Робер Мерль - Смерть - мое ремесло Страница 31

Прошло почти три года, как карающая десница всевышнего опустилась на твое плечо и отняла у тебя возможность пользоваться свободой, дабы творить зло. Прошедшие годы, я убежден, пошли тебе на пользу. Ты испытал угрызение совести, ты согнулся под бременем своих грехов.

Я не знаю ничего о твоих великих прегрешениях - ты все сделал, чтобы я ничего не знал о тебе, прервал всякую связь со мной. Но какова должна была быть твоя жизнь, если ты в конце концов докатился до убийства! Какой ужасный пример лени и разнузданной чувственности она должна была являть! Об этом я не могу и помыслить без содрогания. Наслаждение, наслаждение наихудшего сорта всегда уводит молодых людей с пути долга и покорности.

Но теперь, мой дорогой Рудольф, неотвратимое наказание наконец обрушилось на тебя. Оно справедливо, и ты это сознаешь. И бог в своем бесконечном милосердии готов тебя простить.

Разумеется, в настоящее время невозможно буквально выполнить священную волю покойного. Твое бесчестие исключает великую милость посвящения тебя в высокий священнический сан, о чем так мечтал твой отец. Но существуют и более скромные призвания, которые дали бы тебе возможность искупить свою вину. Для выполнения связанных с этим обязанностей требуется лишь искреннее раскаяние и желание служить богу. В этом твое спасение. Твой отец, который взирает на тебя с небес, я убежден, принял бы такое же решение.

Если твое раскаяние, как я надеюсь, открыло тебе глаза, если ты готов отбросить свою гордыню, отказаться от беспорядочной, беспутной жизни, то, полагаю, я смогу добиться снижения срока твоего заключения. Я имею некоторые связи, и мне стало известно, что родителям молодого В. - соучастника твоего преступления - удалось несколько месяцев назад добиться помилования сына. Это является для тебя счастливым прецедентом. Возможно, я смогу воспользоваться им, но сделаю это только в том случае, если буду уверен, что постигшая тебя кара тронула твое очерствелое сердце и вернет тебя кающимся и покорным в наши объятия.

Твоя тетя и сестры не поручали мне ничего тебе передавать. Ты понимаешь, что эти вполне достойные женщины не желают пока иметь ничего общего с уголовным преступником. Но они знают, что я тебе пишу, и непрестанно молятся о том, чтобы в твоем сердце проснулось раскаяние. Я тоже от всей души тебе этого желаю.

Доктор Фогель.

Через три месяца после того, как я получил это письмо, дверь камеры открылась, и в сопровождении надзирателя вошел старший надзиратель. Голос его зазвенел на всю камеру: "К начальнику! Живо!" Он пропустил меня вперед, надзиратель закрыл камеру, а старший надзиратель крикнул: "Живее, парень, живее!" Я ускорил шаг. Мы пошли по бесконечному коридору. Ноги у меня дрожали.

Старший надзиратель был старым кадровым унтер-офицером. Он шел за мной почти строевым шагом. У него были совсем седые холеные усы а ля кайзер Вильгельм. Выправка у него была безукоризненная. Он был на целую голову выше меня, и мне приходилось делать два шага за то время, что он делал лишь один. Он сбавил шаг и обратился ко мне вполголоса: "Боишься, драгун?" Я ответил: "Нет, господин старший надзиратель". Мы пошли дальше; я все время чувствовал на себе его взгляд. Немного погодя он снова проговорил: "Тебе нечего бояться, ты ведь не сделал ничего плохого. Если бы ты что-нибудь натворил, я бы уж знал". Я ответил: "Благодарю вас, господин старший надзиратель". Он замедлил шаг и тихо добавил: "Послушай, драгун, ты хорошо думай, когда будешь отвечать господину начальнику. Это очень ученый человек, но... его не поймешь, он то так, то этак..." - он поднял левую руку на уровень пояса и выразительно помахал ладонью. Потом еще понизил голос и добавил: "...он немного того..." - и, подмигнув мне, поднес указательный палец ко лбу. Наступило молчание. Надзиратель задержал шаг и произнес уже громко: "Так вот, хорошенько думай, когда будешь отвечать..." Я взглянул на него, он подмигнул мне еще раз и сказал: "...потому что с ним, видишь ли, никогда не знаешь, как себя вести". Я снова посмотрел на него, он глубокомысленно покачал головой, остановился и положил руку мне на плечо. "Иногда бывает так: тебе кажется, что ты сморозил глупость, а оказывается - нет, ничего подобного, он доволен. И наоборот..." Снова зашагав по коридору, он подергал себя за усы и закончил, покровительственно похлопав меня по плечу: "Так вот, будь осторожен с ним, драгун". Я сказал: "Большое спасибо, господин старший надзиратель".

