Николай Самвелян - Крымская повесть Страница 24

До виллы Шуликова домчали за полчаса, хотя и не без происшествий. Спартак с такой наивной лихостью правил лошадьми, что, случалось, экипаж заносило на тротуар. На Тотлебенской сбили две мусорные урны, которые с грохотом покатились по мостовой вслед фаэтону, а на Новом спуске чуть было не въехали в огромный каштан.

Сама вилла устричного фабриканта была построена строго — без портиков, колонн и аркад. В ее облике чувствовалась та простота, которая была уже на грани вызова вкусам нуворишей, застроивших побережье помпезно-кичливыми домами разных стилей. Двухэтажное центральное здание с простыми квадратными окнами, к нему примыкали два крыла — галереи.

Ограждал виллу ажурный металлический забор. Посреди него — ворота. От них к главному входу вела присыпанная толченым ракушечником дорожка.

— Я подожду сколько надо, — сказал Владимиру Спартак. — Случай такой, что вам будет удобней беседовать с господином фабрикантом без свидетелей.

Под ногами скрипел ракушечник. У двери Владимир позвонил. Она распахнулась сама по себе: дистанционный замок. Хозяин мог открыть дверь перед гостем, даже находясь за два десятка метров от вестибюля. Эта новинка впервые появилась несколько лет назад в одном из парижских отелей. Венедикт Шуликов, тщательно следивший за развитием бытовой техники, тут же применил ее и у себя. Кроме того, в правом крыле дома стоял великолепный электромобиль, привезенный из Лондона в Одессу, а оттуда уже в Севастополь. Подушки из красного бархата, хрустальные пепельницы, мощные ацетиленовые фонари. Если бы Витька Эдельвейкин хоть краешком глаза увидел эту машину, сияющую краской, лаком и никелем, он, может быть, отказался бы от своей идеи осчастливить электромобилем и родную Ялту. Он был бы попросту сражен совершенством конструкции, тщательностью отделки. Но недаром говорят, что иной раз смелость рождается от неведения. И, может быть, хорошо, что Витька не видел дорогой игрушки фабриканта устриц…

— Идите прямо, в кабинет. Хозяин ждет вас.

Голос был странный, хрипловатый, какой-то механический. Уж не говорящая ли машина Эдисона с восковыми валиками? Ковер скрадывал шум шагов. Владимир нажал ручку двери, ведущую в зал.

— Я увидел фаэтон и вас в окне, — сказал теперь уже живой голос. — Вас не удивили автоматы в моем доме?

— Удивили, — спокойно ответил Владимир. — Вернее, заинтересовали. Но я к вам по очень срочному делу. От Марата.

Тщательно спрятанные за верхним карнизом лампионы освещали потолок мягким розоватым светом. И оттого казалось, что в кабинет заглянуло утреннее солнышко. Услышав пароль, хозяин оторвался от аквариума, поднялся, подал гостю руку, быстро не глянул, а именно заглянул в лицо, как можно заглянуть в чужое окно, тут же устыдясь собственного любопытства, и, наконец, взял в руки записку.

— От Александра Ивановича? Я так и думал, что он здесь. Почему же не пришел сам?

— Я ничего не могу добавить к тому, что сказано в записке.

— Понимаю, понимаю… Как тут не понять! Вам известно, что мы с Александром Ивановичем большие друзья? Нет! Неужто он ничего не рассказывал? А ведь он мне жизнь спас. Два года назад, в Швейцарии. Я сорвался и поехал по снежнику. Альпинист из меня, знаете ли, никакой. Он догнал — рискуя, падая. Но человек он находчивый — зацепились с помощью альпенштока. Тогда его Мария была еще жива.

— Мария?

— Ну да, его невеста… Но, вижу, и об этом он вам не говорил… Полно, да друзья ли вы?

— Я приехал сюда с поручением. Привез записку. К чему этот допрос? Время не терпит.

— Да, действительно, — сказал Шуликов. — И записка писана рукой Александра, и пароль верен. Просто я надеялся повидать, соскучился, а тут — не он, а вы… Уж не обижайтесь за откровенность.

— Я все понимаю. Что я должен взять?

— Наверное, те два ящика с револьверами, которые доставили две недели назад от Александра. Вот и все. Разве что моя коллекция — собираю уникальные охотничьи ружья.

— Давайте и ящики с револьверами, и всю вашу коллекцию.

