Патрисия Данкер - Семь сказок о сексе и смерти Страница 3

— Ты ведь ее знаешь, дорогая? Вы вместе учились? Ведь мы с ней тогда встречались в том ресторанчике в Сохо?

Да, я знала ее. Я была ее лучшей подругой. А теперь она принадлежит всем. Любой сейчас может восхищаться этими широкими плечами пловчихи, умением в споре загнать оппонента в угол, этой ошеломляющей прямотой. Ей все равно, что о ней говорят. Да, она — лесбийская икона, носовая фигура каждого корабля, пускающегося в опасное плаванье по политическому океану, ее лицо всегда на обложке “Дивы”. Она — воплощение успеха. В ней есть все необходимые качества. Она стройна, красива, самоуверенна, ее желают все мужчины и все женщины, но руки прочь. Она недосягаема. Достаточно послушать, как она говорит.

Так кто же наблюдал за ней, следил, обманывал бдительность охранников, швейцаров? Проникал сквозь запертые двери?

К чему этот вопрос? Каждый вечер за ней следили миллионы глаз. Так зачем спрашивать, кто? Кто-нибудь из четырех миллионов, а то и больше.

Но от того, как это случилось, замерла вся нация. Все репортажи об этом деле я вырезаю и снимаю с них копии, потому что газетная бумага от времени желтеет и рассыпается. Я тщательно отметила тот телефонный номер, по которому нужно звонить, если мы что-то видели, что-то знаем, можем дать какую-то зацепку. Я завела небольшую коричневую папку, анонимный накопитель информации. Я стала детективом, собирающим воедино элементы головоломки. Но даже я не знаю, кто он был, тот мужчина, что следил за ней.

Она жила одна, в двухэтажной квартире в западной части Лондона. Пресса проявила скрытность, адрес не разглашался. У нее был шофер, в доме постоянно находился охранник, велось непрерывное видеонаблюдение. Она никогда не пользовалась общественным транспортом. По магазинам ходила в темных очках и шарфе, как кинозвезда пятидесятых. Но с ее ростом, с ее грацией — люди часто догадывались. Вы случайно не?.. И она всегда улыбалась.

Первой ласточкой стала маленькая заметка в “Санди Таймс” — об аресте человека, который преследовал принцессу Диану. Он обычно ждал ее у спортзала, где она занималась. Никогда не угрожал, не вступал с ней в контакт. Просто наблюдал. Казалось, ему наплевать на угрозы полиции. Он стоял и смотрел — на улице, в толпе, в аэропорту, за резиновыми фикусами и гигантскими папоротниками. Обычный парень, чья комнатушка была вся обклеена цветными портретами обожаемой принцессы. Она разрыдалась под его немигающим взглядом и потребовала, чтобы ее оградили от преследования. Однако вот оно, мелким шрифтом: среди других знаменитых женщин, за которыми кто-то следит, упомянута и она, — эффектный цветной снимок прилагается:

Линдси де да Тур, блистательная лесбиянка, ведущая вечерней политической программы “Вся Европа”, заявила о постоянно преследующем ее на улицах мужчине. Полиция не смогла установить личность виновного и задержать его.

Я вырезала эту крошечную заметку. Это была моя первая зацепка.

Но весть о ее смерти годом позже, обрушившаяся со всех таблоидов, со всех первых полос, вторая новость во всех вечерних программах, застала меня врасплох.

Ее тело отсутствовало. Никаких фотографий. Только нечеткие снимки парадной двери за гирляндами желтой полицейской ленты, лучшие архивные кадры “Всей Европы”, потрясенные коллеги, источающие зависть к ее успеху и затаенное торжество по случаю ее гибели, наперебой рвущиеся к камере, чтобы рассказать, когда они ее видели в последний раз и какой счастливой она выглядела. И мимолетнейшее явление женщины, которую мне больше всего хотелось увидеть, — ее любовницы, исполнительного директора крупной компании Елены Свонн, чьи накладные плечи обвисли под тяжестью горя. Я жадно заглатывала прессу. Полиция описывала происшедшее как “жестокое убийство на сексуальной почве”. Но подробностей не сообщали, чтобы избежать имитаций. То же самое было с “йоркширским потрошителем”[3]. Прошел слушок об отвертке, но что он с ней делал, оставалось загадкой до самого суда. Мы узнали, чего нам следовало бояться, только когда все было кончено. Я неделями записывала новости на видео, пока все не улеглось, и смотрела на ее исчезнувшее лицо, навеки застывшее в расплывчатых кадрах хроники.

