Джон Пассос - 42-я параллель Страница 22

В газетах пишут - я безумна,

А... мне... все равно.

Мак встал.

- Мейси, я пойду домой. Ты досмотри до конца. Мне что-то нехорошо.

Не дожидаясь ответа, он протиснулся мимо соседей и выскользнул в проход к двери. На улице было обычное субботнее оживление. Мак все ходил и ходил кругом по портовым кварталам. Он не знал даже, где помещается комитет ИРМ. Ему надо было с кем-нибудь поговорить. Проходя мимо отеля "Брюстер", он почуял запах пива. Надо выпить, вот что, а не то и рехнуться недолго.

На следующем перекрестке он зашел в бар и залпом выпил четыре рюмки виски. Бар был битком набит; здесь пили, ссорились, говорили о бейсболе, чемпионах, матчах, Еве Тонгуэй и ее танце Саломеи. Рядом с ним стоял высокий краснолицый детина в широкополой, сбитой на затылок фетровой шляпе. Когда Мак потянулся за пятым стаканом, тот тронул его за руку и сказал:

- Если ничего не имеете против, приятель, считайте этот за мной... Я сегодня гуляю.

- Спасибо, а вот этот глядит на вас.

- У вас такой, если позволите сказать, вид, приятель, словно вы хотите сразу проглотить весь бочонок и не оставить ни капли никому из нас. А не хватить ли нам для разнообразия по кружке пива?

- Ладно, - сказал Мак. - Пиво так пиво.

- Меня зовут Мак-Крири, - сказал рослый детина, - только что, знаете, продал весь свой урожай фруктов. Я, знаете, из-под Сан-Джесинто.

- А ведь меня тоже зовут Мак-Крири, - сказал Мак.

Они горячо пожали друг другу руки.

- Вот, клянусь богом, совпадение... Мы, должно быть, в родстве или вроде того... Вы, приятель, откуда?

- Я сам из Чикаго, но родственники мои - ирландцы,

- Мы с Востока, из штата Делавэр... Но они из старой шотландско-ирландской семьи.

Выпили и за родство. Потом пошли в другой бар, где уселись в уголке за столом и разговорились. Рослый детина рассказывал о своем ранчо, об урожае абрикосов и что жена его болеет - так и не встает, бедняжка, с кровати с самых родов.

- Я к ней очень привязан, к своей старухе, но что же тут поделать здоровому парню? Нельзя же, в самом деле, оскопиться, только чтоб быть верным жене.

- Я свою очень люблю, - сказал Мак, - у нас чудесные детишки. Розе четыре, и она уже пробует читать, а Эд - тот еще только начинает ходить... Но, черт, раньше, пока я не был женат, я думал, что чего-нибудь стою. Не то чтобы я считал себя чем-нибудь особенным... Ну да вы понимаете.

- Знаю, приятель, я и сам то же чувствовал, когда был молод.

- Мейси - славная женка, и я с каждым днем ее все больше люблю, сказал Мак, чувствуя, как теплая неодолимая волна нежности захлестывает его, как это бывало иногда субботними вечерами, когда он помогал Мейси купать и укладывать ребят, и комната бывала полна пару от детской ванночки, и глаза его ненароком встречались с ее глазами, и никуда им не надо было идти, и только и было на свете что их двое.

Фермер из-под Сан-Джесинто начал петь:

Жена к родным уехала

Ур-ра! Ур-ра!

Люблю жену, но без нее

Как с плеч гора (*55).

- А ну его к черту! - сказал Мак. - Чтоб совесть была спокойна, надо работать не только на себя да на жену с ребятами.

- Вот совершенно с вами согласен, приятель, до точки, каждый за себя, а кому не везет - тех к чертовой матери.

- А, черт, - сказал Мак. - Я бы хотел снова стать бродягой или быть с ребятами в Голдфилде.

Они все пили и пили, и закусывали, и снова пили - все время виски вперемежку с пивом, и фермер из-под Сан-Джесинто отыскал номер телефона, по которому он вызвал девочек, и они купили бутылку виски и отправились к ним на квартиру, и фермер из-под Сан-Джесинто посадил по девице на каждое колено и распевал: "Жена к родным уехала".

Мак сидел в углу, рыгая, и голова у него бессильно моталась; потом вдруг его охватила жгучая злоба - он вскочил, опрокинув столик со стеклянной вазой.

- Мак-Крири, - сказал он. - Не место здесь рабочему и революционеру... Я - уоббли, черт побери. Я пойду и вместе с ними буду драться за свободу слова.

Его тезка распевал, не обращая на него внимания. Мак вышел, хлопнув дверью. Одна из девиц побежала за ним, тараторя о разбитой вазе, но он двинул ее по лицу и вышел на пустую и тихую улицу. Светила луна. Он пропустил последний поезд, и ему пришлось возвращаться пешком.

Придя домой, он нашел Мейси на крылечке. Она сидела и плакала.

- А я тебе приготовила такой вкусный ужин, - твердила она, и глаза ее смотрели едко и холодно, совсем как в тот раз перед женитьбой, когда он вернулся из Голдфилда.

