Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна Страница 23

Я старался навещать Амну каждый день, но это было непростой процедурой. Когда Саддам публично выступал и множество людей знали о его местонахождении, я был вынужден оставаться в тени. В такое время я должен был приезжать в госпиталь тихо, используя боковой вход, надевать фальшивую бороду и темные очки и сразу направляться в её личную палату, предварительно очищенную от случайных посетителей.

В другое время я мог бы посещать её не маскируясь, но для того, чтобы не вызывать слишком большого любопытства по поводу регулярных визитеров президента, была состряпана история, отвлекающая внимание от личности Амны. До тех пор пока Амна была на попечении персонала госпиталя, она оставалась женой некоего правительственного чиновника, который в пятидесятых годах спас жизнь Саддаму. Эта история хоть и служила нашим целям, но, как однажды вечером рассказал мне Хашим, не всегда помогала.

- Я находился в туалете, когда зашли двое докторов. Так как я был в одной из кабинок, они не заметили меня. Один врач спросил другого, верит ли он этой истории о женщине, которую так часто навещает Саддам. "Что ты имеешь в виду?" - спросил второй. "Знаешь, - сказал первый - я видел ребенка и скажу тебе, что он - копия нашего президента".

Амна все ещё была в больнице, когда мне пришлось заменить Саддама на встрече багдадских сановников, на которой присутствовал мэр Багдада. К тому времени я уже чувствовал себя достаточно спокойно в таких ситуациях. Все шло отлично, я сидел во главе стола, получая удовольствие от прекрасно приготовленных блюд. Неожиданно у меня потемнело в глазах, и я почувствовал комок в горле. Когда я попытался подняться на ноги, кресло позади меня с грохотом рухнуло. Я неловко наткнулся на стол. Потом страшная судорога в животе заставила меня согнуться пополам, и двое гвардейцев Саддама бросились за помощью.

Меня перенесли в приемную, и там, наконец, началась рвота. Меня тошнило кровью и остатками пищи в течение часа. Позднее в госпитале мне промывали желудок, давали антидиарейную микстуру и ввели раствор электролита, чтобы удержать жидкость в организме и контролировать её содержание. Оказалось, что я был заражен разновидностью бутулизма, который убил бы меня в течение часа, не получи я такого оперативного лечения.

Потом было проведено интенсивное расследование. Мне рассказали, что Саддам пришел в бешенство от мысли, что враги имеют доступ к его кухне. Шеф-повар Саддама Ханнах Джиджо был человеком, заслуживающим доверие, он много лет готовил еду для семьи президента. Саддам поступил мудро, наняв также сына Ханнаха - Камилла, чтобы, по традиции великих визирей древнего Багдада, он был его официальным дегустатором. В тот вечер Ханнах готовил еду, а Камилл её пробовал, но Саддам отказывался верить, что кто-либо из них участвовал в заговоре и собирался отравить его. К тому же Камилл был доверенным лицом Саддама, он отвечал за организацию некоторых незаконных мероприятий. Он был доволен своим положением, которое в сравнении с людьми его круга, было достаточно привилегированным и смерть Саддама ему бы только повредила. Удай, подлинный сын своей матери, презирал Камилла за то, чем ему приходилось заниматься, и если бы Камилл не был под защитой президента, я бы опасался за его жизнь. Только по этой причине было совершенно невероятно, чтобы он мог участвовать в заговоре против президента.

Наконец, ещё более убедительным фактом было то, что Камилла и его отца в случае необходимости предупреждали о моем присутствии и о том, что я буду сидеть за столом вместо Саддама, поэтому им было совершенно незачем класть яд в мою еду. Им не было никакой необходимости идти на такой риск ради того, чтобы убить простого дублера.

Исходя из того что только моя еда была отравлена, наиболее вероятными отравителями могли быть только люди из обслуживающего персонала, которые имели доступ к моей тарелке на кухне и за обеденным столом. В доме было трое таких слуг. Их арестовали, посадили в тюрьму и, без сомнения, пытали, но что в конце концов с ними стало, я не знаю.

После этого покушения на жизнь Саддама Камиллу были даны инструкции тщательнее пробовать еду не только из кастрюли, в которой готовилась еда на кухне, но и из тарелки президента. Эта задача заставила Камилла некоторое время сильно нервничать.

