Фрэнк О'Коннор - Немыслимый брак Страница 3

Отправляясь утром в церковь, Эйлин зашла к матери и мягко спросила:

- Мамочка, неужели ты даже не пожелаешь мне счастья?

Но мать только и ответила:

- Убирайся, наглая девчонка!

- Я вернусь завтра вечером и успею приготовить тебе ужин, мамочка, кротко проговорила Эйлин.

- Можешь вообще не возвращаться, - отозвалась мать.

Эйлин очень расстроилась, но миссис Грэм, когда они прощались у выхода из церкви, лишь насмешливо фыркнула:

- Оставь, детка, она это переживет. Старые люди все на один покрой. Я и сама такая, если сказать правду. По дороге домой я к ней загляну и выскажу все, что думаю.

- Миссис Грэм, если бы вы еще сделали ей яичный коктейль, с ней было бы проще иметь дело, - серьезно попросила Эйлин. - Она очень любит яичные коктейли, особенно если добавить побольше виски.

- Конечно, сделаю, - пообещала миссис Грэм, и на душе у нее вдруг сделалось легко, собственная бешеная ревность вдруг растворилась в предвкушении того, что ей предстоит утихомиривать другую расходившуюся мамашу.

У нее на руках было дело, пусть и состояло оно всего лишь в приготовлении яичного коктейля.

- И слышать не хочу, мэм! - вскричала миссис Клиери, - Нынешние молодые люди все одинаковы, все эгоисты, одни удовольствия на уме.

- Как вы можете так говорить, миссис Клиери? - возмутилась миссис Грэм, - Лучшей дочери во всей Ирландии не найти. Уж на что я довольна Джимом, но о такой дочери только мечтать можно.

- А ну как дети пойдут? - миссис Клиери уставилась на нее, как на помешанную.

- Вы же вырастили дочь.

- Это совсем другое дело, - отрезала миссис Клиери и не пожелала слушать никаких уговоров. У нее хватало ума понять, что ребенок отнимет у нее часть причитающегося ей по праву внимания и, возможно, даже начисто лишит ее привилегий. Нынешние молодые люди такие эгоисты!

После однодневного медового месяца Джим с Эйлин покорно вернулись к своим обязанностям, словно и не были женаты. Тем не менее у Эйлин, если вы встречали ее на дороге, вид был беззаботный и веселый, и она щеголяла в обручальном кольце, как всякая молодая новобрачная. Эйлин понадобилась вся радость, дарованная ей новым положением, ибо мать оказалась поистине проницательна, предрекая позицию, какую займут соседи. Их брак с Джимом стал предметом злых насмешек, и так продолжалось на всем его протяжении. Даже близкие подруги Эйлин все время подпускали шпильки, напоминавшие ей об ее странном замужестве. Нельзя сказать, что соседи были жестокосердны, просто их отношение к браку, равно как и отношение к смерти, отличалось страстностью, проявлявшейся в неприязни даже к бракам по второму разу.

Брак Эйлин и Джима, окончившийся, так сказать, за дверьми церкви, казался им издевательством над всем, во что они верили, поэтому они мстили, как мстят люди, которых оскорбили в лучших чувствах.

Джим делал вид, будто не замечает, что о них злословят. Он унаследовал от матери ее удивительное безразличие к людскому мнению и по-прежнему наведывался к Эйлин как ни в чем не бывало. Чаще Эйлин наведывалась к Джиму и его матери, а летом они на две недели ехали в Керри или Коннемару. Потребовался целый год, чтобы миссис Клиери привыкла к такому положению дел, и весь год она острым взглядом присматривалась к Эйлин - не появились ли признаки беременности. Наверное, счастье, что их не было. Кто знает, что могла учинить миссис Клиери.

Затем заболела миссис Грэм, и Джим ухаживал за ней днем, а Эйлин сменяла его ночью. Миссис Грэм умирала; когда сознание возвращалось к ней, она сжимала в своих руках руки Эйлин и говорила:

- Я всегда мечтала о дочери, и желание мое исполнилось. Исполнилось. Теперь вы будете счастливы, дом целиком ваш. Ты позаботишься о Джиме вместо меня?, - Я позабочусь о нем, - отвечала Эйлин, и в ту ночь, когда миссис Грэм умерла, она не стала будить Джима.

- Я решила, Джим, что не стоит будить тебя, - сказала она ему утром. Ты так измучился, а мама отошла так спокойно... Таково было бы ее желание, Джим, - добавила Эйлин торжественно, заметив его удивленный взгляд.

- Пожалуй, ты права, Эйлин, - согласился он.

