Милан Кундера - Вторая тетрадь смешных любовных историй Страница 3

Похвала дружбе

Мы снова пошли в парк. Снова рассматривали девичьи пары, сидевшие на лавках: попадались симпатичные девушки, но ни разу не было так, чтобы симпатичной была и соседка.

-- В этом есть какой-то особый закон, -- сказал я Мартину. -- Некрасивая женщина надеется что-то получить для себя от блеска своей более интересной подруги, в то время как красивая подруга надеется, что будет ярче выглядеть на фоне дурнушки. А для нас из этого вытекает, что наша дружба подвержена постоянному испытанию. И я очень ценю, что мы никогда не оставляем выбор в руках случая и не прибегаем к соперничеству. Выбор у нас всегда -- предмет вежливости. Мы предлагаем друг другу лучшую девушку, как старомодные господа, которые застревают в дверях, не желая пройти впереди другого.

-- Да, -- растроганно сказал Мартин. -- Ты отличный товарищ. Пойдем посидим немного, что-то ноги устали.

И мы с удовольствием немного посидели на лавке с поднятыми к солнцу лицами, позволив на некоторое время миру вокруг нас идти своим путем.

Девушка в белом

Внезапно Мартин выпрямился (движимый, очевидно, каким-то таинственным импульсом) и устремил упорный взгляд вдоль опустевшей дорожки. Сверху шла девушка в белом платье. Даже издали, когда нельзя еще было четко рассмотреть пропорции тела и черты лица, чувствовалось в ней какое-то особенное, трудно постижимое очарование, какая-то чистота и нежность.

Когда девушка приблизилась к нам, стало видно, что она совсем молоденькая, что-то среднее между девочкой и девушкой, и это нас обоих привело в такое сильное волнение, что Мартин сорвался с лавочки со словами:

-- Барышня, я режиссер Ясны, кинорежиссер. Вы должны нам помочь.

Он подал руку, и девушка, изумленная до бесконечности, пожала ее.

Мартин кивнул в мою сторону:

-- А это мой оператор.

-- Калиш, -- подал девушке руку и я.

Она поклонилась.

-- Мы оказались в затруднительной ситуации. Ищем здесь натуру для своего фильма. Здесь должен был нас ждать ассистент, который хорошо знает эти места, но он не приехал, и вот мы сейчас размышляем, как нам познакомиться с вашим городком и его окрестностями. Товарищ Калиш листает вон свою толстую немецкую книгу, -- сострил Мартин, -- но не находит там, к сожалению, ничего.

Намек на книгу, которую я целую неделю и так не мог читать, внезапно разозлил меня:

-- Очень жаль, что вы сами не поинтересовались этой книгой, -- атаковал я своего режиссера. -- Если бы вы вникали в такие вещи, а не перепоручали операторам, ваши фильмы, пожалуй, были бы не так поверхностны и не было бы в них стольких глупостей... Извините, -- обратился я к девушке, -- не стоит, конечно, беспокоить вас нашими производственными проблемами. Наш фильм -исторический и будет касаться этрусской культуры в Чехии...

-- Да, -- девушка снова поклонилась.

-- Это очень занимательная книга, посмотрите, -- подал я девушке немецкий том. Та взяла его в руки с каким-то набожным страхом и по моему настоянию перевернула пару страниц.

-- Где-то недалеко отсюда должно быть городище Пхачек, -- продолжал я, -которое было центром чешских этрусков... Но как туда попасть?

-- Это недалеко, -- обрадованно сказала девушка: она хорошо знала дорогу на Пхачек, что придало ей некоторую уверенность в том несколько туманном разговоре, который мы с нею вели.

-- Да? Вы знаете? -- спросил Мартин с наигранным облегчением.

-- Конечно! -- ответила девушка. -- Это час пути отсюда.

-- Пешком? -- спросил Мартин.

-- Да, пешком.

-- Но мы с машиной, -- сказал я.

-- Не будете ли вы нашим лоцманом-экскурсоводом? -- спросил Мартин, но я не стал продолжать обычный шутливый ритуал. Более точный в психологических оценках, чем Мартин, я почувствовал, что легкомысленный треп в этом случае нам только повредит, и наше оружие сейчас -- абсолютная серьезность.

-- Мы не хотим злоупотреблять вашим временем, -- сказал я, -- но если бы вы были так добры и подарили бы нам пару минут, чтобы показать место, которое мы ищем, вы бы нам очень помогли, и мы оба были бы вам очень признательны.

-- Да, конечно, -- девушка снова поклонилась, -- с удовольствием... Мне только нужно... -- Лишь сейчас мы увидели в ее руках сетку, а в ней две головки салата. -- ...нужно отнести маме салат, но это недалеко, и я бы сразу пришла...

-- Разумеется, вы должны отнести маме салат вовремя в целости и сохранности, -- сказал я. -- Мы с удовольствием подождем.

-- Да. Это займет не больше десяти минут, -- она еще раз поклонилась и, воодушевленная, поспешила домой.

-- О Боже! - воскликнул Мартин и сел на лавку.

