Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 2

Остановившись и переведя дух, Дженни сложила руки на животе, потом передвинула их повыше.

— Бедный Визи Гудвилли! — Слезы выступили у нее на глазах, когда она произнесла это имя. — Бедный Визи Гудвилли! Другого настоящего дома у него на всем свете нет, а эти святоши хотят, чтобы он отсюда уехал. Всем известно, что это единственное место, которое он может назвать своим домом в те три зимние месяца, когда он не ездит с балаганом и не зарабатывает на жизнь, показываясь публике во вставных номерах. Он даже не знает наверное, остались ли у него в живых какие-нибудь близкие родственники, у которых он мог бы поселиться, а если и разыщет кого-нибудь из дальней родни, то он очень стеснил бы их, поселившись вместе с ними, даже если б он хорошо платил за те три зимние месяца, когда у него мертвый сезон.

А вы знаете, как трудно было бы ему найти подходящую особу, такую же, как он сам, для того, чтобы жениться на ней или хотя бы жить просто так. Прежде всего таких на свете вообще немного, и Визи говорит, что все девушки-лилипутки бывают помолвлены чуть ли не со дня рождения или вскоре после того, да и то не обходится без большой драки между самыми видными семьями, и денег это стоит порядочных. Он говорит, что давно уж бросил попытки сойтись с обыкновенной женщиной. Говорит, иной раз, когда он ездил с балаганом, бывало так, что обыкновенные женщины по секрету оказывали ему внимание, но ни за что не хотели показываться с ним на людях. Бедный Визи Гудвилли! Бедный Визи Гудвилли! Не знаю, что бы он делал, если б я не подружилась с ним. Я очень рада, что родилась общительной и сердечной, иначе некому было бы позаботиться о Визи. Если он такой маленький, это еще не значит, что он не умеет ценить женскую ласку, как всякий другой мужчина.

Дженни стряхнула слезы с ресниц кончиками пальцев.

— Разумеется, все это совершенно верно, — сказал судья Рэйни. — Но что же случилось сегодня? Вы мне так и не рассказали.

— Майло, вот уже целый год так идет, раз за разом, не одно, так другое. Эти ханжи прикидываются, будто бы они такие уж набожные, а сами чего только не делают и не говорят исподтишка, лишь бы выселить меня из моего дома. Каждый раз как они со мной про это толкуют, они твердят, будто бог им внушил забрать мой участок и возвести на нем пристройку для воскресной школы и что я будто бы оскверняю то, что ими уже заранее предназначено для святой цели. Они изо всех сил стараются меня уверить, будто бы все, что я делаю, грешно и стыдно. Я им сколько раз говорила: если им нужен мой дом, могут его забрать, только пусть заплатят мне мою цену. А они не хотят платить ни единого доллара. Говорят, если я их послушаюсь, то они обратят меня в свою веру и спасут мою душу, тогда я могу передать дом и участок церкви Тяжкого Креста, не беспокоясь насчет будущей жизни.

Было время, когда я ходила в церковь и считалась доброй методисткой, но никто не заставлял меня отдать все, что я имею, и даже сам методистский проповедник не обещал спасти мою душу авансом, если я передам все свое имущество церкви. После того я ходила одно время на проповеди в церковь Истинной Веры и иногда опускала в кружку четверть доллара. Но как-то священник пригласил меня прогуляться с ним в лесу. И только мы вошли в лес, как он схватил меня, задрал мне юбку и сказал, что если я ему угожу, то мне не понадобится больше опускать деньги в церковную кружку. А во всем остальном и методисты и сторонники Истинной Веры обращались со мной по-честному, но только я уже научилась не смешивать религию с личной жизнью и с тех пор больше ни в чью церковь не хожу.

— Дженни, — напомнил ей судья Рэйни, — о чем же на сей раз говорили с вами эти люди из церкви Тяжкого Креста?

— Сейчас скажу, Майло, — ответила она. — Мне только надо было к этому подвести, вот теперь я как раз и начинаю. Всем в нашем городе известно, что я бедная женщина пожилых лет и заработать на пропитание мне нечем, как только сдавая комнаты, и родных у меня нет ни души, не на кого опереться. Кроме этого дома, у меня на всем свете нет ничего, и такая женщина, как я, только самой себе обязана тем, что имеет свой угол на старости лет. Я им владею вот уже двадцать лет и всегда берегла и прижимала каждый доллар с тех самых пор, как молоденькой девушкой начала зарабатывать себе на хлеб. А как стала немного постарше и половчее да начала получше разбираться в жизни, тут уж и деньги пошли копиться побыстрей и я выплатила долг по закладной и теперь могу владеть домом и участком безвозбранно и беспошлинно.

