Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI) Страница 30

- Где вы найдете, - воскликнул мистер Тигг, догоняя молодых людей у порога и осторожно притворяя за собой дверь, - такую независимость духа, как у этого необыкновенного человека? Где вы найдете такого римлянина, как наш друг Чив? Где вы найдете такой чисто классический склад ума, такую простоту характера, достойную тоги? Где вы найдете человека с таким неистощимым красноречием? Я спрашиваю вас, господа, разве он не мог бы сидеть в древности на треножнике и прорицать без конца, лишь бы ему давали побольше джина с водой за общественный счет?

Мистер Пинч с обычной кротостью собирался было что-то возразить на последнее замечание Тигга, но, увидев, что его товарищ уже сошел с лестницы, двинулся за ним.

- Разве вы уже уходите, мистер Пинч? - спросил Тигг.

- Да, благодарю вас, - ответил Том. - Пожалуйста, не провожайте меня.

- А мне, знаете ли, хотелось бы сказать вам два слова наедине, мистер Пинч, - сказал Тигг, не отставая от него. - Одна минутка в кегельбане, проведенная в вашем обществе, весьма облегчила бы мне душу. Смею ли просить вас о таком одолжении?

- Да, разумеется, - ответил Том, - если вы этого желаете. - И он последовал за мистером Тиггом в названное им убежище; добравшись туда, сей джентльмен извлек из своей шляпы что-то похожее на остатки допотопного носового платка и вытер себе глаза.

- Сегодня вы видели меня, - сказал мистер Тигг, - в невыгодном свете.

- Не будем говорить об этом, - сказал Том, - прошу вас.

- Да, да, в невыгодном! - воскликнул мистер Тигг. - Я на этом настаиваю. Если бы вам довелось видеть меня перед моим полком на африканском побережье, во главе атакующего каре, с детьми, женщинами и полковой казной посередине, вы бы меня просто не узнали. Тогда вы почувствовали бы ко мне уважение, сэр.

У Тома Пинча были свои понятия о том, что такое доблесть, и потому эта картина не так его потрясла, как хотелось бы мистеру Тиггу.

- Впрочем, не беда! - воскликнул этот джентльмен. - Один школьник в письме к родителям, описывая чай с молоком, которым его угощают, выразился так: "Это сплошная слабость". Повторяю эти слова, относя их к самому себе в настоящее время, и прошу у вас извинения. Сэр, вы видели моего друга Слайма?

- Конечно, видел, - сказал мистер Пинч.

- Сэр, мой друг Слайм произвел на вас впечатление?

- Не очень приятное, должен сказать, - ответил Том после некоторого колебания.

- Я огорчен, но не удивляюсь, - воскликнул Тигг, хватая его за оба лацкана, - ибо вы пришли к тому же заключению, что и я. Однако, мистер Пинч, хотя я чело-пек грубый и легкомысленный, я уважаю Разум. Следуя за моим другом, я выказываю уважение к Разуму. К вам, предпочтительно перед всеми людьми, обращаюсь я, мистер Пинч, от лица Разума, который не может отвоевать себе место под солнцем. Итак, сэр, не ради себя, - я не имею к вам притязаний, - но ради моего друга, сокрушенного горем, чувствительного и независимого друга, который их имеет, - я прошу у вас взаймы три полкроны, решительно и не краснея. Прошу, ибо имею на это право. А если я прибавлю, что они будут возвращены вам по почте не далее как на этой же неделе, то я предчувствую, что вы меня даже осудите за эту меркантильную оговорку.

Мистер Пинч достал из кармана старомодный кошелек красной кожи со стальным замочком, вероятно принадлежавший когда-то его покойной бабушке. В нем был один полусоверен и ничего больше. Все богатство Тома до следующей четверти года.

- Одну минуту, - воскликнул мистер Тигг, зорко следивший за этой процедурой. - Я только что хотел сказать, чтобы вы лучше дали эти деньги золотом, для удобства пересылки. Благодарю вас. Адресовать, я думаю, мистеру Пинчу в доме мистера Пекснифа - так дойдет?

- Дойдет, конечно, - сказал Том. - Пожалуйста, не забудьте прибавить "эсквайр" к фамилии мистера Пекснифа *, это будет лучше. На мое имя, знаете ли, в доме Сета Пекснифа эсквайра.

- Сета Пекснифа эсквайра, - повторил мистер Тигг, старательно записывая адрес огрызком карандаша. - Мы, кажется, говорили - на этой неделе?

- Да, но можно и в понедельник, - заметил Том.

- Нет, нет, уж извините. В понедельник никак нельзя, - сказал мистер Тигг. - Если мы условились на этой неделе, значит суббота последний день. Ведь мы условились на этой неделе?

- Ну, если вы уж так хотите, - сказал Том, - пускай будет на этой.

Мистер Тигг приписал эти условия к своей памятке, сурово нахмурившись, прочел про себя запись и, для большей солидности и деловитости, скрепил ее своими инициалами. Покончив с этим, он заверил мистера Пинча, что теперь все в полном порядке, и, пожав ему руку с большим чувством, удалился.