— Так надо? — спросил Шуликов. — Хорошо. Идемте за мной. Извините, я в халате. Никого не ждал. Был, так сказать, в гостях у самого себя. Есть у меня, знаете ли, такая странная привычка. Если очень уж тоскливо, говорю сам себе: не отправиться ли в гости к Венедикту Андреевичу Шуликову? Любопытный, мол, человек. Отчего с ним не побеседовать часок-другой. И тогда направляюсь с визитом к себе самому. Случается, о чем-нибудь вслух втолковываю — тоже самому себе… Сегодня о многом размышлял. Перед самым вашим приходом — об исторических анекдотах и абсолютно ни на чем не основанных легендах. Кто, например, сказал, что Диоген сидел в бочке? Он любил работать в подвале, чтобы его не отвлекали внешние шумы. Кстати, в полуподвале, при свечах работает и наш Лев Толстой. Я сам у него спрашивал об этом во время его последнего визита в Севастополь… Или же — о Наполеоне. Удивительно, сколько вреда и горя он принес Франции! Между тем в той же Франции кое-кто называет себя бонапартистом! Что за странная логика? Памятники ему ставят. А тот же Карл XII своей неразумной политикой погубил Швецию, но в Стокгольме и сегодня существуют люди, его боготворящие. Сам там был и с некоторыми обитателями этого, ныне миролюбивого королевства спорил до хрипоты. Карл, Наполеон — что они сейчас, сегодня? Кому до них дело? Тени минувшего. Правда, тени небезопасные. Кстати, почему живописцы так любят изображать Наполеона на белом коне? Очередной анекдот. Только что прочитал научный трактат, из которого неопровержимо следует, что суеверный Буонапарте страх как боялся именно белых коней. Считал, что они приносят несчастье. И предпочитал лошадей любой другой масти…

— Я вас выслушаю в другой раз. То, что вы говорите, действительно интересно, но…

— Не ко времени! — закончил начатую Владимиром фразу Шуликов. — Извините. Сейчас. Малинюк, где ты? Помоги грузить.

У Шуликова оказалась действительно великолепная коллекция оружия. Естественно, дуэльные пистолеты и мушкеты различных образцов так и остались висеть на стенах или лежать в ящиках. Зато загрузили в экипаж несколько «смит-вессонов», кольтов и до десятка тульских двустволок. Вот только патронов оказалось маловато, а для охотничьих ружей — пороху, гильз и жиганов. Хозяин виллы и молчаливый человек, как понял Владимир, не то дворник, не то садовник, помогли перенести оружие в фаэтон. Шуликов сам сорвал со стены два французских гобелена, чтобы прикрыть опасный груз. А на дно уложили ящики с револьверами.

Садовник помогал носить ружья, укрывать их гобеленами. Делал это молча и нехотя, а затем, подойдя к Шуликову, пробурчал:

— И охота вам, хозяин? Ведь не вернут. Да и употребят для дел непотребных.

— Вечером получишь еще тридцатку, — загадочно ответил Шуликов. — И поменьше советов. Попытки давать советы без спросу — первый признак невроза. У тебя-то он откуда?

— Нету! — запричитал Малинюк. — Нету у меня нервов. Честный я!

— Не густо. Но лучше, чем ничего! — заметил Владимир Шуликову, когда фаэтон загрузили. — Вам лучше бы с нами не ездить. Поберегите репутацию.

— Никогда не дорожил, — улыбнулся Шуликов. — На что она мне?

— Как знать? Авось и пригодится.

— Где вы остановились? В «Кисте»? Можно мне сейчас отправиться в гостиницу и ждать вас там? — спросил Шуликов. — Мне совсем не улыбается перспектива провести вечер в одиночестве, кроме того, мне очень хотелось бы повидать Александра Ивановича.

Владимир посмотрел на Спартака. Тот пожал плечами: поступайте, как знаете. Шуликов сказал, что будет в гостинице не позднее, чем через час.

— У меня тут в ангаре[3] электромобиль. Но механика я отпустил, а сам побаиваюсь этой штуковины. Да и катера теперь через бухту не ходят. Но так ли, иначе ли до гостиницы доберусь… Всех вам благ!

По тряской дороге помчали к Корабельной слободе. На углу Первой линии и Аптекарской им пытались преградить дорогу трое в жандармской форме, без шинелей, хотя вечер был прохладным.

— Стой! Правь к обочине.

Спартак приподнялся, взмахнул кнутом, протяжно свистнул. Лошади захрапели, попытались было рвануть влево. Но у Спартака, хоть он и уверял, что он не дока в извозчичьем искусстве, хватило сил и умения удержать вожжи. Трое в мундирах метнулись в сторону, к забору. За спиной раздался какой-то негромкий резкий звук, точно взорвали хлопушку с конфетти. Спартак застонал и, не выпуская из рук вожжей, наклонился вперед.

— Вы ранены?

— Царапнуло…

Они тут же свернули на тряскую, немощеную Базарную и вскоре остановились около прятавшегося в винограднике дома. Была видна лишь крыша, крытая черепицей. Окна не светились. Казалось, в доме не было ни души. Не скрипнула калитка, не слышно было, чтобы кто-то вышел на крыльцо или хотя бы отворил окно. Между тем Спартак вел себя так, будто точно знал, что нужно делать дальше. Он перебросил вожжи через столбик, врытый у каменного оштукатуренного известкой забора, подал Владимиру левую руку и сказал: