Джон Пассос - 42-я параллель Страница 29

Работа у "Дрейфуса и Кэрола" совсем не походила на службу у миссис Робинсон. Служащие были по преимуществу мужчины. Мистер Дрейфус был маленький тонколицый человечек с маленькими черными усиками и маленькими черными пронзительными глазками и легким акцентом, который делал его похожим на родовитого иностранного дипломата. Он носил желтые, моющейся замши перчатки и желтую трость и каждый день приходил все в разных, изысканно сшитых пальто. По словам Джерри Бернхэма, это был мозг фирмы. Мистер Кэрол, тучный, краснолицый, курил без перерыва сигары, часто отхаркивался и уснащал речь старомодными южными словечками. Про него Джерри Бернхэм сказал, что это вывеска фирмы. А сам Джерри Бернхэм был юноша с помятым лицом и беспутными глазами и служил консультантом фирмы по техническим вопросам. Он вечно хохотал, всегда опаздывал на службу; Джейни ему чем-то пришлась по душе, и, диктуя, он обычно развлекал ее своей болтовней. Он ей нравился, хотя его беспутный взгляд немножко пугал ее. Джейни очень хотелось поговорить с ним, как старшей сестре, убедить его, что не надо так прожигать жизнь. Был еще пожилой счетовод мистер Силлс, какой-то весь ссохшийся, он жил в Анакостии, и никто никогда не слышал от него ни слова. В полдень он не ходил завтракать, а тут же, за конторкой, съедал сандвич и яблоко, а вощеную бумагу, в которую они были завернуты, аккуратно складывал и прятал в карман. Было, наконец, двое бойких мальчишек рассыльных и крошечная серенькая машинистка мисс Симондс, всего на двенадцати долларах в неделю. Всякого сорта люди в элегантных костюмах или поношенно респектабельных пиджачках постоянно толпились в первой комнате, прислушиваясь к звучному басу мистера Кэрола, доносившемуся из-за стеклянной двери. Мистер Дрейфус скользил взад и вперед, не роняя ни слова, мимоходом улыбаясь знакомым, вечно в таинственной спешке. За завтраком в какой-нибудь закусочной или у киоска фруктовых вод она рассказывала обо всем этом Элис, и та глядела на нее восторженными глазами. Около часу Элис обычно ждала ее в вестибюле. Они всегда уходили в час, потому что в это время толкотни было меньше. Ни та ни другая никогда не тратила больше двадцати центов, и завтрак продолжался недолго, так что до возвращения на службу они успевали пройтись по Лафайет-сквер или даже по лужайке Белого дома.

Как-то в субботу вечером она засиделась в конторе, допечатывая на машинке описание подвесного лодочного мотора, которое должно было уйти в "Центральное патентное бюро" первой почтой в понедельник. Все уже ушли. Она старательно разбирала запутанные технические термины, но мысли ее были прикованы к открытке, полученной этим утром от Джо. На ней было только: "К черту жестяные посудины дяди Сэма. Скоро буду дома".

Подписи не было, но она знала почерк. Открытка ее встревожила. Джерри Бернхэм сидел у телефонного аппарата, проверяя листы по мере того, как она их кончала. Время от времени он наведывался в умывальную, и каждый раз, как он оттуда возвращался, по комнате волной проходил запах виски. Джейни нервничала. Она допечаталась до того, что маленькие черные буквы плясали у нее в глазах. Она тревожилась о Джо. Как мог он вернуться домой до срока? С ним что-нибудь стряслось. И фигура Джерри Бернхэма, беспокойно вертевшегося на табурете телефонистки, смущала ее. Сколько раз они с Элис толковали, как опасно оставаться в конторе вот так наедине с мужчиной. У пьяного мужчины, да еще под вечер, всегда только одно на уме.

Когда она передавала ему предпоследнюю страницу, его глаза, блестящие и влажные, перехватили ее взгляд.

- Вы, должно быть, порядком устали, мисс Уильямс, - сказал он. - Право, стыдно так задерживать вас, и притом под воскресенье.

- Это ничего, - ледяным тоном сказала она, и ее пальцы застрекотали еще проворней.

- А все виноват старина Кэрол. Он сегодня целый день болтал про политику и не давал никому толком работать.

- Теперь поздно об этом думать, - сказала Джейни.

- Да и вообще теперь поздно... смотрите, скоро восемь. Я уже пропустил свидание со своей возлюбленной... или почти пропустил. Ведь вы тоже заставляете кого-нибудь ждать, мисс Уильямс, не так ли?

- Нет, я просто собиралась пойти к подруге...

- Да, да, рассказывайте...

Он так заразительно захохотал, что и она невольно рассмеялась.

Когда последняя страница была проверена и рукопись вложена в конверт, Джейни поднялась за своей шляпой.

- Послушайте, мисс Уильямс, закинем все это на почту, а потом давайте закусим вместе.

Спускаясь в лифте, Джейни собиралась извиниться и ехать домой, но вышло как-то так, что она этого не сделала, и скоро, вся внутренне трепеща, она уже сидела с ним во французском ресторанчике на Эйч-стрит.

