Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы) Страница 29

* "Кристалл чистейший" - название народной песни.

Все это я увидела в глазах молодого человека. Я увидела и много другого, пока моя голова была скована железным обручем мигрени. Молодой человек был из тех, что хотят казаться старше. Из тех, кому наскучил образ студента-шалопая. Из тех, кто считает, что несет на себе некий груз, чуть ли не бремя, сгибаясь под его тяжестью, и не знает, куда бы приложить этот тяжкий дар, с кем бы разделить его. На его лбу красовались те самые морщины, которые бывают на лицах юношей, переживших драму вселенской Истории. Он чувствовал себя ископаемым: казалось, его мысли шли из глубины веков. А на другом конце мысли, то бишь Истории, ныне болтался он, привязанный длинным шнуром своей памяти, словно астронавт в открытом космосе. Это вовсе не повод для шуток. И все же немного странно: откуда берется это чувство причастности к началу мира? Быть может, нечто внутри нас продолжает жить на протяжении всех наших жизней? Или просто-напросто все прочитанные книги, все увиденные фильмы, вся услышанная музыка дают это ощущение духовной отягощенности?

Как вы понимаете, я им тоже обладала. И потому сразу почувствовала жалость к этому молодому человеку, к тому же такому симпатичному. При всем при том выясняется, что он не так уж молод. Он только что признался, что ему тридцать четыре.

Итак, когда я впервые увидела их, он как раз рассказывал о себе. Он пробовал учиться и работать во многих местах, но в данный момент учился на архитектора.

- Вы, наверно, мечтаете спроектировать необыкновенный дом? - спросила София.

Прекрасный вопрос; ей удалось скрыть, что она ничего не смыслит в архитектуре. Что она считает это чертовски скучным занятием. Не подумайте, что я хочу очернить Софию, но я должна пояснить кое-что о ней: интересы ее исчерпываются уютными домашними посиделками, просмотром видеофильмов и покупкой нарядов. Иногда она берется читать какую-нибудь книжку, особенно если та хорошо кончается. Ее любимый цвет - небесно-голубой. Она работает в детском саду и на вопросы о работе обычно отвечает: "Я чувствую, что могла бы сделать для детей больше".

Именно это она ему и сказала, и на лице у молодого человека отразилось недоверие. Я видела по его глазам, что он подумал. Одного лишь ее присутствия было бы достаточно для того, чтобы залечить какие угодно раны.

Но в этом и заключается главный талант Софии - производить некое впечатление. Нечто сродни тому искусству, которому обучают гейшу. Подобно ей, София могла вести беседу обо всем на свете, даже о том, что сама считала совершенно неинтересным. Если бы она познакомилась с агрономом, она спросила бы его: "Вы мечтаете изобрести идеальную систему обработки земли?", а встреть она терапевта, поинтересовалась бы: "Вы, наверно, мечтаете найти панацею?"

Если бы кто-нибудь спросил Софию, о чем мечтает она, то, скорее всего, в ответ получил бы следующее: найти мужчину, с которым можно прожить нормальную жизнь.

Я скажу так: София - всего лишь приманка. Неподвижная лебедь, качающаяся на зеркальной глади воды.

Но вернемся в кафе к умудренному опытом молодому человеку. Упомянула ли я, что у него был красивый рот? Такой, который рождает безумные желания и будит в женщине безумную мучительную жажду; ту сладострастную негу, вызывающую дрожь, не хуже землетрясения? А глаза, они были такими, какие бывают лишь у того, кто ждет годами. Томные глаза, глаза того, кто мечтает от сотворения мира. Или, точнее, глаза, которые в силу генетических причин приобрели особую форму, особый блеск. Но страсти до этого нет дела: ей повсюду чудятся мечты.

А в это время София сидела, склонив головку набок, и, казалось, совсем не ощущала царящего вокруг зноя. Это меня бросало в жар в маленьком раскаленном доме, в моей голове ударила молния.

Молодой человек, которого звали Андреас, раскрыл Софии свою мечту о светлом доме, построенном на мысу. Много окон, дерева и белого известняка. Дом, который дышит и поет, безмятежный и удивительный.

- Как странно! - вырвалось у Софии. - О таком доме я сама всю жизнь мечтала!

И она дополнила его картину занавесками, глиняными горшочками, цветочными букетами, изящной мебелью по индивидуальному заказу и всякими финтифлюшками, которые взяла из журнала "Фемина".