Но на этом их затруднения далеко не кончились. Когда они предложили миссис Клиери поселиться с ними в доме Джима, она устроила еще больший шум, чем по поводу свадьбы.

- Как! Жить на чужбине! - закричала она в ужасе.

- Какая же чужбина, когда между нашими домами полмили, мамочка? воскликнула Эйдин, ее опять рассмешила поразительная материнская реакция на любое предложение.

- Полмили? - с хмурым видом переспросила мать. - Тут вся миля.

- Так ты думаешь, что твои старые друзья перестанут тебя навещать?

- Я не решилась бы их приглашать, - с достоинством ответила миссис Клиери. - И к тому же я бы там глаз не сомкнула, я привыкла к шуму трамваев. У Джима-то ведь мать умерла в своей постели, а мне он почемуто умереть у себя не дает!

И снова Джиму и Эйлин пришлось мириться с крушением своих надежд. Они не могли предложить никакой равноценной замены успокоительному скрежету трамваев, ползущих из города вверх по Соммерхиллу. А бросить превосходный дом Джима, который им понадобится впоследствии, рассудила Эйлин, и ютиться в тесном домишке вместе с капризной миссис Клиери было бы просто глупо.

И они стали играть в женатую пару. Раза два в неделю Эйлин кормила мать ужином пораньше а затем шла в дом к Джиму, и, когда он возвращался из магазина, у нее уже был готов ужин. Услышав, как поворачивается ключ в двери, она спешила встретить его в белом домашнем халатике, а он, как повелось, изображал удивление при виде нее. Войдя в гостиную, она молча показывала на разожженный ею камин, они ужинали, а потом читали или разговаривали, и ближе к полуночи он провожал ее домой. Несмотря на лишние хлопоты, им доставляло глубокое наслаждение стелить широкую постель, в которой Эйлин не провела ни одной ночи, вместе мыть посуду или - самое приятное - принимать гостей, как будто Эйлин и не надо было, как Золушке, лететь в полночь назад, чтобы вновь играть роль дочери и сиделки. В один прекрасный день, мечтали они, дом и вправду станет их общим, и она утром откроет дверь молочнику или булочнику.

Но все случилось не так. Джим вдруг тяжело заболел и, не желая вызывать в душе Эйлин борьбы между долгом по отношению к нему и по отношению к своей матери, предпочел лечь в больницу. Там, два года спустя после смерти миссис Грэм, он и умер.

И тут что-то произошло с Эйлин, так что даже мать ее притихла. На сей раз Эйлин не допустила никаких споров относительно того, как ей поступить. Она заперла собственный домишко, и мать последовала за ней в дом Джима, где Эйлин приняла его родственников. Тело уже перевезли в церковь, и, когда приехали родные Джима, у Эйлин был готов второй завтрак. Подавая на стол, она щебетала так, словно это было их горе, а не ее. Горячего не было, и Эйлин рассыпалась в извинениях. У могилы все плакали, но глаза Эйлин оставались сухими. Когда земля сомкнулась над Джимом, Эйлин продолжала стоять молча, наклонив голову, и тетка Джима, огромная толстая женщина, подошла к ней и взяла ее руки в свои.

- Ты молодец, девочка, - хрипло пробормотала она. - Тебе это зачтется.

- Что вы, тетушка, - ответила Эйлин, - я сделала все так, как было бы приятно Джиму. Так я чувствую себя ближе к нему. Скоро мы опять будем вместе. Как только мама умрет, мне тут больше делать нечего.

Что-то в ее словах, в сухих глазах, в моложавом лице было такое, от чего старшая женщина пришла в замешательство.

- А-а, пустое, детка, - нарочито беспечным тоном отозвалась она. - На похоронах все мы так думаем. Ты еще будешь счастлива, ты это заслужила. Вот погоди, у тебя еще будет большая семья.

- О нет, тетушка, - возразила Эйлин, кротко улыбаясь, и улыбка ее была особенная - умудренная и даже покровительственная, как будто она считала, что тетушка Джима еще не доросла до понимания каких-то вещей. - Вы сами знаете, другого такого мужа, как Джим, мне не найти. Два раза одинаково счастлив не будешь. Нельзя требовать слишком многого.

И тогда-то до родственников и даже до соседей наконец начало доходить, что Эйлин и в самом деле говорит правду: несмотря ни на что, она была безмерно счастлива с Джимом, счастлива на свой лад, чего понять им было не дано. И брак, который представлялся им пародией, в действительности был таким полноценным и настоящим, что на его фоне все остальное в мире (даже если исходить из их мерок) вполне могло показаться любой женщине лишь призрачной тенью.