Генрих Белль - Глазами клоуна Страница 26

- Алло.

- Надеюсь, - произнес Зоммервильд, - вы не прервали из-за меня двойное сальто.

- Я не акробат, а клоун, - сказал я, приходя в бешенство, - и разница между этими профессиями, во всяком случае, такая же большая, как между иезуитом и доминиканцем... А если уж я решусь на что-нибудь двойное, так не на сальто, а на убийство.

Он засмеялся:

- Шнир, Шнир, - сказал он. - Вы меня не на шутку тревожите. Неужели вы приехали в Бонн только для того, чтобы объявить нам всем по телефону войну?

- Разве я вам звонил? - спросил я. - По-моему, вы позвонили мне.

- Это не так уж важно, - возразил он.

Я молчал.

- Я прекрасно знаю, - начал он опять, - что вы меня недолюбливаете, не удивляйтесь, но я вас люблю, вы должны только признать за мной право проводить в жизнь определенные принципы, в которые я верю и которые я представляю.

- Если потребуется, то даже силой, - сказал я.

- Нет, нет, не силой, а всего лишь с надлежащей настойчивостью, возразил Зоммервильд; он произносил слова очень четко, - как это необходимо в деле с известной нам особой.

- Почему вы называете Марию "особой"?

- Потому что, с моей точки зрения, очень важно рассматривать это дело как можно более объективно.

- Вы глубоко заблуждаетесь, прелат, - сказал я, - это дело в высшей степени субъективное.

Я мерз в халате; сигарета намокла и курилась кое-как.

- Если Мария не вернется, я убью не только вас, но и Цюпфнера.

- Ради бога, не впутывайте сюда Хериберта, - сказал он сердито.

- Хорошенькие шуточки, - сказал я, - некий господин уводит у меня жену, но как раз его-то и нельзя впутывать.

- Он не некий господин, а фрейлейн Деркум не была вашей женой... И потом никто ее у вас не уводил, она сама ушла.

- Совершенно добровольно, не так ли?

- Да, - подтвердил он, - совершенно добровольно, хотя, возможно, в ней боролись чувственное и сверхчувственное начала.

- Ах так, - сказал я, - в чем же вы видите сверхчувственное начало?

- Шнир, - прервал он сердито, - я считаю вас, несмотря ни на что, хорошим клоуном... но в богословии вы совершенно не сведущи.

- Я сведущ в нем ровно настолько, чтобы понять, - сказал я, - что вы, католики, поступаете со мной, неверующим, так же жестоко, как иудеи поступали когда-то с христианами, а христиане с язычниками. Вы мне все уши прожужжали: закон, богословие... и все это, в сущности, из-за какого-то идиотского клочка бумаги, который должно выдать государство, да, государство.

- Вы путаете повод и причину, - сказал он, - но я вас понимаю, Шнир, я вас так хорошо понимаю.

- Ничего вы не понимаете, - сказал я, - и в результате заповедь о супружеской верности будет нарушена дважды. Один раз Мария нарушит ее, выйдя замуж за вашего Хериберта, второй раз она ее нарушит, когда в один прекрасный день опять сбежит ко мне. Ну, конечно, я мыслю недостаточно тонко и я недостаточно творческая личность, а главное, недостаточно хороший христианин, чтобы какой-нибудь прелат мог сказать мне: "Лучше бы вы, Шнир, продолжали свое внебрачное сожительство".

- Вы не улавливаете самого существенного - богословского различия между вашим случаем и тем, о котором мы в свое время спорили.

- А в чем различие? - спросил я. - Видимо, в том, что у Безевица более чувствительная натура... и что для вашего католического общества он тяжелая артиллерия.

- Да нет же, - он и впрямь рассмеялся. - Нет. Различие церковно-правовое. Б. жил с разведенной женой, на которой при всем желании не мог жениться по церковному обряду, в то время как вы... одним словом, фрейлейн Деркум не была разведенной женой и вашему браку ничто не препятствовало.

- Я же согласился подписать эту бумажку и был готов даже вступить в лоно церкви.

- Готовы из чистого презрения.

- Хотите, чтобы я притворялся верующим, изображая чувства, которых у меня нет? Раз вы требуете соблюдения чисто формальных условий, настаиваете на праве и на законе... тогда почему вы упрекаете меня в отсутствии чувств?

- Я вас ни в чем не упрекаю.

Я молчал. Зоммервильд был прав, и это угнетало меня. Мария ушла сама, конечно, они встретили ее с распростертыми объятиями, но, если бы она хотела остаться со мной, никто не заставил бы ее уйти.

- Алло, Шнир, - сказал Зоммервильд. - Вы меня слушаете?

- Да, - сказал я, - я вас слушаю. - Разговор с ним я представлял себе совсем иначе. Я хотел поднять его с постели часа в три ночи, отчитать как следует и припугнуть.

- Чем могу вам помочь? - спросил он тихо.

- Ничем, - сказал я, - разве что убедить меня в том, что секретные переговоры в ганноверской гостинице велись с одной целью - укрепить любовь Марии ко мне... и я вам поверю.

