Зигфрид Ленц - Людмила Страница 2

Людмила просила учеников быть посмелей, однако вопросов задавалось немного, а когда кто-нибудь все же решался спросить, то делал это с трогательным смущением, которое не могло оставить меня равнодушным. Сколько же терпения требовала от них их прежняя жизнь. Людмиле занятия нравились. У нее был довольно богатый словарный запас, хотя говорила она по-немецки все-таки не совсем правильно; похоже, она и сама это чувствовала, поэтому, употребляя особенно сложный оборот, иногда вопросительно поглядывала на меня и морщила свой красивый лоб.

После урока мы вышли с нею в выложенный кафелем коридор, чтобы обсудить тему следующего занятия, и тут к нам стремительно подошел крупный мужчина в тяжелой шубе на лисьем меху - Сергей Васильевич Фидлер, отец Людмилы. Он был на голову выше меня, широченная грудь, у левого уха недоставало верхней половинки. Поздоровавшись со мной легким подобием поклона, он резко повернулся к Людмиле и довольно темпераментно дал понять дочери, что ей пора бы принять участие в приготовлениях к домашнему празднику по случаю дня рождения. Людмила приподнялась на цыпочки, поцеловала отца. Взяв его руку, она прижалась к ней щекой и с легким укором сказала:

- Позвольте представить - мой отец Сергей Васильевич Фидлер, геолог и охотник; а это - господин Хайнц Боретиус, писатель, в настоящее время наш профессор.

Скептически взглянув на меня, геолог и охотник перевел свой взгляд на дочь, затем опять на меня, потом вновь на нее, видимо размышляя о чем-то, после чего отвесил мне поклон и пригласил на день рождения своей жены Ольги; Людмила ободряюще подмигнула мне, поэтому приглашение было принято. Под вечер я купил подарочный набор - корзинку, где среди прочих яств числились свиной рулет, бутылка коньяка и бутылка красного вина, салями, банка овощного рагу по-лейпцигски; поскольку продавец спросил: "Чек нужен?", я взял чек и сохранил его в картонке из-под обуви, следуя совету великого Лазарека, моего старшего и опытного коллеги.

Найти в общежитии комнату Фидлеров оказалось проще простого; гомон голосов в конце коридора и похохатывание отца Людмилы, которое нельзя было не узнать, сразу же привели меня туда, где шел праздник. Я несколько раз постучал, геолог и охотник распахнул дверь, обрадовался, расцеловал меня, обняв так порывисто, что я едва не выронил корзинку. Пытаясь сохранить равновесие, я услышал урезонивающий возглас Людмилы:

- Мы ведь в Германии, отец, в Гамбурге.

Она взяла меня за руку и, прокладывая дорогу меж оживленно шумящих соседей по этажу и общежитию, среди которых были и мои ученики, повела к окну. У окна сидела именинница. Ольга, мать Людмилы, женщина неопределенного возраста с дружелюбным, обветренным вьюгами лицом, поднялась мне навстречу, ее широкие, покатые, укутанные коричневой вязаной шалью плечи подались вперед, коротковатые руки потянулись ко мне, чтобы принять подарок. Людмила склонилась к ней, сказала в самое ухо:

- Это Боретиус, мамочка, наш профессор.

- Никакой не профессор, - возразил я, - просто учительствую по случаю. Потом я поздравил ее и минуту-другую смотрел, как она молча извлекала из корзины предмет за предметом, передавая их худощавому молодому человеку Игорю, брату Людмилы.

Сама именинница не пила, зато гости не раз поднимали бокалы за ее здоровье, чокались друг с другом, особенно усердствовал отец Людмилы. Мне тоже пришлось несколько раз чокнуться с ним. Людмила потчевала меня маринованными огурчиками; я чувствовал ее симпатию ко мне. Где бы я ни очутился, ее заботливый взгляд отыскивал меня в комнате, порой она кивала мне с улыбкой, едва ли не заговорщической. До сих пор - я отчетливо сознавал это - мне никогда не встречалась девушка вроде Людмилы. Похоже, ее отец заметил, какое впечатление она произвела на меня, что, пожалуй, не было ему неприятно и даже радовало его, во всяком случае, он решил мне показать нечто такое, чего я о Людмиле знать не мог и чем сам он гордился. Порывшись в тумбочке, он чертыхнулся, но потом, довольный, протянул мне то, что искал, - две фотографии. Одна из них запечатлела тонконогую девочку лет двенадцати в топорщащейся балетной пачке, на другой фотографии она же, похожая на меховой шар, держала здоровенного сома, только что вытащенного сачком из лунки.

- Тут Людмила и тут Людмила, - пояснил он после некоторой паузы. - Здесь первое выступление на концерте в военно-медицинской академии, а здесь зимняя рыбалка на Чулыме - это приток большой сибирской реки под названием Обь. - Не знаю, бывают ли взгляды нежнее, чем тот, которым он смотрел на обе фотографии.

