Марсель Прево - Куколка (сборник) Страница 28

– Подпишите это, – равнодушно промолвил он.

Я отказался.

Комиссар не настаивал, а, слегка пожав плечами, передал бумагу Делесталь, который и подписался под нею.

– Извините, сударыня, извините, сударь, – вежливо расшаркался перед нами комиссар, – мы удалимся.

Агенты тотчас же ретировались, раскланиваясь и расшаркиваясь в дверях. Господин с седеющими баками высокомерно пропустил перед собой всю эту публику, а потом обернулся ко мне и заявил:

– Потрудитесь завтра утром ждать меня к себе.

Я с величайшим достоинством, какое только возможно иметь человеку, манишка которого и галстук лежат в трех шагах от него на камине, ответил:

– Я к вашим услугам и буду ждать завтра утром ваших друзей.

Он загадочно усмехнулся и ответил тоном человека, задавшегося целью делать лишь то, что ему вздумается:

– Нет, мсье д'Алонд, я приду, и вы примете только меня одного.

Сказавши это, он слегка поклонился и не спеша, без тени гнева вышел в переднюю, тщательно закрывая за собою двери.

Какой тактики должен держаться молодой человек, очутившись без манишки и галстука в присутствии полураздетой дамы, когда из комнаты только что вышел ее муж, снабженный протоколом, уличающим ее в нарушении супружеской верности. Историк маленькой Туйи, настоятельницы ордена монахинь-затворниц, забыл преподать мне на этот случай совет, вероятно потому, что не допускал и мысли, что его ученик может оказаться в таком затруднительном положении.

Я был погружен в разрешение этой мудреной задачи, как вдруг заметил, что мадам Делесталь небрежно откинула котиковый жакет, которым она так целомудренно прикрылась во время посещения комиссара.

Она сидела на стуле, небрежно закинув ногу на ногу, захватив колено руками, склонив головку на плечо. По-видимому, она о чем-то глубоко задумалась.

Я не отрываясь смотрел на нее. Она была так пленительна в своей задумчивости и в своей небрежно-нескромной позе!.. Меня и очаровала и тронула эта нескромность. Разве она не служила доказательством того, что Мадлен находит лишним стесняться передо мною, что она считает меня близким, и раз закон порывает ее связи с мужем, то она отныне согласна признать мои права над собою?

Мысль, что есть женщина, признающая себя моей и считающая меня кем-то вроде мужа, преисполнила меня горделивым блаженством. Я кинулся к ногам Мадлен, покрыл ее руки жаркими, благодарными поцелуями. Я стал уверять ее в том, что всецело принадлежу ей одной, счастлив тем, что мне придется рисковать и пострадать ради нее, и умоляю ее простить мне тяжелый и неприятный инцидент, случившийся из-за меня. Да, да, я искренне считал себя виновным перед Мадлен, и жаждал получить ее прощение.

Она сердечно провела рукой по моей голове и мягко промолвила:

– Вы право очень милы, и мне положительно больно, что эта неприятная история случилась именно с вами… Но к счастью она не будет иметь никаких последствий: Делесталь не станет драться с вами.

– Почему же? ведь я не отказываюсь! – возмутился я.

– О, я вполне уверена, что вы храбры и никогда не отказались бы от дуэли, но это как-никак возбудило бы шум, подняло бы скандал, а Делесталь не потерпит скандала.

Но я уже не слушал Мадлен. Что мне было за дело до Делесталя, до комиссара, до протокола? Я сжал ее в объятиях и с юношеской страстью прошептал:

– Я люблю, люблю вас!..

Но она тихо высвободилась, уклоняясь от моих ласк.

– Нет, – тихо, но решительно промолвила она, – это уже невозможно! – и она слегка покачала головой.

В это мгновение со своей тихой, таинственной улыбкой, тесно сдвинутыми коленями и опущенными руками, она показалась мне такой же таинственной, такой же загадочной, как сама маленькая затворница Туйя.

Почему собственно я вдруг в то мгновение так ясно почувствовал, что никогда-никогда этот обольстительный сфинкс в образе женщины не будет принадлежать мне? Я безошибочно понял, что это так и будет, но не мог понять – почему?

Передо мной в одно мгновение с поразительной ясностью предстала вечная загадка женской души, с загадочной, изменчивой улыбкой, от которой горько плачут и умирают мужчины.

Я окончательно впал в смятение и, совершенно позабыв все мудрые наставления и предостережения мадам де Тенси, упал к ногам Мадлен; путаясь, задыхаясь, я предлагал ей вперемежку: то похитить ее, то убить ее мужа, то жениться на ней. Я приводил доводы, самые убедительные и самые бестолковые, но, тем не менее, способные своею искренностью тронуть самое бесчувственное сердце. Но Мадлен все с той же таинственной улыбкой на устах зажгла на камине свечи и молча, быстро и ловко делала свой туалет.

