Нина Боуден - Дочь ведьмы Страница 2

Бьянка вошла через заднюю дверь в большую темную кухню. Через маленькое окошко сочился вечерний свет, казавшийся бледным в трепещущем золотом сиянии огня в кухонной печи. Энни Макларен согнулась возле поддувала, вороша золу.

— Поздновато, — проворчала она, хватаясь за отполированный латунный поручень над огнем и выпрямляясь.

В ее возрасте, с ревматизмом это была не слишком простая задача. Сквозь редкие седые волосы просвечивал розоватый череп.

— Овсянка на плите, — сказала Энни и подошла к столу, чтобы поправить масляную лампу.

— Не зажигай пока. Давай посумерничаем, — предложила Бьянка.

Энни пожала плечами, повернулась к плите, переложила черпаком из почерневшего горшка в чашку немного овсянки и достала ложку из кухонного шкафа.

— Кушать подано, госпожа.

Затем села в продавленное кресло и, сложив на коленях узловатые руки, стала смотреть, как девочка ест. На каминной полке ворковал чайник, роняя из носика капли воды, шипящие в пламени. В темном углу комнаты тикали невидимые часы. В дымоходе завывал ветер.

Бьянка доела овсянку и зарыла озябшие ноги поглубже в складки лоскутного ковра.

— Сегодня приехали новые люди, — сообщила она. — Двое мужчин, женщина и мальчик. А еще слепая девочка.

— Ты ведь не ходила к гавани?

Бьянка покачала головой.

В голосе Энни слышалась тревога.

— Ты же знаешь, что он говорил. Я ему обещала.

Бьянка смотрела на огонь, наблюдая, как между раскаленными добела кусками каменного угля время от времени проскальзывают крохотные зеленоватые язычки пламени.

— Тогда ты, должно быть, с кем-нибудь разговаривала. Иначе откуда бы ты узнала?

— О новых людях? — Бьянка закрыла глаза и улыбнулась с таинственным видом. — Я могу видеть сквозь стены и что происходит за углом, — проговорила она нараспев. — Могу летать над горами и над морями. Я знаю, кто приходит и кто уходит, но никто никогда меня не видит.

Энни принужденно хохотнула.

— А что, если он в это не поверит, а, госпожа?

Бьянка бросила на Энни озорной взгляд.

— Но ты-то веришь…

Старушка заерзала в своем кресле, и старые пружины заскрипели.

— Да чего уж там! Сила у тебя есть, — проворчала она уважительно. — Хотя, как я понимаю, видеть сквозь стены — одно дело, а летать — другое… Но он-то считает это… как бы сказать… бреднями. Так что тебе лучше помалкивать, госпожа. Не болтай с ним о новых людях с парохода, а то он решит, что ты побывала в городе, крутилась там и чесала языком. Я пообещала ему, что никаких слухов ты распускать не станешь.

Бьянка, ссутулившись, сидела на скамье.

— Не понимаю, почему мне нельзя ходить где хочу. Я не боюсь мистера Смита.

— Никто и не просит тебя бояться. Просто молчи, уважай его и делай, что он просит. Не водись ни с кем и не болтай. — Энни Макларен замолчала, а потом пробормотала, наполовину про себя: — К чему нам неприятности? Слава богу, хоть есть крыша над головой…

Старуха откинула голову на высокую спинку кресла, закрыла глаза и тут же уснула, как засыпают старые люди. Рот ее приоткрылся.

Девочка глядела на огонь, положив подбородок на руки, и слушала, как тикают часы и шипит чайник. Внезапно Бьянка выпрямилась, прислушиваясь, потом спрыгнула с лавки и потянула Энни за юбку.

— Мистер Смит приехал! Зажги лампу, а я открою ворота, — громко сказала она и выбежала во двор, потревожив сонного петуха, который решил переночевать на груде торфа около задней двери. Ветер подхватил ее юбку и раздул как парус. Спотыкаясь, Бьянка добралась до ворот и открыла их, чтобы впустить белый «ягуар», который вкатил во двор, переваливаясь на рытвинах, и остановился у задней двери. Девочка запахнула ворота и побежала назад к дому.

Из автомобиля выбрался мистер Смит: среднего роста, не худой и не толстый, не молодой и не старый, в неизменных темных очках. В руке он держал деревянный ящик.

— Как поживает моя любимая ведьмочка? — спросил Смит без улыбки, но дружелюбно потрепав Бьянку за щеку, и они вместе вошли в кухню.

Энни Макларен уже зажгла две масляные лампы и протягивала одну из них Смиту.

— Печь еще теплая. Сейчас подам вам чай.

Мужчина поставил на стол деревянный ящик, который принес с собой, и взял лампу.

— На одно словечко, Энни, — сказал он и вышел из кухни в темную прихожую. Старушка последовала за ним. Их не было минут пять. Когда Энни вернулась, вид у нее был озабоченный.

— Сегодня он ждет вечером какого-то гостя. Велел приготовить лобстеров. А ты, подальше от греха, отправляйся-ка в постель.

— Помочь тебе?