- Вы совершенно не хотите понять, Шнир, что в отношениях фрейлейн Деркум к вам наступил кризис.

- А вы были тут как тут и показали ей всякие законные церковно-правовые лазейки, чтобы она могла расстаться со мной. А я-то считал, что католическая церковь противница разводов.

- Боже мой, Шнир, - воскликнул он, - не можете же вы требовать, чтобы я, будучи католическим священнослужителем, помогал женщине упорствовать в грехе и жить вне брака?

- А почему бы и нет? - сказал я. - Ведь вы толкаете ее на путь разврата и супружеских измен... И если вы, будучи священником, согласны отвечать за это - воля ваша.

- Ваш антиклерикализм меня поражает. С этим я встречался только у католиков.

- Я вовсе не антиклерикал, не воображайте, я просто антизоммервильдовец, потому что вы нечестно играете и потому что вы Двуличны.

- Боже мой, - сказал он, - откуда вы это взяли?

- Слушая ваши проповеди, можно подумать, что у вас душа широкая, как парус, ну а потом вы начинаете строить козни и шушукаться по углам в гостиницах. Пока я в поте лица своего добываю хлеб насущный, вы ведете секретные переговоры с моей женой, не потрудившись даже выслушать меня. Это и есть нечестная игра и двуличие... Впрочем, чего можно ждать от эстета?

- Ладно, ругайте меня, возводите напраслину. Я вас так хорошо понимаю.

- Ничего вы не понимаете; вы медленно, капля по капле, вливали в Марию отвратительную мутную смесь. Я предпочитаю напитки в чистом виде; чистый картофельный спирт для меня милее, чем коньяк, в который что-то подмешано.

- Продолжайте, вам необходимо отвести душу, - сказал он, - чувствуется, что вас это глубоко затрагивает.

- Да, меня это затрагивает, прелат, и внутренне и внешне, потому что дело идет о Марии.

- Настанет день, когда вы поймете, что были несправедливы ко мне, Шнир. И в этом вопросе и во всех других... - он говорил чуть ли не со слезой в голосе, - а что касается смесей, то вы забываете, быть может, о людях, которые испытывают жажду, сильную жажду; лучше уж дать им не вполне чистый напиток, чем вовсе ничего не дать.

- Но ведь в вашем священном писании говорится о чистой, прозрачной воде... Почему вы не даете ее жаждущим?

- Быть может, потому, - сказал он с дрожью в голосе, - что я... что я, если следовать вашему сравнению... стою в самом конце длинной цепи, черпающей воду из источника. В этой цепи я сотый или даже тысячный, и вода не может дойти до меня незамутненной... и еще одно, Шнир. Вы слушаете?

- Слушаю, - сказал я.

- Можно любить женщину, не живя с ней.

- Вот как! - сказал я. - Теперь в ход пошла дева Мария.

- Не богохульствуйте, Шнир, - сказал он, - это вам не к лицу.

- Я вовсе не богохульствую, - сказал я. - Допустим, я могу уважать то, что недоступно моему пониманию. Но я считаю роковой ошибкой, когда молодой девушке, которая не собирается идти в монастырь, предлагают брать пример с девы Марии. Как-то раз я даже прочел целую лекцию на эту тему.

- Да ну! Где же? - спросил он.

- Здесь, в Бонне, - ответил я, - молодым девушкам в группе Марии. Я специально приехал из Кельна к ним на вечер, показал им несколько сценок и побеседовал с ними о деве Марии. Спросите Монику Зильвс, прелат. Конечно, я не мог рассказать девушкам о том, что вы именуете "вожделением плоти"! Вы слушаете?

- Слушаю, - сказал он, - и поражаюсь. Вы впадаете в довольно-таки фривольный тон, Шнир.

- Черт возьми, прелат, - сказал я, - ведь акт, ведущий к рождению ребенка, до некоторой степени фриволен... впрочем, если желаете, мы можем потолковать об аисте. Но все ваши речи, проповеди и учения, касающиеся этой откровенной стороны жизни, - сплошное лицемерие. В глубине души вы считаете все это свинством, узаконенным браком в целях самозащиты от человеческой природы... или же строите себе всякие иллюзии, противопоставляя телесную любовь всем другим чувствам, сопутствующим ей... Но как раз эти сопутствующие чувства и есть самое сложное. Даже законная жена, с трудом выносящая своего супруга, связана с ним не только телесно... да и самый пропащий пьяница, который идет к проститутке, ищет у нее не только телесной любви, так же как и сама проститутка. Вы обращаетесь с любовью, как с бенгальским огнем... а она - динамит.

- Шнир, - сказал он вяло, - я поражен, как много вы размышляли на эту тему.

- Поражены? - закричал я. - Лучше бы вы поражались тупоголовым животным, для которых их жены - не что иное, как законная собственность. Спросите у Моники Зильвс, что я говорил тогда девушкам. С тех пор как я узнал, что принадлежу к мужскому полу, я почти ни о чем так много не думаю... И это вас поражает?