- Ну что вы думаете о "Новой свободе" (*69), мисс Уильямс, - спросил Джерри Бернхэм, со смехом усаживаясь за стол и протягивая карту. - Вот меню... и пусть руководит вами совесть.

- Право, не знаю, мистер Бернхэм...

- А я, так, по правде сказать, за демократов... По-моему, Вильсон великий человек. Я всегда за новшества, нет ничего на свете лучше перемен. Брайан - старый болтливый брюхан, но и он что-нибудь да значит, даже Джозеф Дэниелс (*70), который потчует моряков виноградным соком, и тот идет в счет. Этак, пожалуй, мы и в самом деле добьемся демократии... Может быть, и без революции обойдемся, как по-вашему?

Он не дожидался ответов на свои вопросы и все болтал и смеялся без умолку.

Когда позднее Джейни пыталась рассказать о происшедшем Элис, то все сказанное Джерри Бернхэмом уже не казалось ей таким забавным, ужин таким вкусным и весь вечер вообще таким приятным. Элис была очень недовольна.

- О Джейни, как же ты могла отправиться ночью, и с пьяным, и в такое место, зная, что я тут на стену лезу от волнения... Ты знаешь, у пьяных мужчин всегда одно на уме... Как хочешь, но я считаю, что это с твоей стороны бессердечно и легкомысленно... Я не думала, что ты на это способна.

- Но, Элис, ведь все было вовсе не так... - повторяла Джейни, но Элис расплакалась и целую неделю ходила с обиженным видом, так что Джейни уже не пыталась заговаривать с нею о Джерри Бернхэме. Это была ее первая размолвка с Элис, и ей было очень грустно.

И все же она подружилась с Джерри Бернхэмом. Ему, казалось, нравилось проводить время с ней, заставляя ее выслушивать свою беспрерывную болтовню. Даже перестав работать у "Дрейфуса и Кэрола", он иногда заходил за ней в субботу после занятий и водил ужинать к Кэйту. Джейни, пригласив Элис, попробовала было устроить пикник в парке Рок-Крик, но он вышел не из удачных. Джерри угощал девушек чаем на "Старой мельнице". Он теперь работал в техническом журнале и еженедельно давал фельетон в газете "Нью-Йорк сан". Он шокировал Элис, утверждая, что Вашингтон просто-напросто выгребная яма и скучища тут непролазная, что сам он гниет здесь и что большинство вашингтонцев или уже превратились в живых мумий, или ссохлись по меньшей мере от макушки до плеч. После того как он усадил их в вагон, Элис на обратном пути в Джорджтаун решительно заявила, что молодой Бернхэм не из тех юношей, с которыми может вести знакомство порядочная девушка. Джейни, довольная вечером, откинулась на сиденье открытого вагона и, следя, как скользят мимо деревья, по-летнему одетые девушки, мужчины в соломенных шляпах, почтовые ящики, освещенные витрины, сказала:

- Но, Элис, ведь он такой умный... Я так люблю остроумных людей, а ты разве не любишь, Элис?

Элис не отвечая, только поглядела на нее и сокрушенно покачала головой.

В тот же день к вечеру они пошли в джорджтаунскую больницу, навестить Папочку. Это было ужасно. Мамочка, и Джейни, и доктор, и сиделка - все знали, что у него рак мочевого пузыря и что он не жилец на этом свете, но они не смели признаться в этом даже самим себе. Они только перевели его в отдельную палату, где ему было спокойнее. Все это стоило уйму денег, и пришлось перезаложить дом. Уже истрачены были все сбережения Джейни, которые она держала на собственной книжке про черный день. В этот раз им пришлось ждать очень долго. Когда появилась наконец сиделка с покрытым полотенцем стеклянным урильником в руках, Джейни вошла к отцу одна.

- Хелло, Папочка, - сказала она с принужденной улыбкой. Ее тошнило от запаха дезинфекции. В открытое окно вливался теплый воздух от провяленных солнцем деревьев, сонные звуки воскресного вечера, карканье вороны, отдаленный шум улицы. Лицо у Папочки было исхудалое и перекошенное на сторону. Большие, совсем поседевшие усы жалостно распушились. Джейни чувствовала, что любит его больше всех на свете.

Голос его был слаб, но отчетлив.

- Ну, Джейни, плохи мои дела, видно, пора мне на слом, и теперь уж отсюда мне одна дорога... ну да ты знаешь лучше меня, эти сукины дети мне ничего не хотят говорить... Слушай, расскажи мне о Джо, он ведь тебе пишет, я знаю. Эх, и зачем только он поступил во флот, без протекции там не пробьешься, но я рад, что он пошел в море, берет пример с меня... В старые времена, мне еще двадцати не было, а я уже трижды обогнул мыс Горн. Это, понимаешь, было еще до того, как я пришвартовался к буксирному делу... По тут, лежа один, я поразмыслил, что Джо сделал то же, что и я когда-то: видно, в отца пошел, ну я и рад этому. О нем-то я не забочусь, только вот хотелось мне, чтобы вы, девочки, повыходили замуж и пристроились. Мне было бы легче. Не доверяю я теперешним девчонкам: юбочки по колено, ну и все прочее.