Перед бурей - Нина Федорова Страница 27

– Но что с вами? Что с вами случилось? – кричала Мила. – Я оставила всё так ненадолго. Почему вы так переменились оба? Но вы живы, я – с вами, Жорж – здесь, братья здоровы, тётя – с нами. Вот наш дом. Значит, всё хорошо! Мы будем счастливы!

Глава XII

В отсутствие Милы в «Усладе» произошли горестные события-, изменившие и жизнь, и обитателей в ней. Чтоб не омрачать пребывания Милы в мальцевском доме, решено было всё скрыть до её возвращения и затем подготовить её постепенно.

И кто бы мог подумать – кучер Егор был причиной всех несчастий!

Замёрзший в новогоднюю ночь солдат, кучер Линдеров, был земляком, единоверцем и другом Егора. Из одного села они были взяты на военную службу. Встречаясь, они вполголоса беседовали, вспоминали о семьях, вздыхали. Чуждаясь всех остальных, они были моральной опорой друг другу.

Жестокая смерть друга потрясла Егора. Он не мог мириться с таким небрежным, безжалостным обращением с человеческой жизнью. Как и все в полку, и он ожидал, что вот-вот полковник Линдер будет наказан. Время шло, Линдер оставался на своём месте. Новый кучер-солдат, с испуганным, бледным лицом, возил Линдеров по городу. Где же закон? Чем же тогда защищён человек? Где заступники сирых? Система моральных верований и устоев заколебалась: мир равнодушно взирал на беззаконие. Налицо – жертвы; налицо и преступник – и все знают, и никто не смеет поднять голоса. Божий человек ходит по земле в воле злодеев. И не находится никого, чтоб обличить мучителей.

Первые дни Егор был в сильном волнении: бормотал что-то, взмахивал руками, качал головою; письмо писал «на деревню». Затем он сделался необыкновенно задумчив, погружался в какую-то собственную мысль.

Он стал рассеян, забывчив, неряшлив. Снисходительный ко всем, генерал Головин побранил Егора, отставил его на время от лошадей, поручив ему работу по расчистке конюшен и дорожек в парке.

Всё разрушилось в одно прекрасное утро.

Был полковой праздник, царский день. После обедни и торжественного молебна обычно производился парад, смотр войскам, и затем они с музыкой расходились по казармам. И в этот день всё шло, как всегда, в обычном строгом порядке, до самого того момента, когда начальство направилось принимать парад. Это торжественно производилось на огромной площади перед собором.

Длинными параллельными рядами неподвижно замерли солдаты. Духовой оркестр гремел гимном. Его звуки наполняли всё величественным, патриотическим и вместе религиозным чувством. Офицеры навытяжку, отдавая честь, стояли каждый у своей роты. Толпы зрителей, любуясь, наблюдали парад в отдалении. После гимна громовое «ура» прокатилось трижды, и, казалось, земля и небо содрогнулись, чтобы отдать эхо могучему крику. Затем наступила мертвенная тишина: начинался приём парада. Небольшая группа штабных офицеров отделилась и медленно направилась к рядам солдат. Во главе шёл генерал Головин, в числе следовавших за ним, немного поодаль и с краю, шёл полковник Линдер.

И вот…

Как? откуда? – появился около группы Егор. Неряшливо и небрежно одетый, взлохмаченный, похожий на испуганную птицу, он ступал неуклюже, неловко. Его появление в такой момент, в таком месте и в таком виде было ни с чем не сообразно, ни на что не похоже. Те, кто видел его, не верили глазам и, казалось, были парализованы не менее, как если бы он был привидением: это было непостижимо, невозможно, противоестественно. Егор между тем обернулся к полковнику Линдеру, и в мёртвой тишине прозвучали его слова:

– Пёс ты, не человек, ваше благородие! – И мужицким своим кулаком он ударил Линдера по лицу.

И ещё два-три мгновения стояла та же мёртвая тишина.

Только потому, что это было необычайно, ни с чем не сообразно, могло всё это случиться и никто сразу не мог прийти в себя. Солдаты не имели права выходить из рядов, чтобы кинуться на Егора. Офицеры не имели в обычае сами бежать и гнаться за кем-либо. И все оставались на своих местах. Шедшая принимать парад группа не могла заметить Егора, заходившего сзади. А Егор ещё имел время добавить:

– Гадишь ты Божию землю, где ходишь.

Всё это было так фантастично, что каждому вдруг показалось, что он заснул вдруг и спит.

Но кто-то крикнул протяжно: «А-а-а!» – и этот крик всех вернул к жизни. Ещё раздались крики, поднималась суматоха, но генерал Головин дал знак музыке – играть, адъютанту – арестовать Егора, Линдеру – удалиться за арестованным.

Рутина восторжествовала. Привычные звуки знакомого марша вернули солдат к привычному настроению: они зашагали. Дисциплина взяла верх. Парад закончился без осложнений. Солдат развели по казармам.

Но буря кипела в солдатских сердцах. В офицерских умах царило смущение. Сотни зрителей видели: офицер был опозорен, честь полка задета.

И в городе пошли слухи, поднялось волнение. Группы стояли на улице, горячо обсуждая событие. Отряд полиции, пройдя по улицам, просил публику не толпиться, расходиться по домам.

Арестованный Егор и не думал сопротивляться. Ведомый в солдатскую тюрьму, он шёл смиренно, понурив голову, погружённый в свои мысли. Он был спокоен. Переоделся в арестантское платье, подставил голову под бритву, руки протянул под кандалы.

Толпы, разгоняемые полицией, вновь собирались и сходились у солдатской тюрьмы. Там была и Варвара Бублик, и учитель классических языков и чистописания. Он был выпивши и кричал что-то на древнегреческом, размахивая красным клетчатым помятым носовым платком.

Назначен был немедленно военный суд над Егором, и генерал Головин должен был председательствовать.

На суде Егор был печален, но не смущён, и совершенно спокоен: его собственная совесть оправдывала его. На вопросы отвечал просто и кратко. Раскаяния не проявил, также и страха. С судьями говорил в своей обычной манере, как равный к равному, человек к человеку. Личных обид не имел, ни жалоб ни на кого, а генералу Головину выражал благодарность: «Жил у них, помощник был мне и покровитель, по-божески».

Сообщники? Не было. Ни к какой революционной группе не принадлежал и, очевидно, о них не имел и понятия. Кто подбил, посоветовал, подучил его на такой поступок? Единственно совесть и жалость. Замёрзший солдат был земляком, кроткий божий человек. Что касается «их благородия, полковника Линдера, таких бить надо, нельзя им давать власть над людьми». А как все другие терпят, он, Егор, решил сам наказать обидчика, и «буде к тому возможность», стал бы бить его ещё и ещё. Наказание? Это дело в руках начальства: кто к чему приставлен, пусть творит по закону, помня, однако, что каждому предстоит и смертный час, и Божий суд, и совесть надо держать «неосквернённу, чисту».

Теперь уж ничто не могло спасти Егора. Он был приговорён к смертной казни. Выслушал приговор спокойно.

Через семь дней он был расстрелян – рано утром, на заре, в тюремном дворе. Он