Старуха покачала головой.

Бьянка открыла было рот, но промолчала. Если уж Энни Макларен упрется, — а случалось это не слишком часто, — переубеждать ее бесполезно.

— Тогда принесу еще угля, — сказала девочка.

Снаружи бушевал ветер. По небу стремительно неслись рваные облака, в их разрывы проглядывала луна. Угольная куча блестела в лунном свете. Бьянка наполнила корзину и, пошатываясь, внесла ее в дом.

— Смотри, надорвешься! Зачем столько навалила? — проворчала Энни.

Бьянка опустила корзину на пол и потерла руки.

— Я сильная. Сильнее тебя. Можно я погляжу на лобстеров?

В ящике оказались два мокрых, черных создания с длинными усами и грозными клешнями. Они ворочались, издавая шепчущий звук.

— Сегодня Уилл Кемпбелл отсылал лобстеров в Обан, — сказала Бьянка. — Наверное, мистер Смит выходил на лов вместе с ним.

— Наверное.

— А зачем он ходит с ним на ловлю — ведь он никогда не ест лобстеров. Терпеть их не может.

— Может, для развлечения. Или чтобы посылать их друзьям.

— Но у мистера Смита нет друзей. Никто к нему не ходит…

— Сегодня кто-то заявится: большой охотник до лобстеров, как сказал мистер Смит. Ну же, бери свою свечу, — поторопила девочку Энни.

Пламя свечи заплясало на сквозняке, когда Бьянка зашагала вверх по лестнице. Некогда в этом большом доме жил пастор. Когда Смит приехал на остров, дом пустовал уже много лет. Никто не хотел селиться в таком обветшавшем здании с осыпающейся со стен штукатуркой и прохудившейся в нескольких местах крышей. Никто, кроме Смита. Он устроил в доме ванную, отремонтировал для себя две комнаты и больше ни к чему не притронулся, хотя прожил уже три года. Комнаты на верхнем этаже заливали дожди, и многие помещения стояли запертыми — там дребезжали оконные рамы и шуршали мыши.

Многим жилище показалось бы странным и тоскливым, совсем не пригодным для воспитания маленькой девочки. Разумеется, и Смит считал так же.

— Здесь не место для ребенка, — сказал он, нанимая Энни Макларен себе в домоправительницы сразу же, как только приехал на остров. — Вам надо оставить ее с кем-нибудь из родных.

— У нее нет никого, кроме меня, — ответила Энни. — Я прослежу, чтобы она не путалась у вас под ногами.

Смит нахмурился.

— Мне надо, чтобы в доме было тихо и спокойно. О ребенке не может быть и речи.

— Она будет вести себя тихо, — невозмутимо отрезала Энни.

Старческое лицо, неподвижное и упрямое, не выдало признаков отчаяния, охватившего ее. Еще несколько месяцев назад они с братом хозяйствовали, обрабатывая небольшое поле. Но брат умер, и ей пришлось продать землю за смехотворно малые деньги, которые почти все вышли, и Энни уже отчаялась свести концы с концами.

— Мне требуется полное уединение. Полное. И что бы ни происходило в доме — ни слова об этом не должно выйти наружу, — Смит внимательно посмотрел на старуху.

— Каждый имеет право хранить свои дела в тайне, — ответила она.

— Но это непросто, когда в доме ребенок.

— Она еще очень мала.

— Вырастет. Будет болтать с другими детьми, разносить слухи… — Только не она. Ребятишки не играют с ней. — Энни замолкла в нерешительности, спрашивая себя, сумеет ли понять ее горожанин из Англии. — Дети говорят, что она заколдована, — закончила она наконец. — И что она дочь ведьмы.

— Заколдована? — усмехнулся Смит. — Дочь ведьмы?

Его смех задел Энни, и она замолчала, отказываясь продолжать разговор. Смит, развеселившись, заверил ее, что все в порядке и она может взять ребенка с собой, если хочет. Энни не сменила гнев на милость даже потом, когда они поселились в «Луинпуле», даже несмотря на то, что Смит, будучи в добром расположении духа, играл с Бьянкой и шутливо называл ее своей маленькой ведьмочкой…

И теперь, три года спустя, он все еще считал, что это отличная шутка.

Стекляшка за бешеные деньги Бьянка проснулась оттого, что луна светила ей прямо в лицо. Она соскользнула с постели и подошла к окну. Воздух оставался совершенно неподвижным: порывы ветра стихли, и озеро сияло, как расплавленное серебро.

Сон как рукой сняло. Бьянка с удовольствием бы распахнула окно, но Энни считала, что ночной воздух опасен, и плотно закрывала ставни. Поэтому в крошечной каморке, где едва хватало места для маленькой кровати и кресла, было жарко и душно. Настолько душно, что Бьянка почувствовала, что не сможет больше этого вынести ни секунды. Прохлада и покой, царившие снаружи, так и манили ее. Сняв платье, висевшее на дверном крючке, Бьянка натянула его поверх ночной сорочки, которую Энни — так же, как и платье, — переделала, просто отрезав подол от своей.