Меня забеспокоила неожиданно воцарившаяся тишина - из кухни не доносилось ни шелеста бумаг, ни шарканья ног, ни тихого вздоха. Куда подевался Пюцман? Уж не окаменел ли он от изумления, раскопав что-нибудь эдакое? Вдвойне озабоченный, я поднялся с места, подкрался к двери и уже чуточку приоткрыл ее, как внезапно Пюцман, не оборачиваясь, громко пригласил меня к себе. Он нашел неверно оформленный документ, счет из ресторана "У причала", где отсутствовала не только моя подпись, но и точное указание профессии человека, которого я угощал. Я с облегчением подписал счет, добавив, что обед действительно был деловой встречей с переводчиком из Маккензеновской казармы, на которой обсуждалась и уточнялась программа занятий. Пюцман еще раз проверил счет, попросил заодно расписаться под двумя квитанциями за поездки на такси и, похоже, остался удовлетворен.

- Если возникнут новые вопросы, сразу же зовите, - предложил я.

Он не ответил, продолжая разглядывать кипу квитанций, словно ожидая от них добровольных признаний.

Я пригласил Людмилу пообедать в ресторанчик "У причала", к Питу Флехингусу, сразу после нашего следующего занятия. Она приняла приглашение без колебаний, но попросила сначала проводить ее домой, потому что хотела попрощаться с родными.

- Мы всегда так делаем, когда куда-нибудь идем, - сказала она. Дома она поцеловала на прощание по очереди мать, брата и отца, которые сидели на кроватях, ожидая чего-то, даже погладила старого рыжего кота, приблудившегося к ней в казарме, и только после этого была готова на выход.

Пит и несколько завсегдатаев его ресторана - сотрудники соседнего издательства, журналисты, работники морской метеослужбы - с нескрываемым удивлением и заметно дольше обычного разглядывали Людмилу, которая прошла мимо них в своем бежевом платье с летящими жуками. Все места у окон были заняты, Пит пригласил нас жестом за столик возле самой стойки и порекомендовал фаршированную щуку с картофельным салатом. Поскольку он отнесся с Людмиле с особой предупредительностью, я счел уместным заметить:

- Дама приехала к нам издалека, из Томска.

- Из Томска, - повторил Пит. - Это ведь где-то в Сибири? Моему деду довелось побывать там, не по собственной, правда, воле. Реки, болота и тайга, тайга. Работал на лесоповале.

- Зато на юге там очень красивые горы, Алтай, - сказала Людмила.

- Дед говаривал, что в Сибири все красиво, особенно если глядеть на нее с должного расстояния, - усмехнулся Пит и отвернулся к кухонному окошку, чтобы сообщить наш заказ.

Людмила не стала спорить - ее-то предки приехали в Сибирь по своей воле; более двух веков назад они откликнулись на приглашение царя и переселились туда, чтобы осваивать огромные просторы, строили школы, основали университет, извлекали из сибирских недр их несметные богатства.

- Нет на земле края благодатней, - сказала Людмила, - какие горы, какие великие реки, сколько зверя в лесах, пушного зверя.

- Однако вы вернулись назад, - возразил я, - прошло столько лет, а вы все-таки вернулись.

- Соседи наши стали неуживчивы, - вздохнула Людмила. - Им не нравилось, что мы говорим по-немецки, что живем по-своему. А когда мы решили обособиться, нам пригрозили, что немецкий поселок и вовсе сожгут. Значит, кончился наш сибирский век, сказал отец и подал заявку на выезд. Но были у нас среди сибиряков и друзья, которые плакали на проводах.

За едой я принялся исподволь, осторожно расспрашивать Людмилу о ее планах; мне не хотелось, чтобы у нее сложилось впечатление, будто у нас каждый обязан иметь точную жизненную программу и целеустремленно идти к определенной цели. С тем большим удивлением я узнал, что она для себя уже все решила. Вспомнив показанную мне ее отцом фотографию, я спросил:

- Балет?

- Нет, нет, - улыбнулась она, - с балетом все кончено. - В детстве она занималась балетом и, возможно, продолжила бы занятия, если бы не несчастный случай на охоте.

- Несчастный случай?

- Ну да, это произошло зимой, волчонок из стаи два раза укусил меня, сначала за плечо, потом сюда, - она коснулась бедра. - Волчонка пристрелили. На лице ее не мелькнуло даже тени сожаления, когда она повторила: - Нет, нет, с балетом покончено.

- А почему бы вам не сделаться переводчицей? - сказал я, полагая, что даю неплохой совет. - Мир срастается в единое целое, мы все больше зависим друг от друга, так что, видимо, на переводчиков ожидается огромный спрос. Вскоре их понадобятся миллионы. Двумя языками вы уже владеете, добавьте к ним еще один или два редких, трудных - и будущее вам обеспечено.