Когда я, измученный и взволнованный, закончил свою страстную речь, я заметил, что она стоит уже совершенно готовая к выходу: в шляпе и жакете.

– И, тем не менее, – промолвила она, – нам необходимо расстаться.

Расстаться! Она могла спокойно вымолвить это страшное слово «расстаться»!

– Я не хочу, – беззвучно прошептал я. – Я не хочу!.. Я пойду за вами… вопреки всему… вопреки вам…

– Вы слишком порядочный человек для того, чтобы преследовать меня против моей воли, – сказала она. – И к тому же, – с улыбкой добавила она, – вы без воротничка и без галстука.

Мне кажется, в тон последней фразы звучала легкая примесь иронии. Да и вообще Мадлен как-то сразу изменилась: ее недавняя нерешительность сменилась непоколебимой и твердой уверенностью.

Дойдя до порога, она остановилась и, обернувшись ко мне, тихо сказала: – Прощайте!

– Я хочу увидеть вас! – взмолился я. – Обещайте, что мы встретимся, иначе я не выпущу вас.

Она как бы что-то соображала.

– Я обещаю вам, что мы увидимся… если я смогу…

– Когда?

Вместо всякого ответа она подошла ко мне, взяла в обе руки мою голову и поцеловала меня прямо в губы.

О, этот поцелуй! Он раскрыл передо мной преддверие рая и сразу научил меня многому тому, чего я не подозревал.

Но, вместе с тем, он лишил меня способности соображать и сопротивляться.

Я долго не мог опомниться, не мог прийти в себя от этого мучительно-сладостного шока, но, как только стал приходить в себя, убедился в том, что я один, в пустой комнате с раскрытой кроватью, с двумя горящими свечами на камине и лежащими там же манишкой и галстуком, крайне изумленным, что они оторваны от моей персоны.

Глава 5

Весь этот вечер я был победоносно взволнован, а всю ночь не мог сомкнуть глаза. Уходя из комнаты на улице Боккадор, я заметил на ковре какой-то блестящий предмет, оказавшийся пряжкой; я тотчас же узнал ее: это была пряжка с лакированной туфельки Мадлен. Само собой разумеется, я немедленно завладел этой находкой: ведь это была частица туалета моей обожаемой Мадлен, как бы частица ее самой!.. Я благоговейно поцеловал эту пряжку и опустил ее в жилетный кармашек. Вернувшись к себе, я весь вечер не выпускал пряжки из рук и, даже лежа в постели, продолжал придерживать ее рукой под подушкой:

В противоположность большинству молодых людей моего возраста, которым пришлось бы пережить подобное происшествие, я не испытывал ни негодования, ни разочарования: я был полон надежды и веры в Мадлен.

Перелистывая «Весь Париж» я нашел следующее: «Делесталь (Жан), кав. орд. почет. легиона, оружейник, судья при торговом суде, домовл., ул. Пьер Шаррон, 33».

Итак, все подтверждало почетное положение мужа; что же касается до Мадлен, то обстоятельства сегодняшнего свидания, кажется, достаточно ясно доказывали, что это было ее первое свидание.

Какой трогательный промах с ее стороны: избрать помещение для своего любовного свидания чуть не бок о бок со своим домом! Меня так трогала эта детская неопытность, что я был готов преклоняться перед святой чистотой Мадлен и чуть ли не благодарить за то неприятное и неловкое положение, в которое она поставила меня именно этой самой неопытностью.

Я был твердо уверен, что неприятное открытие, сделанное ее мужем, навеки отторгнет его от Мадлен и поставит между ними непреодолимую преграду, благодаря чему я являюсь ее единственным и естественным покровителем и защитником.

Мое юное рыцарское сердце было готово предоставить ей всевозможные возмещения: вплоть до брака включительно. Она разведется, и мы тотчас же поженимся. Это было моим прямым долгом, правда, сулившим мне немалое наслаждение.

Правда, мне еще предстояла нешуточная борьба с моими опекунами… супругами де Тенси и доном Галиппе… Воображаю, какой они поднимут вопль!.. «Филипп вздумал жениться на разведенной!!!» И «охи», и «ахи» со всех сторон, и мольбы обдумать этот страшный, решительный шаг.

«Ну, что же поделаешь? Придется, конечно, все это пережить. Ведь это же неизбежно, я должен так поступить: меня связывают обстоятельства и мое положение, если только я, честный человек, а я имею смелость считать себя именно таким – безвыходно!» – с наслаждением убеждал я себя.

На этом мои мысли стали мешаться, и я предоставил судьбе дальнейшее распутывание этого запутанного клубка, что она и сделала.