при выходе на открытые пространства он подхватывает человека и заставляет сопротивляться ему. Со всех карнизов веет снежком, когда налетает порыв ветра. Слышно, как, несмотря на низкую и плотную облачность, в небе ходят самолеты. Передают, что в Москве сегодня была гроза, якобы оттепель на почве и при этом сильный мороз на высоте пяти километров создали условия для зимней грозы и что за последние десять лет это не то пятый, не то седьмой случай подобный. Идет дождь. Никаких вестей оттуда, от мамы, мы не имеем, наверное, сегодня Верочка будет звонить. Оля обещала разузнать подробности ее жизни. Мама поехала, когда бабушка еще была жива, и успела побыть с ней недельку с живой, попрощаться. Уже месяца два прошло с тех пор. А у нас туман и все падает косой мелкий снежок. Уже занес все крыши, припорошил следы, разровнял поверхность участков, занес автомобили. Детские площадки, как небольшие репродукции с малых голландцев. Миниатюрные постройки для детей передают некую уникальность каждого отдельного вида, на участках, разгороженных неодинаково подстриженными кустами. Детей сейчас нет, они чем-то заняты в детском саду, и под падающим снегом никто здесь не гуляет, не видно ни кошек, ни собак, ни птиц. Хоть мороз и отпустил, утром было градусов двенадцать, но погода, как видно, не из приятных. Я часто смотрю на площадки детского сада в ночное время и вижу их в ином освещении. Они среди кустов и сугробов, в темноте, рассеиваемой или сгущаемой одинокой голой лампочкой у здания, напоминают замерзшие голландские пруды при луне или в непогоду. Тени подчеркивают эту пропорцию, и она хорошо передана в архитектуре беседки, очень тесной и покосившейся, столов со скамейками, песочниц, каких-то навесов и фантастических лесенок и каких-то кувыркалок, сваренных из трубок. Как на картинах, иногда детского народа становится вдруг много-много среди всего этого. Купил вчера бутылку «Стрелецкой» в ближайших «Крепких напитках», но пошла плохо под усиливающийся мороз, спал, отсыпался, как-то и день, и ночь, и утро, и вечер. Просыпался, конечно, но выпью и засыпаю снова, отчего-то так устал, или это только от погоды зависит? Болели ноги, я пытался что-то посмотреть по телевизору, пьесу Горького, но сам переключался на «Международную панораму», а потом и засыпал вовсе. Пишут о комете и специальных кораблях для обследования ее, об затоплении двух станций московского метро, об урагане в Шотландии и о пожарах в Южной Африке, о железнодорожной катастрофе под Бомбеем, во время которой погибло более тридцати человек. Регулярно сообщают о подземных толчках, но не прогнозируют этих явлений. Столкновения в Марокко не стихают. Пятки еще ноют, в пятницу, по-видимому, будем ночевать на Петроградской. Как-то получается <, что> даже лучше не пить, но трудно удержаться, когда есть возможность. У меня там столько бутылок несданных, что можно висеть дня три на той квартире и пить, да у меня одного сил не хватит своротить эту гору пустой посуды. Я успеваю заглянуть в Федорова, пожалуй, его нужно перевезти сюда. Или пусть там хранится? Ждет, пока мы опять приедем туда пожить. Тут ведь, в связи с переломом у мамы, очень долго пришлось прожить там. Я читал Федорова по утрам, когда Вера уходила на работу, понемногу. Я недалеко продвинулся. Еще там есть номер «Часов» с моими записками и со стихами Ю. Галецкого. В один день всего не пересмотришь. Пожалуй, Федорова нужно забрать. Ну а что делать с Федоровой? С «Мифами острова Пасхи»? Там таких книг нет, а здесь сказок и легенд очень много. Еще несколько книжек там сложено, в частности, «Происхождение славянской письменности» – нечитанная, а несколько книжек моих. «Кара-тепе» с описанием одного сосуда и надписи на нем, Шидфар об исламском влиянии. О реке Великой есть место в одной смешной брошюре «По Псковско-Чудскому водоему».
Мне нужно разогревать обед к определенному часу, и я готовлюсь к этому нехитрому делу целыми днями, не могу быть спокоен, пока все каши и сардельки и бульоны и чаи уже не разогреваются потихоньку, дожидаясь только прихода Веры. Пока я успеваю смести крошки со стола, подивиться на буфет и подмести и протереть мокрой тряпкой пол. Каждый день одно и то же: пыль, волосы, песок, табак, пепел, крошки, чаинки. Пятна, капли, подтеки. Я забываю о газовой плите, за чистотой которой должен следить, и она, как и всегда, облита чаем.
Свет фар прорезывает туман на несколько метров впереди, яркие красные задние огни горят в темноте. Чья-то машина ночью выбирается со двора. Противоположная сторона улицы тонет в темноте, у дорожного фонаря дрожащий ореол. Он только подсвечивает туман. Зеленый немеркнущий глаз говорит, что путь свободен. Через полчаса, когда я выглядываю случайно в окно, туман сгущается настолько, что двор начинает плыть и его очертания теряются за пределами круга видимого. А на улицу нечего и смотреть – там такая темень, ни фонарей, ни светофора. Во тьме начинают перекликаться гудками какие-то заводы. Сначала они. Надсадный рев моторов доносится со стороны улицы, но не видно ничего. Ничего абсолютно не видать, такого не запомню. Вот и хочется просто сказать, что от каких-то мыслей не надо и пытаться меня отвлечь. Почему не сегодня? Эти мысли сегодняшние. К утру прояснилось. Тумана осталось ровно столько, чтобы на небо не смотреть. Город весь запорошен свежим снежком. Девять градусов. Обещают к вечеру повышение температуры. Улицы вынырнули из тумана тщательно подметенные, а на небе, конечно, никто не разгреб дорожки.
Наступает тишина, и ночь завладевает своими правами. Серия последовательных тихих звуков, сопровождающих приготовление чая, завершена. Может быть, в последний раз срабатывает лифт. После всех этих манипуляций большой чайник запевает свою песню. Только работает холодильник, да шумит зуммер на дверном звонке. Зуммер можно выключить, а холодильник выключается сам. Ничего нет сильнее, здесь это скажу, ночных приемов чая. Выпить чашку густого, такого, что вторую не скоро захочешь, «тридцать шестого», закурить, глянуть на часы – начало ночи. Испытать удовлетворение от самой той позы, в которой ты сидишь. Будет тишина во всю ночь. Не видно уже на улице прохожих, и городской транспорт не ходит. Такси да грузовики еще пробегают изредка по улице. Общее впечатление сырой оттепели прекрасно передано состоянием улицы. Хоть утром и был мороз, к двенадцати, когда я поднялся, началась капель, оживленный стук по карнизам, и на улице было затишье, я не попал нигде на ветер. Было не меньше нуля и совсем тихо. Я хожу в магазин дворами и если вижу что, так из