У Тома имелись весьма основательные опасения насчет того, что Мартин будет вышучивать эти переговоры, и ему хотелось на время избежать его общества. Поэтому он прогулялся несколько раз взад и вперед по кегельбану и вошел в дом только после ухода мистера Тигга с приятелем, как раз в ту минуту, когда Марк с новым учеником смотрели на них в окно.

- Я только что говорил, сэр, что если бы можно было этим прокормиться, - заметил Марк, указывая пальцем вслед недавним гостям, - вот самое подходящее для меня место. Служить таким молодчикам, сэр, это будет почище, чем копать могилы.

- А еще того лучше - оставайтесь здесь, Марк, - отвечал Том. Послушайтесь моего совета: оставайтесь в тихой пристани.

- Теперь уже поздно слушаться, сэр, - сказал Марк. - Я объявил ей. Уезжаю завтра утром.

- Уезжаете! - воскликнул мистер Пинч. - Куда же?

- В Лондон, сэр.

- Что же вы там будете делать? - спросил мистер Пинч.

- Ну, я еще и сам не знаю, сэр. В тот день, когда я вам открылся, ничего не подвернулось подходящего. О каком занятии ни подумаю, все уж очень легко, - что за честь быть веселым при такой работе. Наняться, что ли, к кому-нибудь в услужение, сэр? Может, какое-нибудь очень строгое семейство пришлось бы мне по плечу, мистер Пинч?

- А может быть, вы, Марк, пришлись бы не ко двору в очень строгом семействе?

- Возможное дело, сэр. Ежели бы я попал к каким-нибудь особо придирчивым хозяевам, я бы еще мог показать себя; да ведь как это узнаешь наперед, нельзя же напечатать в газетах, что вот-де молодой человек желает поступить в услужение и не столько гонится за жалованьем, сколько за придирчивыми хозяевами; ведь этого нельзя, сэр?

- Да, пожалуй, - сказал мистер Пинч, - мне тоже кажется, что нельзя.

- Завистливое семейство, - продолжал Марк в раздумье, - или сварливое семейство, или зложелательное семейство, или, на худой конец, очень уж прижимистое семейство, - вот тут я еще мог бы показать себя. Кто бы мне подошел больше всякого другого, так это тот старый джентльмен, что захворал у нас; ну и характерец, честное слово! Да что уж тут, подождем - увидим, авось что и подвернется, буду надеяться на самое худшее, сэр.

- Значит, вы твердо решили уехать? - спросил мистер Пинч.

- Сундук мой уже уехал с фургоном, сэр, а сам я уйду пешком завтра поутру и сяду в дилижанс, когда он меня нагонит по дороге. Позвольте пожелать вам всего лучшего, мистер Пинч, и вам тоже, сэр, - будьте здоровы и счастливы!

Друзья со смехом пожелали ему того же и отправились домой рука об руку; по дороге мистер Пинч рассказал Мартину о беспокойном и странном нраве Марка Тэпли - все то, что уже известно читателю.

Тем временем Марк, предвидя, что его хозяйка находится в сильном расстройстве чувств и что сам он вряд ли может отвечать за последствия длительной беседы с глазу на глаз, старался, как только мог, не встречаться с нею в продолжение всего дня и вечера. Этой его тактике весьма способствовало большое стечение посетителей в "Синем Драконе", ибо после того как разнесся слух об отъезде Марка, в распивочной весь вечер толокся народ, и гости усердно пили за его здоровье, то и дело чокаясь кружками. Наконец двери заперли на ночь, и Марк, видя, что теперь ему не отвертеться, собрался с духом и решительной походкой направился к дверям распивочной.

"Стоит мне только взглянуть на нее, - говорил себе Марк, - и я пропал. Чувствую, что тут мне и крышка!"

- Наконец-то явился, - приветствовала его миссис Льюпин.

- Да уж, явился вот, - сказал Марк.

- Значит, вы нас покидаете, Марк? - спросила миссис Льюпин.

- Да ведь что ж, приходится, - отвечал Марк, уставясь в землю.

- А я-то думала, - говорила хозяйка, проявляя самую пленительную застенчивость, - что вы... привязались... к "Дракону"...

- Я и то привязался, - сказал Марк.

- Тогда, - вполне резонно продолжала хозяйка, - Зачем же вы его покидаете?

Но на этот вопрос Марк и вовсе не ответил, даже после того как его повторили, и потому миссис Льюпин, передавая ему жалованье из рук в руки, спросила - не то чтобы неласково, нет, нет, совсем наоборот, - чего бы ему больше хотелось?

Всем известно, что есть вещи, которых живой человек не в силах вытерпеть. Такой вопрос, как этот, заданный таким порядком, в такое время и такой женщиной, следовало отнести именно к этой категории, по крайней мере поскольку дело касалось Марка. Он невольно поднял глаза, а подняв их однажды, уже не мог опустить, ибо сколько ни есть на свете полных, румяных, веселых, ясноглазых хозяек с ямочками на щеках - воплощение всего самого лучшего в них, самый, так сказать, цвет и совершенство среди хозяек стояло сейчас перед Марком.