Когда я окончательно выздоровел, меня вызвали к Саддаму, на личную аудиенцию, и наградили высшей гражданской медалью Ирака - почетной "Звездой Саддама". За шесть лет службы у президента меня похищали, травили и подстреливали, и наконец я составил трогательную коллекцию медалей. Мне также выдали значительно повышенную зарплату, а также велели переехать в больший по площади дом в Амирии - жилом районе для среднего класса в десяти километрах от дворца президента.

Скорее всего, этот переезд запланировали из соображений безопасности. Я жил в аль-Мансуре много лет подряд, и рано или поздно меня неизбежно бы заметили соседи. Без сомнения, они подумали бы, что Амна является любовницей президента, и потому держали бы свои соображения при себе, но сейчас, с двумя маленькими детьми, мне ощутимо потребовалась большая свобода личной жизни. К новому дому примыкало два больших, обнесенных стеной сада, и я мог играть на улице с Надией и Салихом без опасения, что меня кто-нибудь увидит.

Разумеется, моя мать переехала вместе с нами. Если бы я попытался найти ей другое жилье, это бы убило её. Она целиком посвятила себя Надии и маленькому Салиху, который ни на минуту не давал ей покоя. Она всегда спешила к нему, как только он просыпался, и была с ним, пока его не укладывали спать. Мои вялые попытки ограничить суету вокруг ребенка отметались ею с ходу. Что до Амны, она с благодарностью принимала вмешательство свекрови и была искренне рада её заботам. Она очень медленно восстанавливалась после рождения ребенка и страдала от небольшой депрессии. Я оказывал ей всяческое внимание и заботу и был доволен, что все идет как надо и она скоро будет здорова. Мне очень помогало присутствие матери, с которой можно было поделиться грузом моих забот.

Удай играл все более заметную роль в делах правительства, однако в начале лета он создал Саддаму некоторые проблемы. Несколько недель он преследовал двадцатилетнюю дочь армейского полковника. Она сопротивлялась всем попыткам Удая обольстить её, но однажды вечером он настолько помешался, что попытался её похитить. Естественно, что следивший за ними отец девушки оказал ему яростное сопротивление. Согласно показаниям одного из слуг Удая, сын президента несколько мгновений выслушивал оскорбления полковника, после чего вытащил пистолет и без колебаний застрелил его.

Саддам, как ни странно, переживал из-за этого убийства гораздо сильнее, чем мать Удая. Она заявила, что Удай совершил не больше того, что делал его отец и до и после прихода к власти. Кроме того, если полковник был настолько глуп, что обращался непочтительно со старшим сыном президента, то самое меньшее что он должен был получить за свои безобразия - это разрывную пулю. В конце концов, Саддам дал этому делу затихнуть, но запретил Удаю несколько месяцев носить оружие, решив, что этим семья погибшего офицера будет "вознаграждена".

Этим летом вновь появился Барзан Ибрагим, но рядом со мной уже не было Мухаммеда, чтобы сказать: "Я так и знал!" По приговору, который Саддам вынес Ибрагиму пару лет назад, ему было запрещено возвращаться в Багдад. Через несколько месяцев после того как он впал в немилость, Саддам отправил его в Женеву с целью доставить оружие и химикаты, а также для того, чтобы нанять иностранных ученых. Такое положение позволяло ему продолжать свои незаконные денежные операции почти без ограничений. Полагали также, что он был ответствен за убийства высланных иракских диссидентов, запланированные службой госбезопасности.

Внимание Саддама отвлекала война с Ираном, и он был не в состоянии следить за проблемой курдов, которые продолжали устраивать беспорядки, выступая против его режима. В качестве временной меры он заключил соглашение с правительством Турции, которое позволяло турецким агентам пересекать границу Ирака в погоне за участниками организации Курдского революционного движения. В Турции Саддаму сразу была оказана поддержка.

Вскоре иракские газеты устроили рекламную шумиху по поводу амнистии, объявленной Саддамом курдским активистам, находившимся в заключении или ссылке. Всем оппозиционным деятелям Ирака была предоставлена возможность признать неограниченную власть Саддама. Взамен Саддам прекратил бы выдвигать обвинения против курдских диссидентов и начался бы процесс освобождения политзаключенных. На самом деле амнистия означала полный отказ курдов от своих прав и претензий в будущем, и поэтому для них было невозможно принять эту "оливковую ветвь". Саддам все это прекрасно понимал, и многие рассматривали этот его жест как открытие военной кампании против курдов.