.

- Это случилось, когда меня переводили в тюрьму "Последнее пристанище" в Багдаде. Ты знаешь ее?

- Конечно, - ответил я. Все знали эту тюрьму. Некогда этот дом принадлежал иракской королевской семье. Когда Ирак стал республикой, его превратили в место заключения, столь пугающее, что немногие иракцы осмеливались даже говорить о нем.

- В аль-Мосуле со мной обращались плохо, - продолжил Мулла, - но я знал, что в "Последнем пристанище" долго не протяну.

- Как это случилось? - спросил я.

- Меня перевозили с двумя другими курдами. Мы находились в дороге около часа, как вдруг у такси, двигавшегося навстречу нам, лопнула шина и оно вильнуло, перегородив нам путь. Нашей машине пришлось свернуть с дороги, она перевернулась и покатилась по песчаной дюне. Мне было страшно подумать о том, что ждало меня в "Последнем пристанище", и в те несколько коротких секунд я надеялся, что погибну. Когда машина остановилась, один человек из охраны был мертв и лежал, распростершись, на мне. Другие узники тоже погибли, также как и водитель, который вылетел через ветровое стекло. Двое охранников были, скорее всего, без сознания, но я не стал проверять, живы ли они. Мне удалось вытащить ключи у мертвого охранника и расстегнуть свои наручники. Моя правая рука была сломана, а лоб сильно кровоточил. - Он показал на кривой шрам как раз над бровью. - Как видишь, у меня до сих пор шрам. Такси, послужившее причиной аварии, было ещё на месте, и я заставил водителя отвезти меня в аль-Мосул на трех колесах.

- Вас пытали в тюрьме? - спросил я, с ужасом глядя на человека, который сам испытал мучения, о которых мне столько рассказывали.

Мулла рассмеялся.

- Может, когда-нибудь ты покажешь мне кого-либо, кто был у них в заключении целых шесть месяцев и не подвергся пыткам. Конечно, пытали.

- Что они делали с вами?

- Эти люди не лишены воображения, когда им необходимо добыть нужную информацию, - сурово сказал Мулла. - Ты знаешь об аль-Фалаке?

- Да, слышал, - ответил я, и в желудке у меня все перевернулось. Это широко распространенная пытка, когда ноги жертвы связывают вместе и бьют палкой по подошвам, пока они не начнут кровоточить.

- Это один из самых мягких методов принуждения. Однажды меня закрыли в металлический барабан высотой в полтора метра и около пятидесяти сантиметров в ширину. Он был недостаточно высок для меня, чтобы встать в полный рост и недостаточно широк, чтобы сесть.

- И сколько времени вы провели там?

- Три дня, весь в собственной моче и экскрементах: тогда я ещё удивлялся, почему они так обильно кормили меня. И все же мне не следует жаловаться. Мне ещё повезло. Я потерял много хороших друзей, которые были замучены самым зверским образом. Там специализируются на сжигании. Они привязывают твою руку к электрическому проводу и включают его в сеть или могут привязать тебя ремнями к масляному нагревателю. Их излюбленный метод - привязать узника к железной кровати и затем разжечь под ней огонь.

Мне вспомнился Ахмад, сын Асвы.

- Они подвешивают людей под потолок за волосы, ноги или, что хуже всего, за запястья, а руки связывают за спиной. Они отрубают кисти рук, ступни, иногда целые конечности. Они загоняют под ногти иголки. Прибивают к стене за уши. Они просверливают дырки в голове, руках и ногах. Они кладут голову заключенного в тиски и зажимают их, пока череп не раскалывается.

Мулла замолчал и зажег сигарету. Когда он возобновил свой ужасный рассказ о жестокости тюремщиков, его голос изменился, стал угрюмым, и в его глазах заблестели слезы.