Полиция искала крупного, сильного мужчину, агрессивного, одержимого психопата-извращенца, каких в наши дни не так уж мало. Он не оставил ни следов крови, ни отпечатков пальцев на ее теле или на иных предметах в доме. Линдси де ла Тур была широко известной лесбиянкой. Это почти наверняка сыграло свою роль. Искали мужчину, который при помощи какого-то невероятного приспособления смог сломать дверь. Усиленная стальная конструкция, укреплявшая дверную коробку, не выдержала и подалась под его натиском. И еще одна странная деталь — деталь, которая заглушила мои сомнения, разбудила во мне обычную решимость и подтолкнула к действию. Полиция уверена, что жертва была знакома с убийцей.

Всех друзей и коллег подробно допросили. Полиция рекомендовала прессе проявить уважение к желанию семьи устроить закрытые похороны. Однако заупокойная служба в церкви Святого Мартина-в-Полях, напыщенная и ханжеская — Линдси пришла бы в ярость — состоялась при большом стечении народа, скорбящие наводнили всю Трафальгарскую площадь. Все обсуждали ее убийцу, но подробностей никто не знал. Как беззащитны они, эти яркие звезды маленьких экранов, всегда на публике, герои чужих фантазий, объекты чужих желаний. Ее осиротевшее крыльцо было завалено букетами роз. Ее оплакивали безудержно и сладострастно.

Тем летом я была одна в доме. Макмиллан читал лекции в Калифорнии. После потрясающей находки — амфитеатра в Иерокитии — его пригласили в Оксфорд возглавить факультет классической археологии. Он стал известен не менее Барри Канлиффа, красавца-мужчины, откопавшего виллу в Фишберне. Макмиллану теперь приходилось постоянно колесить с лекциями, вооружившись слайдами и диаграммами. Ему предлагали гранты, пожертвования, субсидии и университетские должности. Он приходил домой только к ужину, его неустанно превозносили. Когда он был в отъезде, я кормила кошек, поливала цветы и жила в интенсивном режиме чтения и садоводства. Чрезвычайно приятное существование.

У меня нет детей, которые бы занимали все мое время, я никогда их не хотела. Дети неопрятны и шумны, а я всегда ценила порядок и покой. Я ненавидела грошовые подработки и частное преподавание, всю эту суету, которая поддерживает жизнь в оксфордских женах. Я не нуждаюсь в деньгах, и мне не бывает скучно. С какой стати я должна работать? Поэтому, когда Линдси убили, у меня было достаточно времени на размышления и сбор информации. Впрочем, узнать все, что мне хотелось, не представляло никакого труда. Я ведь была ее лучшей подругой. Я выждала пять дней после похорон. И объявилась, вся в слезах, на пороге ее матери.

Они жили под Оксфордом, в Чиппин-Нортон, к замшелым белым воротам вела тенистая аллея, крокетная площадка была покрыта стоячими лужами. В этом доме я играла с Линдси, когда мы были детьми. Здесь стояло дерево с самодельными качелями — огромная автомобильная шина, свисающая с ветки, теперь обтрепалась и облезла. А вот и косогор с лужайкой: по просьбе матери Линдси мы подстригали ее красивыми ровными полосами, оседлав огромную зеленую дизельную колесницу, которая отбрасывала сноп восхитительных влажных хлопьев травы во вздымавшийся за нами мешок, как у пылесоса. Сейчас здесь цвело новое поколение незатоптанных ноготков и душистого горошка. И мать Линдси тоже была здесь, съежившаяся, старая.

Я стояла перед ней и всхлипывала. Это произвело нужное впечатление.

Ее мать втянула меня внутрь, в темноту и прохладу, и стиснула мои руки.

— Она была такая красивая, — прошептала она печально.

Она все еще была красива, когда их, как ближайших родственников, вызвали опознавать тело. Они видели ее лицо — оно еще было прежним. Полицейские не стали показывать им фотографии. Но на дознании, конечно, будут обсуждать детали преступления. Их адвокат будет настаивать на том, чтобы часть информации не разглашали. Не стоит подогревать фантазию маньяков и убийц в Западном Лондоне. И стыд, боже, какой стыд. Конечно, они надеялись, что Линдси со временем встретит мужчину, одумается; в школе это все было естественно, но потом — так упорствовать! Вот ты же, дорогая, вышла замуж за этого симпатичного профессора… А она, она… Так рисковать. Но поздно, сейчас уже слишком поздно…

Я не посмела остаться дольше, чем диктуют приличия.

Следующий шаг был очевиден. Я воспользовалась отсутствием мужа. И пошла прямиком в полицию. Они установили мою личность. Позвонили родителям Линдси, которые были трогательно благодарны. Все, что она знает. Пусть скажет все. Скажи им. Любая мелочь может помочь. Моя речь была тщательно подготовлена.

“Вы не должны разглашать мое имя. Я — замужняя женщина, и мой муж ничего об этом не знает. Он не знает, что я пришла сюда. И не должен узнать. Обещайте мне полную конфиденциальность. Я была одной из любовниц Линдси. Я была ее ближайшей подругой. Я расскажу вам все, что смогу, чтобы помочь найти того, кто ее убил.