Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного Страница 26

Класс зашумел уже враждебно. Посыпались реплики.

— Они так сказали, а вы не должны так говорить!

— И они бы не сказали, да вы их вынудили!

Учитель занудным тоном:

— Итак, причина опоздания!

Одна из девочек:

— Мы писали. Вы же много задали. Если бы не дописали, вы бы двойки поставили… А за опоздание двоек в журнал не ставят.

Реплики с места: Молодцы, девчата!

Учитель: И ты, Лазейкина, писала?

Лазейкина: Да…

Учитель: И ты, Морозова?!

Морозова: Да. Мы вместе с Лазейкиной…

Учитель: Не могу поверить, ибо факты таковы: литературу никогда не учите вы!

Морозова: Неправда!

Учитель холодно: Довольно! Можете отправляться.

Опоздавшие хором: Куда?

Учитель (с притворным негодованием): Они еще спрашивают! Извольте отправиться вон! Некогда мне с вами разговаривать!

Опоздавшие покидают класс.

Та же ученица с первой парты, взглянув на часы, громко:

— Прошло уже 25 минут урока. Павел Николаевич, не очень-то Вы дорожите временем!

Учитель недовольным тоном, но тихим голосом:

— А тебя, Русанова, никто не спрашивает. Молчи, а то пойдешь вслед за ними! Ишь, разговорилась. Отнимают у меня время, и я же виноват! Читай, Сливочнина, характеристику!

Сливочкина, запинаясь, читает написанное у нее в тетради.

Учитель, не дав ей дочитать до конца, тыча средним пальцем левой руки в сторону другой ученицы:

— Иванова, какой недостаток в работе Сливочниной?

Иванова подпрыгивает, как мячик, и тут же в страхе замирает, хмурит брови, собираясь с мыслями.

Иванова: Основным недостатком Сливочниной является то, что…

Класс смеется весело.

Иванова: Основным недостатком является то, что Шолохов…

Класс смеется еще веселее.

Учитель (вальяжно развалившись на стуле): Не мешайте Ивановой выразить собственное мнение. Оно у нее, наконец, появилось. Или ты все уже сказала, Иванова?

Иванова, озираясь по сторонам, молчит.

Учитель по-деловому: Тогда перейдем к новой теме.

В классе стало тихо. Очень тихо. Но вдруг учитель вскакивает с места.

Учитель, яростно делая два ударения в слове:

— Березина! Ты о чем там беседуешь с Галкиной? Повернула голову на 180о, подставила мне свою спину. И думаешь, что мне интересно ее обозревать?!

Березина робко, оправдываясь: Да я, Павел Николаевич, два слова всего сказала…

Учитель: Молчать! Ты у меня договоришься! Вон Воробьева с Уныловой договорились! Я побеседовал с их родителями, так они теперь знают, как надо себя вести. Знаешь, Унылова?! Будешь себя хорошо себя вести?

Русанова с упреком: Павел Николаевич! Хотите всех нас водить, как бычка на веревочке!

Учитель не столько возмущенно, сколько удивленно: Русанова, ты опять? Молчи, лучше будет!

Русанова сердито: Хуже не будет, Павел Николаевич. Хуже некуда!

Учитель гневно: Ну, говори, Унылова, Будешь себя плохо вести?!

Унылова, умоляющим тоном: Ну что мне еще сказать, Павел Николаевич? Я ведь уже все вам говорила…

Учитель упрямо: Я не слышал!

Унылова вежливо, но настойчиво: Я уже все сказала.

Учитель грозно: Повтори, чтобы все слышали. Я вам покажу, как себя надо вести. Еще раз поговорю с твоей мамой, но, подойду к ней по-другому. Я знаю, как надо подойти! Ну, Унылова! Я слушаю! Будешь себя плохо вести?

Унылова, покорившись: Нет, не буду!

Учитель: Вот и нужно было сразу так сказать.

Унылова еле слышно: Я сразу так и сказала…

Учитель: Садись. А ты, Воробьева! Ты что скажешь? Встань, когда с тобой учитель разговаривает!

Воробьева встала.

Учитель, приблизившись к ней: Ну, Воробьева, что ты скажешь?

Воробьева растерянно: Что я могу сказать? О чем?

Учитель: О своем поведении. Оно было наглым и вызывающим. Итак!

Воробьева: Но я же замечания еще не получала…

Учитель: Это меня не интересует! Выходи к доске!

Воробьева просящим тоном: Зачем? Павел Николаевич, зачем вы заставляете нас перед вами в струнку вытягиваться? Это же не армия! И мы не солдаты!

Учитель в бешенстве: Вы-хо-ди! Слышишь?! Чтобы все видели и слышали, что ты скажешь! Я вам покажу! Я из вас дурь выбью!

Сзади слышится смех.

Мальчишеский голос: Драться-то и мы умеем…

За первой партой первого ряда сидящая рядом с Русановой девочка тихо заплакала. Слезы струйками бегут по ее лицу.