И ведь я здесь поселилась гораздо раньше, чем эти крикуны-проповедники обратились к богу и построили свою церковь впритык к моему участку. Если кто имеет право жаловаться, так это я. Сами знаете, они построили эту церковь так близко к моему дому, что с утра до вечера у меня в кухне совсем темно. Я не побоюсь открыть рот и сказать, что стыдно и грешно этим святошам выкидывать такие штуки.

Телефон в прихожей зазвонил резко и пронзительно, так что эхо пошло отдаваться по всему дому. Он все еще звонил, когда Бетти Вудраф выбежала на лестницу из своей комнаты на втором этаже.

Как всегда в это время дня, на Бетти были черные вельветовые брюки, яркий облегающий свитер и белые туфли без каблуков. Это была стройная девушка лет двадцати четырех, среднего роста, державшаяся очень прямо, с твердой округлой грудью и пышными светлыми волосами. Рот у нее был крупный, с полными губами, и, когда она улыбалась, ее синие глаза блестели ярче и живей. Что бы на ней ни было надето, юбка или штаны, все это сидело хорошо и было старательно подобрано к ее слегка загорелой коже и золотистым волосам. Она выглядела моложе своих лет и, думая, что это прибавит ей солидности, надевала большие очки в темной оправе, выходя из дому. Мужчины, с которыми она знакомилась, обычно бывали приятно поражены ее серьезным и ученым видом и почти всегда спрашивали, не учительница ли она.

Бетти Вудраф целый год пробыла учительницей в городской школе Сэллисоу, первом ее месте после окончания колледжа, и все это время жила в доме Дженни Ройстер. Школьный совет остался доволен ее педагогическими талантами, и ей предложили продлить договор на второй год. Однако она отклонила это предложение, ответив, что, по ее мнению, она не подходит для профессии педагога.

Настоящей же причиной, почему Бетти бросила преподавание, была ее неудачная и очень короткая помолвка с Монти Биско, футбольным тренером и преподавателем гимнастики в городской школе Сэллисоу. Вскоре после того как они встретились впервые, Бетти по уши влюбилась в Монти Биско, и через несколько недель они были уже помолвлены. Во все время их помолвки они встречались по нескольку раз в неделю и по вечерам катались в машине Монти или бывали в кино под открытым небом на шоссе, недалеко от города. Монти не раз пытался овладеть ею, в своей машине или в гостиной Дженни, но Бетти неизменно говорила, что ему придется подождать, потому что она хочет оставаться девушкой до свадьбы.

Вышло, однако, так, что накануне рождественских каникул, не предупредив Бетти ни единым словом, Монти Биско женился на другой учительнице, Мэйрите Игер. На следующий день Монти сообщил Бетти, что Мэйрита беременна и ему пришлось жениться на ней, чтобы его не прогнали с работы, потому что она грозилась пожаловаться директору школы. Когда Бетти, убитая горем, вся в слезах, спросила, зачем же он связался с Мэйритой Игер, когда был помолвлен с ней, Бетти, он ответил, что при его атлетическом сложении ему трудно оставаться холостяком.

Бетти была так несчастна и убита горем, что до конца школьного года отказывалась от свиданий с кем бы то ни было. Лето она провела с родителями, которые жили в маленьком городке в южной части штата, но к первому сентября она вернулась в Сэллисоу и попросила Дженни отвести ей ту же комнату окнами на улицу, что и в прошлом году.

— Деточка, — плача и смеясь, сказала ей Дженни, — я так рада, что вы вернулись, что мне все равно, будете вы платить за комнату или нет. Мне вы нужны для компании гораздо больше, чем из-за денег. Во всяком случае, если вы не будете преподавать в школе, то найдете себе другую работу в городе. Такой хорошенькой девушке не придется ходить с протянутой рукой. Я достаточно прожила, столько-то о жизни знаю.

К концу второй недели, после того как Бетти вернулась в Сэллисоу, ей иногда звонили по телефону по два, по три раза в вечер. Однако никто не приходил к ней и не увозил ее куда-нибудь, а вместо этого сама Бетти выходила из дому после телефонного звонка и уезжала в своей новой синей с белым машине, которую она купила летом. Часа через два или немногим больше она возвращалась и, оставив машину стоять перед домом, разговаривала с Дженни или смотрела телевизор до нового телефонного звонка.

И судья Рэйни, и Дженни молчали все время, пока Бетти разговаривала по телефону, и молча ждали, пока она пробежит по лестнице в свою комнату. Через несколько минут она опять сошла вниз, на этот раз в тяжелом зимнем пальто. Она остановилась на мгновение в дверях гостиной, улыбнулась, но ничего не оказала и, набросив на голову ярко-красный шарф, завязала его под подбородком. Потом, поправив большие очки в темной оправе, она выбежала из дома на улицу.