Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных Страница 3

У Гранвиля, внука актера и сына художника, к середине 1830-х годов ставшего одним из лучших французских карикатуристов, накопился к концу 1830-х годов богатый опыт изображения полулюдей-полуживотных, а точнее существ с людскими телами и звериными головами (вообще в карикатуре такие симбиозы нередки, но далеко не все карикатуристы избирали именно этот вариант; многие рисовали, напротив, фигуры со звериным телом и узнаваемыми физиономиями современных политических деятелей[42]). Гранвиль начал изображать людей со звериными или птичьими мордами еще в 1820 году, которым датирован рисунок «Духовой квинтет»: здесь бык, две утки, кот и свинья играют каждый на своем духовом инструменте; впрочем, от животных у них только головы, тела же вполне человеческие[43]. По той же модели Гранвиль действовал в 1828–1829 годах, когда работал над принесшим ему славу циклом «Метаморфозы нашего времени»[44]; с этих пор люди со звериными головами стали «фирменным знаком» Гранвиля, а свой метод соединения человека и животного, обнажающий звериную природу человека, он начал называть «метаморфозой»[45]. После издания сентябрьских законов 1835 года, вводивших предварительную цензуру на карикатуры, Гранвиль был вынужден переменить сферу деятельности и отказаться от карьеры карикатуриста. Вдобавок карикатуры все-таки считались низшим, непрестижным жанром, карьера же академического художника Гранвилю не удалась (в 1840 году он попытался выставить в Салоне оригиналы двух иллюстраций к вышедшему в 1838 году двухтомнику Лафонтена, но ему отказали, и это стало очень болезненным ударом по его самолюбию). Книжные иллюстрации имели репутацию более благородную, чем карикатуры, печатаемые в газете или в виде отдельных эстампов: престиж автора книги как бы переходил на иллюстратора. Этцель, позвав Гранвиля практически в соавторы, в «соорганизаторы» сборника «Сцены частной и общественной жизни животных», утвердил его в самоощущении «художника-творца».

Разумеется в живописи XIX века было множество художников-портретистов, которые изображали людей в их натуральном виде; немало было и художников-анималистов, которые изображали животных – не в качестве символов, а опять-таки в натуральном виде[46]. Но сила Гранвиля была в том, что он, в сущности, не принадлежал ни к тем, ни к другим. Этцель в позднем (б.д.; конец 1860-х) письме к приятелю, Огюсту Виллемо, отмечал, что Гранвиль, «помесь Лафонтена с Беранже», парадоксальным образом «гораздо лучше умел разглядеть человека в животном, чем изобразить человека как такового»[47]. Он мог рисовать и просто животных: в «Баснях» Лафонтена 1838 года лишь на некоторых иллюстрациях представлены такие же «кентавры», как в «Сценах», а на других фигурируют вполне обычные звери. По его собственной формулировке, Гранвиль рисовал в «Баснях» зверей и «одетыми», и «на четырех лапах»[48]. Любопытно, что, вероятно, и для «Сцен» сначала предусматривалась такая возможность: в письме Этцелю, написанном в ходе работы над книгой, Гранвиль говорит, что битву насекомых (в рассказе «Снова революция!», открывающем вторую часть) лучше изобразить с помощью метаморфоз, чем просто рисовать животных[49]; значит, решение применять «метаморфозный» метод повсюду было принято не сразу.

Огромную роль, сыгранную Гранвилем при подготовке «Сцен», Этцель подчеркнул в рекламном проспекте будущей книги:

В сочинении, которое мы представляем публике, рисовальщик и писатели вдохновлялись одной и той же мыслью: пока Гранвиль рисовал, писатели писали. Всем известен жанр, созданный Гранвилем; у каждого художника есть своя излюбленная манера, так вот, этот наблюдатель обязан своей славой в первую очередь умению схватывать любопытные аналогии между Человеком и Животным, и именно поэтому он удостоился таких прозваний, как Лабрюйер животных и Лафонтен рисовальщиков. Наша публикация следует за многими другими, снискавшими немалый успех; но есть сочинения, в которых талант того или иного художника выражается весь целиком. В самом деле, до сих пор гений Гранвиля не был полностью свободен, поскольку ему приходилось в первую очередь выражать мысли выбранных им литераторов, жить с ними, по их велению, в их времени. Напротив, в нашей книге каждый его рисунок – творение, которое, хоть и связано с авторским рассказом, не становится оттого менее самостоятельным. Поэтому мы вправе сказать, что он превзошел сам себя, когда схватился с нашей эпохой врукопашную и превратил каждый из своих рисунков в изображение наших характеров, привычек и смешных черт – изображение, не будем спорить, язвительное, но притом очень правдивое. Рисунки, украшающие нашу публикацию, образуют галерею или, если угодно, зверинец, способный вызвать симпатии у рода людского.