- Два года назад они убили моего младшего брата Хамида. Его арестовали в Равандузе, где он работал. Хамид ни в чем не виноват, он никогда даже слова не сказал против государства, но он был моим братом. Они вытащили его из отцовского дома, привязали одну его ногу и руку к бамперу одной машины, а другую руку и ногу - к бамперу второй машины. На глазах моей матери и всей семьи машины медленно двинулись в разные стороны и разорвали его на части. Ему было пятнадцать лет.

Что бы я ни сказал, все показалось бы неуместным, и я промолчал, а перед глазами стояла сцена агонии его брата. После короткого молчания Мулла опять заговорил.

- Ты знаешь, что они делают с нашими женщинами?

Я признался, что не знаю.

- Тогда пусть тебе расскажет об этом кто-нибудь другой, мой друг, потому что я не могу.

Мои похитители говорили открыто в моем присутствии, не зная о том, что к тому времени, благодаря настойчивости Мухаммеда, я достаточно хорошо понимал курдский. Мы разговаривали с Муллой на арабском, и я не открыл ему, что могу разговаривать на его языке.

Хотя мне здесь не угрожали, я не строил иллюзий относительно своего положения. Пока я был жив, курды рассчитывали извлечь какую-то пользу для себя, но когда станет ясно, что Саддам не будет играть в их игры, они избавятся от меня. После пяти месяцев переговоров, которые то замирали, то оживлялись, мое время начало истекать.

В глубине души я знал, что Саддам не будет платить за мое освобождение. Он часто категорически заявлял в моем присутствии, что никогда не поддастся требованиям террористов о выкупе. Но ясно, что какая-то торговля шла. Возможно, Саддам тянул время, пока Республиканская гвардия прочесывала страну в поисках меня. У них были эффективные методы получения информации.

Во время моего пребывания в заложниках я ни разу не пытался бежать и вскоре получил определенную степень свободы на территории лагеря. Днем, после обеда, я прогуливался вокруг палаток в сопровождении вооруженного охранника, следовавшего в нескольких метрах позади меня. Как-то раз курды не могли завести свой единственный автомобиль и на помощь позвали сторожившего меня охранника. На несколько минут меня оставили одного, и мое внимание привлек спор, разгоревшийся в самой большой палатке. Я медленно направился в ту сторону, изо всех сил стараясь не показать, что я что-то замышляю.

Разговор, который я подслушал, оправдал мои наихудшие опасения, что одолевали меня с момента моего захвата. Когда я подошел на достаточно близкое расстояние, я узнал голос Муллы.

- Говорю вам, что Саддам играет с нами, - заявил он очень громко и решительно. Он говорил быстро, но я хорошо понял о чем идет речь. Я возблагодарил Аллаха за настойчивость Мухаммеда, заставившего меня учить курдский, несмотря на мои протесты. - Он не намерен соглашаться на наши требования, - продолжал Мулла. - Но это не причина для того, чтобы убить Микаелефа Рамадана. Мы не должны вымещать наше разочарование на человеке лишь потому, что он похож на Саддама.

- А почему бы и нет? - ответил другой голос. - Он один из них.

- Он все делит с Саддамом, - заметил третий. - Почему мы лишаемся сна ради него?

Это были весомые аргументы, но Мулла защищал меня.

- Если мы убьем его, то мы ничем не лучше Саддама!

Здесь вмешался какой-то старческий голос.

- Ты честный человек, Мулла, и можно восхищаться твоей гуманностью. Но здесь нет никакой дилеммы, моральной или ещё какой. У нас существует один выход - убить пленника. Если мы не сделаем этого, Саддам будет смеяться над нашей слабостью. В течение наших переговоров мы выяснили одно: Саддам, может быть, не готов удовлетворить наше требование о выкупе, но он хочет вернуть этого человека обратно. Он давно бы уж порвал контакты с нами, если бы это было не так. Если мы убьем его, мы причиним боль Саддаму. Это, конечно, не много, но мы должны выйти из этого положения, не потеряв своей гордости. Извини, Мулла. Ты подружился с этим человеком, но это была ошибка. У нас нет выбора.