Мы прошли еще один длинный коридор, каменный пол сменился тщательно натертым дубовым паркетом, миновали двойную дверь, и я услышал стук пишущей машинки. Старший надзиратель выступил вперед, одернул китель, постучал в красную дверь, стал навытяжку и громко отрапортовал: "Заключенный Ланг прибыл, господин начальник". Чей-то голос произнес: "Введите его!" Старший надзиратель вытолкнул меня вперед, и я очутился в очень светлой комнате. Белизна стен ослепила меня.

Лишь секунду спустя я заметил начальника. Он стоял перед большим окном, держа в руке какую-то книгу в зеленом переплете. Это был маленький, худой, очень бледный человек с высоким лбом. Он смотрел на меня пронизывающим взглядом из-за своих очков в золотой оправе.

- Ланг? - произнес он, и лицо его передернулось от нервного тика.

Старший надзиратель еще раз подтолкнул меня, и я оказался в каком-нибудь метре от стола. Надзиратель стал справа от меня. Позади письменного стола вся стена от пола до потолка была уставлена книгами.

- Так! Так! - воскликнул начальник тонким крикливым голосом.

Он прямо от окна бросил книгу в зеленом переплете на стол, но промахнулся - она стукнулась об угол стола и упала на пол. Старший надзиратель хотел было поднять ее.

- Стой! - крикнул начальник.

Глаза, нос, лоб, рот - все у него было в движении. С удивительной живостью он ткнул пальцем в сторону старшего надзирателя и сказал:

- Это я уронил ее. Значит, я и должен поднять. Ясно?

- Так точно, господин начальник, - отчеканил старший надзиратель.

Начальник подскочил к письменному столу, поднял книгу и положил ее рядом с пепельницей, полной недокуренных сигарет. Он приподнял правое плечо, посмотрел на меня, взял со стола линейку, повернулся ко мне спиной и с бешеной скоростью зашагал по комнате.

- Итак, это Ланг! - снова воскликнул он.

Наступило молчание, и старший надзиратель без особой нужды, на мой взгляд, крикнул:

- Так точно, господин начальник!

- Ланг, - сказал начальник за моей спиной, - ко мне поступила жалоба на вас от вашего опекуна господина доктора Фогеля.

Я услышал, как за моей спиной он полоснул линейкой по чему-то мягкому.

- Он жалуется, что вы не ответили на его письмо, копию которого он мне прислал.

Я проглотил слюну и сказал:

- Господин начальник, доктор Фогель больше не опекун мне. Я совершеннолетний.

Он стоял передо мной с линейкой в руках и гримасничал.

- По этой причине вы и не ответили?

- Нет, господин начальник. Я просто не хочу подчиняться ему.

- Если я правильно понимаю (удар линейкой по столу), письмо доктора Фогеля (удар линейкой по спинке кресла) - очень интересное письмо, сказал бы я (удар линейки по ладони)... Ваш отец выражал желание, чтобы вы стали священником?

- Да, господин начальник.

- А почему?

- Он дал обет святой деве, когда я родился.

Последовало несколько ударов линейкой, посыпались пронзительные "Ага! Ага!" - и он снова запрыгал по комнате.

- А вы не хотите этого?

- Нет, господин начальник.

Из-за спины я услышал:

- А вы говорили об этом своему отцу?

- Мой отец не спрашивал моего мнения.

Он стукнул линейкой по оконной задвижке.

- Ага! Ага!

И уже снова стоя передо мной:

- По этой-то причине вы и стали "без вероисповедания"?

- Нет, господин начальник.

- В чем же тогда причина этого?

- Я подумал, что мой духовник нарушил тайну исповеди.

Удар линейкой по столу, гримасы, подпрыгивание.

- Кому же - если принять это предположение за аксиому - (удар линейкой по полке с книгами) он рассказал о вашей исповеди?

- Моему отцу.

Из-за моей спины:

- И ваше предположение подтвердилось?

- Нет, господин начальник, не подтвердилось. Но узнал я об этом значительно позже.

Все еще из-за моей спины:

- Но вы уже не вернулись к религии?

- Нет, господин начальник.

Стук линейкой по чему-то деревянному, очень пронзительное: "Ага! Ага!" - и внезапно громкий возглас:

- Интересно!

Снова сильный удар линейкой за моей спиной по какому-то деревянному предмету.

- Старший надзиратель!

Старший надзиратель ответил:

- Слушаюсь, господин начальник.

- Интересно!

- