Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник) Страница 27

Высокий и неряшливо одетый молодой человек порывисто обернулся, и на его лице выразилась радость, какую редко увидишь при таком скоплении духовенства. Ответил он, впрочем, довольно резко:

– Бентли, какого лешего ты здесь делаешь?

– О, все как обычно, ничего нового. Окно кухни было открыто, дотянуться до корзинки со столовым серебром ничего не стоило, вот ян…

В эту минуту одна из вечно хлопочущих и готовых помочь тетушек, особого и загадочного вида (обитающего на многолюдных приемах), устремилась к друзьям и объявила, что решительно намерена представить их новому викарию. Его коренастое, кареглазое, на вид весьма благоразумное и благочестивое преподобие было поглощено чинной и глубокомысленной беседой со стайкой юных леди, интересы которых ограничивались приходскими новостями, и, несмотря на все свое благочестие и здравый смысл, порой поддавалось обаянию этого общества. Но, как только апостол прекрасных дам заметил приближение двух гостей, невозмутимость внезапно покинула его, и он поразил своих слушательниц громким и радушным возгласом: “Здорово, Чудик!” Столь примечательное превращение заставило дам удивленно переглянуться, и всему собранию стало вдруг очевидно, что достопочтенный Эдвард Форд ем в представлении не нуждается.

– Что с Лэнгдон-Дэвисом? – сходу выпалил нареченный Чудиком.

– Вот уж не знаю, где его носит… То есть не имею ни малейшего представления, – сдержанно ответствовал викарий. – Думаю, он уехал в Бельгию или Тунис, ну или что-то в этом роде… Продался подороже и записался в армию.

– Надо ли понимать это так, – спросил Бентли, – что наш бедный друг продался первоврагу, или… – тут он вспомнил, что говорит с особой духовного звания, но не пожелал отступиться, – … или дьяволу?

Особа духовного звания натянуто улыбнулась.

– Нет, пока нет, насколько мне известно. Но в последнюю нашу встречу он собирался стать офицером какой-то европейской армии или что-то в этом духе. Да, Чудик, разреши тебя представить: это мистер Честертон – мисс Дороти Грэй, мисс Гертруда Грэй.

Мистер Честертон подал руку юным леди – брюнетке и невероятного оттенка шатенке, которые тут же весьма остроумно высказались о погоде. Никому из смертных не под силу более пяти минут поддерживать беседу с двумя дамами одновременно, так что вскоре Бентли оказался в компании своей кузины Дороти, чье дружеское расположение так ценил, поскольку она, единственная из присутствующих особ противоположного пола, была способна относиться к духовным лицам с юмором. Всякий здравомыслящий читатель сразу поймет, к чему в конечном счете приходят подобные действующие лица в предложенных обстоятельствах, а потому необходимо сразу же объяснить тот весьма специфический и, скажем не без гордости, весьма оригинальный принцип, которому мы намерены следовать в нашем повествовании. Составители этой провидческой хроники, лично не слишком искушенные в любовном искусстве, в настоящий момент находят подробное описание соответствующих сюжетных линий чрезвычайно отталкивающим, а потому предполагают представить все безусловно благопристойные любовные эпизоды посредством отточий. Желающие могут сами домыслить детали, а юный и невинный читатель скорее перейдет к более подходящим для него страницам, повествующим о ненависти, опасностях и разрушениях.

Далее следует вставка., сделанная рукой Э. С. Бентли. По-видимому, Бентли, который должен был закончить главу, не сделал этого, а затем примерно десять лет спустя добавил следующее примечание.

Джентльмен, представленный выше как мистер Честертон, был из тех, кто скрывает гениальность под обликом весьма умного человека. С юных лет он был наделен способностями к рисованию и стихосложению, которые, судя по его учебникам и тетрадям, проявились в самом начале его карьеры, во время учебы в школе св. Павла. Затем он стал председателем Клуба начинающих спорщиков. Именно в этот период его литературные опыты признали подающими надежды, а ряд публикаций в малотиражном журнале “Спорщик” привлек к себе внимание нескольких лиц, которые настоятельно советовали послать стихи и в другие журналы, дабы сделать их достоянием широкой публики. Вскоре он окончил школу св. Павла, после чего продолжил образование в разнообразных училищах искусств, и к моменту написания этих заметок его считали художником с невообразимо блестящим будущим, а его журнальные публикации, посвященные самым различным предметам, как и два небольших сборника стихов, встретили восторженный прием у многих критиков. Мистер Честертон подошел на опасно близкое расстояние к роли “восходящей звезды” и сумел избежать этого постыдного клейма лишь благодаря своей почти оскорбительной и самозабвенной скромности, которая не позволяла ему публиковать более десятой части написанного и в то же время заставляла густо краснеть, если кто-то отваживался заговорить с ним о его сочинениях. Но поначалу хвалы его талантам воздавали лишь двое друзей, одним из которых был уже знакомый нам мистер Бентли, адвокат, временами пятнавший свое высокое призвание и честное имя написанием газетных заметок и книжных рецензий. Вторым был мистер Олдершоу. Он начал карьеру как многообещающий журналист и вместе с мистером Бентли положил начало тому, что последний называл “честертонианскими беспорядками”. Иными словами, им удалось поднять прегромкий шум вокруг вышеозначенных поэтических сборников, тем самым создав мистеру Честертону репутацию известного поэта. Мистер Бентли старательно поддерживал этот ажиотаж, время от времени замечая в своих рецензиях что-то в таком, например, роде: “Из весьма осведомленного источника нам известно, что мистер Честертон, молодой поэт, заканчивает работу над значительным сочинением, которое будет посвящено” и т. д. и т. п. Стихотворения “молодого поэта” пользовались бешеной популярностью, и мистер Олдершоу время от времени публиковал пространные критические заметки под заголовками “Гилберт Честертон, поэт и художник”, “Гилберт Честертон и его произведения” и тому подобными.

Глава 2

Мотыльки и свеча

Мы видали тебя, о Любовь, ты светлаи прекрасна,Ты над нами паришь в высоте легким голубемясным,Двое спутников есть у тебя: дева об рукус мужем,И в глазах ее трепет невесты пред убраннымложем,А невинным дыханьем ее пробуждаетсякаждый бутон.Но имя деве – Судьба, и Смертью зовется он.

– Пока рано переодеваться к ужину, – проговорил Бентли в ответ на настойчивые призывы своего спутника, темноволосого молодого человека с меланхолическим взглядом, – еще нет семи часов.

Мистер Вернед, начинающий поэт и литератор, мрачно посмотрев на часы, был вынужден признать, что спешить некуда, и попытался занять себя, переставляя фигурки на каминной полке, а затем в нетерпении зашагал по комнате.

– А что же, Честертон отправился в Россию вместе с женой?

– Полагаю, – ответил его собеседник, шевеля кочергой угли, – в кои-то веки наш друг сказал нам правду. Он говорил, что собирается ехать. Не думаю, что он оставит жену в одиночестве. Что Фордем соединил, человек да не разлучает.

– Что ж, – печально ответил поэт, – не буду говорить, что завидую ему, но…

– Но ты хотел бы оказаться на его месте. Признаюсь, я тоже.

Вернед улыбнулся, хотя лицо его оставалось печальным:

– Вот уж не подумал бы, что ты мечтаешь о медовом месяце!

Брови адвоката, дрогнув, сошлись, он невесело усмехнулся и замер, уставившись на угли.

– Что до меня, – продолжал Вернед, – ты видишь, я оказался в дураках. Но дурак я или нет, я разберусь с этим раз и навсегда. Она будет там сегодня вечером. Лучше объясниться поскорее, хотя у меня и нет ни малейшего шанса.

Бентли с любопытством посмотрел на него.

– Ты уверен?

– Ни малейшего, – совершенно искренне повторил поэт, ибо, несмотря на надменное выражение, не покидавшее его лицо, он был одним из немногих людей, совершенно лишенных тщеславия.

– Ну что ж, прекрасно, – сказал Бентли со странной усмешкой. – А вот теперь и вправду пора переодеваться.

Пару часов спустя гости мистера Винсента Бошама, чья дочь Вера была предметом вышеозначенного разговора, могли наблюдать появление двух друзей. Некоторое время они слонялись по залу, прежде чем увидели саму мисс Веру. Вернед не особенно интересовался танцами. Как и председатель клуба, он полагал, что засвидетельствовать почтение даме можно не только запуская ее волчком. Бентли относился к балам так же, как и почти ко всему остальному, – он высмеивал их и при этом мастерски танцевал. После нескольких танцев и ритуальных замечаний о том, как же здесь душно, во время выступления приглашенного факира перед ними предстала мисс Вера Бошам; темноволосая, яркая, живая, она опиралась на руку дряхлого, лысого и подслеповатого военного с синей лентой на груди – знаком доблести, а не общества трезвенников[28].