Он улыбнулся и рассказал об Альберти, итальянском архитекторе эпохи Возрождения; что-то про то, что дом с идеальными пропорциями особым образом одухотворяется и становится живым существом. Что-то про то, что человек это своего рода дом, а дом - человек; я не уверена, что он сам хорошо понимал, о чем говорил, но София не отрывала от него заинтересованных глаз. Она выслушала подробный отчет о футбольных матчах, лекции о роли сюжета в кино и об истории гностицизма, речь о преимуществах и недостатках Европейского Союза, доказательства существования Бога и его отсутствия, краткий курс особенностей финской грамматики и советы по правильному приготовлению яиц; но София страдала плохой памятью, что частенько случается с людьми, видящими перед собой только одну цель.

- У меня есть одна привычка, - сказал Андреас, - я часто размышляю о том, в каких домах живут те или иные люди. Кого бы я ни увидел в городе, я сразу представляю себе обстановку, окружающую этого человека. Этот живет в скромном дешевом домике, этот - в затхлой холостяцкой комнатушке, этот - в роскошном особняке с красными бархатными портьерами.

Мне начало казаться, что молодой человек и вправду интересен.

Здесь, кажется, пришло время изложить мои взгляды на мужчин. Именно в этом мы с Софией зачастую расходимся: она хочет жить буднями, а я желаю праздника. Ненасытность - моя натура. В моем рту спелый плод, истекающий соком, бессловесная плоть или слово, ставшее плотью. Я хочу, чтобы вокруг шумел пир, гремела музыка, текла неумолчная беседа, витали похотливые чары.

Одно время я размышляла об иных, нечеловеческих мирах, я мечтала встретиться с пришельцами, и, как вы понимаете, любовь казалась мне тогда чем-то таким странным, как будто она сушествовала на другой планете. Можно сказать, я не верила в то, что любовь доступна людям. Поэтому, когда я вдруг встречала по уши влюбленного мужчину, полагала, что он прибыл с чужой планеты; с той же, что и я. Проще говоря, с планеты снов. Но проблема между нами, воображаемыми инопланетянами, заключалась в том, что происходили мы вовсе не с одной и той же планеты, а с совершенно разных, совсем непохожих небесных тел и каждый из нас обладал своими особенными и сложно поддающимися изменению привычками.

Если бы не София, я даже не знаю, как бы я со всем справлялась. Ведь это она готовила обеды и навещала тетушек. Я же писала мои картины, слушала музыку, философствовала и пребывала в тоске.

Я слышала, что сестры часто бывают совсем не похожи. Они делят между собой черты характера, подобно двум супругам: одна ревнива, другая свободолюбива. Одна молчунья, другая болтушка. Одна кокетлива, другая сдержанна.

Однако вернемся в кафе. Я сказала, что они ели вафли? София, как обычно, испачкала уголки рта взбитыми сливками и обворожительно слизнула их язычком, точно котенок.

И тут наконец молодой человек задал вопрос, который едва осмеливался произнести, - ведь он был уже настолько увлечен Софией, что ему не пришло в голову, что на его пути могут оказаться преграды. Да, стало очевидно, что эта девушка пробрала его до мозга костей; он был из тех людей, которые, сами того не подозревая, всю жизнь мечтают о большом и светлом чувстве. Такие люди могут расценить неожиданную влюбленность как знак того, что Бог все-таки существует и следит за ними своим светящимся оком. Единственным оком, которое источает свет вместо того, чтобы воспринимать его.

Ниспосланной Богом, благословенным сосудом для его сил и устремлений вот какой он считает свою возлюбленную.

Одним словом, он спросил ее, трепеща всем телом, неужели она проводит отпуск в одиночестве?

И София, двуличная штучка, ни словом не обмолвилась обо мне, а промямлила что-то насчет того, что приехала сюда, чтобы пережить некое мучительное расставание. Она произнесла это столь таинственным страдальческим голосом, что он не осмелился больше расспрашивать.

Но, София, ты ведь должна была заметить, что я не сплю? Или ты так занята им, что забыла подглядеть за мной?

Маленькая мартышка! Она назначила ему свидание завтра утром на том же месте!

А затем вернулась домой с порозовевшими щечками.

Я уже встала с постели и, несмотря на раскалывающую головную боль, начала писать один из моих пылающих портретов. Его портрет.

- Кармилла, - произнесла София, - может быть, на этот раз ты не будешь вмешиваться? Хотя бы на этот раз? Для меня это очень важно.

- Ты же знаешь, что это невозможно, - ответила я.

* * *

Наутро София попыталась улизнуть, пока я спала. Но я проснулась и застала ее, вдохновленную, в детском голубеньком летнем платьице и с соломенной шляпкой на голове.