-- Прекрасно!

-- И не говори! Эта стоит двух фельдшериц.

Обманчивость излишней уверенности

Но прошло десять минут, четверть часа, а девушки не было.

-- Не беспокойся, -- утешал меня Мартин. -- Если она чего-то стоит, значит придет. Наш приступ был абсолютно правдоподобным, и девочка была в восторге.

Я тоже так думал, и мы остались ждать, с каждой убывающей минутой все более жаждая этой девушки, похожей на девочку. Между тем минуло время, назначенное для встречи с вельветовой девушкой, но мы были так настроены на девушку в белом, что даже не встали с лавки.

А время шло.

-- Послушай, Мартин, -- сказал я наконец. -- Мне кажется, она не придет.

-- Как ты это объяснишь? Ведь она внимала нам, как божеству.

-- Да, -- сказал я, -- и в этом наша беда. Она нам чересчур поверила!

-- А ты чего хотел -- чтоб не поверила?

-- Так было бы лучше. Чрезмерная вера -- наихудший союзник. -- Эта мысль меня увлекла. -- Когда веришь во что-то буквально, свою веру приводишь к абсурду. Скажем, сторонники определенной политики никогда не принимают всерьез ее софизмы, но лишь практические цели за ними. Ведь политическая фразеология и софизмы -- не для того, чтоб им верили. Они скорее служат чем-то вроде отговорок -- на основе общей договоренности. Сумасшедшие, которые принимают их всерьез, рано или поздно находят в них противоречия, начинают бунтовать и рано или поздно кончают как еретики и отступники. Нет, излишняя вера никогда не приводит ни к чему доброму -- и не только в политических и религиозных системах, но и в нашей, с помощью которой мы хотели завоевать эту девочку.

-- Я что-то перестаю тебя понимать, -- сказал Мартин.

-- Все очень просто: для этой девушки мы -- всего лишь два важных и уважаемых господина, а она, как воспитанный ребенок, который уступает в трамвае место старшим, хотела нам угодить.

-- Так почему же не угодила?

-- Потому что слишком поверила. Отдала маме салат и сразу же восторженно рассказала о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мама...

-- Да, остальное понятно... -- прервал меня Мартин и встал со скамейки.

Предательство

Солнце тем временем уже медленно опускалось на крыши местечка, слегка похолодало, и нам стало грустно. Мы заглянули еще раз на всякий случай в кафе-самообслугу -- не ждет ли нас там каким-то чудом девушка в вельвете. Там ее, конечно, не оказалось. Была уже половина седьмого. Мы подошли к нашей машине и вдруг почувствовали, будто нас двоих изгнали из чужого местечка со всеми его радостями. Мы решили, что нам ничего не остается, как только укрыться на экстерриториальной почве своего автомобиля.

-- Послушай! -- обратился ко мне Мартин в машине. -- Брось ты это похоронное настроение! Для этого нет никаких оснований: самое главное еще впереди!

Я хотел напомнить ему, что на это главное у нас всего-то час времени из-за Иринки и ее жолика, но промолчал.

-- В конце концов, -- продолжал Мартин, -- день был удачный: "регистраж" этой девицы из Траплиц, "контактаж" вельветовой барышни, -- ведь они теперь у нас в руках, стоит только приехать сюда еще раз.

Я не возражал. Да, "регистраж" и "контактаж" были выполнены превосходно. С этим полный порядок. Но я подумал в этот момент, что Мартин в последнее время, кроме бесчисленных регистражей и контактажей, ни к чему более основательному не пришел.

Я посмотрел на Мартина. В его глазах светилась та же обычная жажда, и я почувствовал, что люблю его -- как и то знамя, под которым он всю жизнь марширует, знамя вечной погони за женщинами.

Через некоторое время он сказал:

-- Уже семь часов.

Мы подъехали к лечебнице и остановились метрах в десяти от ворот, чтобы видеть в зеркале заднего вида всех выходящих.

Я продолжал размышлять о знамени. И о том, что в этой погоне за женщинами год от года все меньше женщин и все больше самой погони. При условии заведомой тщетности можно ведь каждый день преследовать какое угодно количество женщин и таким образом превратить погоню в абсолютную. Да: Мартин оказывается в ситуации абсолютной погони.

Мы подождали еще пять минут. Девушек не было.

Ни в малейшей степени меня это не беспокоило. Даже безразлично, придут они или не придут. Ведь если и придут, что толку: разве успеешь всего за час доехать до отдаленной квартиры, перейти к интимностям, заняться с ними любовью и в восемь часов попрощаться и уехать? Нет, в тот момент, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами, он перевел всю эту авантюру (как неоднократно и прежде) в плоскость самообманной игры. Да, именно это слово! Все эти регистражи и контактажи -- не что иное, как самообманная игра, с помощью которой Мартин хочет убедить себя самого, что ничего не изменилось, что любимая комедия молодости продолжает разыгрываться, что былые силы не исчерпаны, что лабиринт женщин бесконечен и по-прежнему в его власти.