На следующий день его несло, и голову разламывало от боли. Он подсчитал, что израсходовал пятнадцать долларов, чего он никак не мог себе позволить. Мейси с ним не разговаривала. Он не вставал с постели, ворочался с боку на бок, чувствуя себя несчастным и желая одного - спать и не просыпаться больше.

Вечером к ужину пришел Билл, брат Мейси. Как только он вошел в дом, Мейси стала разговаривать с Маком как ни в чем не бывало. Ему было неприятно, он чувствовал, что это она делает только для того, чтобы Билл не догадался, что они поссорились.

Брат Мейси был крепко скроенный светловолосый мужчина с налитой кровью шеей, уже слегка оплывавшей жирком. Он сидел за столом, поглощал тушеное мясо и маисовые лепешки, приготовленные Мейси, и разглагольствовал о строительной горячке в Лос-Анджелесе. Он раньше был машинистом, пострадал при крушении, и ему посчастливилось несколько раз сорвать знатные куши за участки, которые он купил на свое пособие по инвалидности. Он старался убедить Мака бросить службу в Сан-Диего и переехать к нему.

- Ради Мейси я тебя, так и быть, поставлю на ноги, - без устали твердил он. - И через десять лет ты будешь богатым человеком, каким и я собираюсь стать, только в гораздо меньший срок... Теперь как раз самая пора для вас с Мейси пробиваться в люди, пока вы еще молоды, а то будет поздно и Мак так и останется рабочим на всю жизнь.

Глаза у Мейси разгорелись. Она принесла слоеный шоколадный торт и бутылку сладкого вина. Щеки у нее пылали, и она все время смеялась, показывая мелкие жемчужные зубы. Никогда еще со времени первых родов не была она так привлекательна. Рассказы Билла о деньгах, видимо, опьяняли ее.

- Ну а если я не хочу богатеть... Ты знаешь, что говорил Джин Дебс: "Хочу подыматься в рядах, а не из рядов", - сказал Мак.

Мейси и Билл захохотали.

- Тому, кто такую чушь мелет, одна дорога - в сумасшедший дом, уж поверь ты мне, - сказал Билл.

Мак вспыхнул и промолчал.

Брат Билл отодвинул кресло, прочистил глотку и начал важным тоном:

- Слушай, Мак... Я еще побуду у вас, чтобы приглядеться к положению дел в городе, но только кажется мне, что место у вас гиблое... Вот что я предлагаю... Ты знаешь мое мнение о Мейси... По-моему, она самая очаровательная женушка на свете. Моя жена ей в подметки не годится... Так вот... предложение мое такое. На Приморской авеню я купил несколько чудеснейших домиков в колониальном стиле: на самой шикарной улице, двадцать пять футов по фасаду и футах в ста от тротуара. Я их еще не пристроил, а выложил я за них пять тысчонок чистоганом. Через год или два туда никто из нас и носу не покажет. Это будет улица миллионеров... Ну так вот, если ты хочешь такой дом для Мейси, слушай, что я могу сделать... Я с тобой обменяюсь участками, взяв на себя все расходы по оформлению сделки и по закладным, которые я придержу у себя, чтобы они не уходили из семьи, так что тебе вряд ли придется делать взносы значительно больше теперешних, но зато ты будешь на дороге к успеху.

- О Билл, голубчик, - вскрикнула Мейси, обежала стол и поцеловала его в макушку, потом уселась на ручку кресла и принялась болтать ногами.

- Ну, это дело надо обмозговать, - сказал Мак. - Чертовски мило с твоей стороны.

- Фейни, я не ожидала от тебя такой неблагодарности к Биллу, огрызнулась Мейси. - Ну конечно, мы согласны.

- Нет, он совершенно прав, - возразил Билл, - такое предложение надо обдумать. Но только не забывайте при этом всех выгод: хорошая школа для детишек, более утонченная среда и растущий, как на опаре, живой город вместо этой дыры и, главное, перспектива выйти в люди, вместо того чтоб оставаться ничтожным поденщиком.

И месяц спустя Мак переехал в Лос-Анджелес. На издержки по переезду и меблировке Маку пришлось занять пятьсот долларов. К довершению всего Роза подхватила корь, и счета докторов все росли. Мак не мог найти работы ни в одной из газет. В местном комитете, куда он перевелся, и без него было десять безработных печатников.

Озабоченный, он целыми днями бродил по городу. Ему больше не хотелось сидеть дома. С Мейси они теперь никак не могли поладить. Мейси только и думала о том, как все хорошо у брата Билла, какие платья шьет себе его жена Мэри-Вирджиния, как они воспитывают детей, какую чудесную пианолу они купили. А Мак сидел где-нибудь на скамейке в городском парке и читал "Эппил ту ризн", "Индастриал уоркер" и местные газеты.

Однажды он заметил, что из кармана у соседа торчит тоже "Индастриал уоркер". Они долго сидели на скамейке рядом, потом вдруг его осенило.