После того как актеры вышли на сцену, требовалось вложить в их уста нужные слова. Выдающиеся писатели соединили свои перья с карандашом Гранвиля и набросали в рамке, замысел которой, как нам кажется, не имеет прецедентов и совершенно оригинален, веселую и в то же время серьезную картину современных нравов.

Они сумели избежать однообразных и приевшихся путей, какими идут авторы апологов и описательных физиологий, и в новой и остроумной манере изобразить Людей глазами Животных.

Кому же адресована эта книга? натуралистам или философам? детям или взрослым? мужчинам или женщинам? Полагаем, что можем утверждать: натуралисты найдут в ней факты, изложенные с большой научной точностью; философы – кое-что из повседневной философии; малые и большие дети – увлекательные сцены; и наконец, все вместе, если эта книга станет семейным чтением, узнают из уст Животных немало важных истин – нравственных, философических и политических[50].

Проспект Этцеля проливает некоторый свет на ход работы над «Сценами». Но изложенные в нем сведения нуждаются в уточнении. Известно, что список из 35 животных, который Этцель предлагал писателям, был составлен им совместно с Гранвилем[51]. Однако формулировка «пока Гранвиль рисовал, писатели писали», по-видимому, не совсем точна; на самом деле Гранвиль, вероятнее всего, начинал создавать рисунки лишь после того, как авторы присылали ему текст, и только некоторые авторы, например Луи Виардо, писали по его указаниям[52]. Напротив, Альфред де Мюссе и Шарль Нодье сначала представили Этцелю свои тексты, а уж потом Гранвиль начал их иллюстрировать. Из сохранившихся писем Гранвиля к Этцелю видно, что и тексты cамого Этцеля/Сталя он иллюстрировал уже после того, как они были написаны; например, в недатированном письме он жалуется на трудности иллюстрирования «чертовой статьи», изображающей битву насекомых (имеется в виду начало второго тома – «Снова революция»), и пишет, что отметил в рукописи те сцены, которые иллюстрированию не поддаются[53].

Этцель не только следил за общей картиной и за тем, чтобы в книге не было повторов, но и постоянно пекся об интересах Гранвиля. Сохранилось, например, его письмо неизвестному автору, где он просит кое-что сократить и, в частности, убрать сцену дуэли, «поскольку у нас уже есть очень длинная дуэль в Зайце, а Гранвиль ни в коем случае не станет иллюстрировать дуэль второй раз»[54]. Те же попечения о Гранвиле видны и в письме Этцеля Бальзаку от 7 мая 1842 года: «Я оставил Гранвиля со статьей г-жи Менессье-Нодье, чтобы он не терял времени. Он будет ворчать, если ему предложат оторваться от одного рассказа и перейти к другому…»; «другой» рассказ – это «История любви двух Животных», которую Бальзак не успел закончить. В этом же письме Этцель просит Бальзака, когда тот допишет свой рассказ, отослать его Гранвилю, а затем предлагает писателю самому побывать у художника и «дать ему наставления насчет рисунков»[55].

Всего Гранвиль изготовил 96 иллюстраций на отдельной полосе для первой части и 105 – для второй. Эти иллюстрации были двух типов: на одних Гранвиль изображал портрет «героя» (или, как сказано в рекламном проспекте, «тип, подвергнутый метаморфозе и представляющий какой-либо человеческий характер»[56]), на других – какой-нибудь эпизод рассказа. Всего вместе с мелкими виньетками и буквицами в двух частях напечатаны 323 гравюры, выполненные по рисункам Гранвиля[57].

Книга, как мы уже сказали, появлялась первоначально в виде выпусков, которые выходили в свет по пятницам. Каждый выпуск состоял из 8 страниц текста (поэтому более длинные рассказы могли заполнять несколько выпусков). Один выпуск на обычной бумаге стоил 30 сантимов (иначе говоря, те самые 6 су, о которых упомянуто в подписи под картинкой, украшавшей все выпуски), а на китайской – 60; при посылке по почте цена увеличивалась на 10 сантимов. Пятидесятый выпуск «Сцен» был объявлен в «Bibliographie de la France» 25 декабря 1841 года, и почти сразу же после этого (но уже с датой 1842 на титульном листе) вышла в свет первая часть «Сцен». Сотый выпуск был объявлен 17 декабря 1842 года, и тогда же увидела свет часть вторая. Том, состоявший из 50 выпусков, стоил 15 франков, а при посылке по почте – 18. На титульном листе первой части стоят фамилии двух издателей: Этцеля и Полена, на титульном же листе второй значится один Этцель.