Александр Барченко - На берегу Страница 3

Захар прищурил глаза, отчего кожа у него на лице сложилась гармошкой, подмигнул и сказал вопросительно:

— Попадья?

— Это ничего не доказывает, — сказал дьякон угрюмо.

— Не доказывает? — спросил земский. — А за обедней у мужа к ручке прикладывается.

Захар спрятал улыбку в усах, сделал строгое лицо и сказал наставительно:

— Что ж, это — ничего!.. Это… подобает.

— К чему ты говоришь? — с сердцем сказал дьякон. — Разве я про неё? К чему?.. — Он закашлял, плюнул, потом покопал палочкой головёшки и сказал тише: — Были… народы… И люди!.. И есть!.. Должны быть… Зачем тогда жить?..

— Дьякон, — сказал земский, — гляди сюда! Видишь? Нет, ты не видишь… И я не вижу — туман! Ну, всё равно. Видел ты Млечный Путь? Тянется через небо дорожка, сыплет звёздами… Мелкими, мелкими… Их и не разберёшь — так себе, дым!.. Вот как найдёт на тебя эта блажь, задери бороду кверху, погляди и… подумай! Там, наверху, чёрт знает где, миллионы миров и на них… существа! Понимаешь? Живут!.. Читал в «Ниве»-то? А? Ну вот… Что перед ними люди, народы? Да знаем ли мы с тобой, можем ли мы ещё представить, что такое настоящие люди?!

Земский потряс головой и похлопал дьякона по коленке.

Захар смотрел с любопытством земскому в рот, потом наклонил голову набок и сказал недоверчиво:

— О!.. Скажи пожалуйста!..

Дьякон долго молчал, рылся хворостиной в углях, двигал бородкой, потом дёрнул шеей и поглядел на земского:

— Что ж это доказывает?

— То и доказывает… Ты — человек! — помещик погрозил пальцем. — Ну и… сапожник знай свои колодки… Каких тебе ещё людей надо? На земле все, брат, люди, все человеки! А впрочем, чёрт с тобой! Хочешь блажить и блажи… Блажи!.. Сделай милость! Не маленький. Захар! Дай-ка мне саквояж.

Земский завернул пузырёк и сердито стал уминать в саквояже полотенце.

— Правильно! — сказал Захар одобрительно. — Вот правильно. Какая тебе планида обозначена — так и живи… Вот и барин тебе… Так? Ай нет?..

— Х-хорошо!.. — сказал дьякон, и в голосе его заворочалась тупая, тяжёлая злоба. — Так-с… Объяснили!.. Миры!.. Хватит без нас? А зачем?.. Мы… нам зачем? Это… зачем?

Дьякон сунул костлявую руку в туман, и нельзя было понять, показал он на что-нибудь или с угрозой погрозил кулаком.

— Будет, отец дьякон, — устало сказал помещик. — Поблажил, и будет… Чего там?.. Вот мы сейчас чайку… У попа.

У берега, в камышах, сочно бултыхнуло. Из-под тумана на отмель полезли мелкие водяные морщинки. Захар встрепенулся.

— Сазан! Ишь ты, играет!..

— Теперь бы… с кашей! — вздохнул мечтательно земский.

— Сазан теперь не пойдёт, — сказал Захар. — Ни за какие тыщи! Сазан любит, чтобы его летом ловили… на горох… Погоди-ка — рожь зацветёт… Он те покажет!..

— Миша! — сказал дьякон жалобным голосом. — Миша!.. Нельзя!.. Понимаешь? Нельзя… Ежели без рассуждения…

На горе, за горбатой спиною амбара, кто-то чихнул, потом закашлял, и в тумане скрипнул простуженный голос:

— Дья-ка-ан!..

Захар втянул голову в плечи и зашептал испуганно:

— Кличет… дьяконица…

Дьякон завозился на песке, подобрал колени, потом вскочил и заковылял, сгорбившись, к берегу.

— Куда? Погоди! — крикнул земский. — Вместе пойдём!..