Русанова шепотом соседке: Если бы он со мною так, я бы ему ответила.

Соседка Русановой сквозь слезы: Тебя бы исключили…

Русанова: Еще посмотрели бы…

Соседка Русановой тихо: А как он умеет унижать! Не-на-ви-жу!

Учитель, делая вид, будто не замечает, что за первой партой шепчутся: Ну, Воробьева, выходи! Я хозяин в классе. Ты обязана подчиняться мне!

Воробьева вышла, стоит у доски спокойная, бледная. Смотрит учителю прямо в глаза уничтожающе — насмешливым взглядом.

Учитель, взвинченный до предела, кричит: Ну, отвечай, Воробьева!

Воробьева, смирившись: Больше не буду разговаривать на уроках!

Учитель, немного остыв: Этого мало. Ты нагло себя вела. Я вам покажу! Я умею и по-другому разговаривать. Никто еще за вас как следует не брался, а я возьмусь. Разболтались дальше некуда!

Русанова елейным голоском: Ох, Павел Николаевич, как вы заинтересованы в нашем воспитании!

Класс смеется.

Учитель, притворяясь, что плохо понял сказанное ученицей:

Ты что там, Русанова! Что это за разговоры? Вечно болтают с Мудрецовой!

Русанова невозмутимо: Но я же не с Мудрецовой сейчас говорю, с вами!

Учитель громко, но без злости: Чтобы я тебя не видел за первой партой. Вон на последней посиди, где свободное место!

Класс хохочет вызывающе.

Учитель, осматривая присутствующих, оглядываясь на дверь:

Что за смех?! Я вам посмеюсь, вы у меня пожалеете! Пусть это может к чему-то привести (махнув рукой в сторону двери), но я доведу свое дело до конца. Слышите?! Садись, Воробьева, да знай, как надо извиняться. Вон Ростов с Родниным нагрубили мне, а потом на лестнице извиняются. Прощения надо так просить, чтобы все видели и слышали. Понятно, Роднин?! Роднин встал. Широкоплечий, сильный, лучший в школе спортсмен:

— А мы и не извинялись.

Учитель грозно: Что-о-о?! Повтори!

Роднин молчит.

На этот раз Павел Николаевич не настаивает на своем. С мальчишками он ведет себя более осмотрительно.

Учитель: Вы прекращайте свои фокусы! Мне надоело уже с вами разговаривать! Я не настолько низко пал, чтобы одно и то же каждому повторять по 20 раз. Я устал от ваших выходок. Я к ним не привык и не желаю привыкать! Хватит! Понятно! Хватит!

Русанова: Павел Николаевич! Вы уже хватили через край!

Учитель: Ты опять, Русанова?! Вон из-за первой парты.

Русанова: Не могу пересесть. Я плохо слышу.

Ребята смеются. Всем известно, что у Русановой стопроцентный слух.

Учитель неуверенно: Тогда Мудрецова пускай пересядет…

Класс хором: Да она у себя под носом не видит ничего!

Учитель молча смотрит в сторону Мудрецовой. Класс, наконец, затих, точно провалился в бездну. Но вдруг поднимается рука.

Учитель сердито: Ну, что еще, Мудрецова?

Мудрецова, вытирая слезы: Павел Николаевич, разрешите спросить тетрадь.

Учитель милостиво: Спроси.

Девочки передают Мудрецовой ее толстую тетрадь, с которой списывают все по очереди, почти без исключения.

Мудрецова берет тетрадь, садится на место и… хохочет громко, истерически. Смеется одна. Другие торжествующе, с ненавистью уставились на учителя, как бы говоря: ну, что? Довольны? Видите, чего вы добились своими фокусами?!

Учитель, делая вид, что он тут ни при чем и очень сожалеет о том, что лучшая ученица класса оказалась такой же бестолковой и недисциплинированной, как и другие.

— Ну вот, пожалуйста, посмотрите на нее. Только что все было сказано, как будто все до всех дошло. А она опять…

Прозвенел звонок. Учитель, прихватив журнал, который ему так и не понадобился, вышел. Ученики остались в кабинете. Долго шумели, обсуждая учителя, передразнивая его. Кто-то предложил пойти пожаловаться на него директору, но предложение это никому не понравилось. Все же Коротаев был хорошим учителем — такое было общее мнение, хоть как педагог перегибал вечно палку. Решили дальше терпеть его нравоучения. До экзаменов, выпускных, осталось ведь всего-ничего: 3 месяца. Договорились не опаздывать.

Чувствовалось: в его жизни что-то не ладится, отчего, наверное, он и пьет, и куролесит на уроках. Кое-кто даже знал, в чем дело. Со временем это узнают все…

Исаковский

Летят перелетные птицы

в осенней дали голубой,

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой.

А я остаюся с тобою,

родная навеки страна,

Не нужен нам берег турецкий,

И Африка нам не нужна.

Немало я стран перевидел,