— Дья-кан!.. Ужи-ны!.. — Голос поперхнулся, замолк, потом сердито прокашлял: — Нак-казание Бо-жецкое!..

Дьякон переломил пополам своё длинное туловище и раскачал лодку.

— Дьякон?! Куда ж ты!.. Домой зовут…

Дьякон сдвинул с отмели лодку, разогнал её, купая в воде сапоги, вскочил на корму коленом, и лодка торопливо, сердито зашипела носом.

— Дья-ка-ан! — скрипел голос, и слышно было, что у женщины не хватает передних зубов. — Дзя-дзя-кан! Ужи-ны-ныть!..

Дьякон вырос в тумане гигантскою тенью, загремел вёслами. Кто-то, в мантии, взмахнул над лодкой длинным мечом, и, вздрогнув, с оттяжкой — в два такта — застучали уключины.

— Нехорошо? — сказал Захар вопросительно. — Вот нехорошо!.. Страм!..

На амбаре закувякал сыч.

По горе гремела телега. Ехали по сухой, убитой дороге, за церковной оградой, а колёса стучали в тумане над озером, и так же, минуту спустя, над водой заскрипела ось.

Высоко, в небе должно быть, родился ветер. Туманные тени над озером колыхнулись, дрогнули, заметались, и туман стал уползать, обнажая плоскую спину залива, словно кто-то скатывал с озера валиком серый пушистый войлок.

Земский поднялся на ноги, ёжась от сырости, обдёрнул жилет и взялся за саквояжик.

— Барин!.. — сказал Захар нерешительно.

Земский обернулся.

— Барин!.. — повторил Захар чужим трусливым плачущим голосом. — Ваше благородие!.. Господин земыскай!..

— Чего тебе?

— Господин земыскай!.. Явите Божеск… милость! — Захар снял шапку и, сидя, поклонился в землю. — Не ради меня… ради Бога!.. Дозвольте спросить… Дровец бы?.. А?.. самую малость… Хворосту…

Земский посмотрел на Захара, поморгал и ответил:

— Что ж?.. Пожалуй… Почисть!..

— Дай тебе Бог, Царица Небесная! — Захар опять поклонился в песок. — Не даст лесник-то… Записочку бы?.. Я… Марью Федотьевну-то вот этакой знал… — Захар показал на вершок от земли.

— Гм?.. Ладно, — сказал помещик. — Я скажу… Я у батюшки записку оставлю.

Захар опять поклонился. Потом надел шапку, шмыгнул носом и сказал прежним степенным голосом:

— Кошелёчек-то тебе отнести? Ай даром?..

— Не надо, — сказал земский. — Я сам.

Он щёлкнул портсигаром, чиркнул спичкой и зашуршал лопухами.

Захар потоптал головёшки, засыпал песком, потом пошёл к удочкам.

Он подтянул лески, высморкался в воду, долго ёрзал по песку задом, отыскал старое место с насиженной ямкой, свесил брови и бороду и опять словно уснул над водой, обхватив руками колени.

Валик тумана уползал к горизонту.

Вот из-под него вынырнула лодка.

Дьякон далеко в озере…

Вот задрожал под туманом, в воде, мерцающий ломтик. Дьякон размазал ломтик веслом, и у лодки выросли серебристые крылья и сзади зазмеилась янтарная дорожка.

Туман ушёл, и на смену ему с неба сползла на озеро разноголосая тишина.

Тина шепталась в камышах. Где-то высоко висели немые звенящие звуки. Тонким ножичком резала воду узкая отмель — там невидимкой копошились кулички и тихонько посвистывали, словно кто-то водил под сурдинку бородкой смычка по тоненьким струнам.

Лодки почти не видать…

У самого горизонта, в серебристой дорожке месяца, перебирает лапками чёрный паучок.

Исчез и он.

1911

ПРИМЕЧАНИЯ

Рассказ печатается по изданию: Жизнь для всех. Спб., 1911. № 3.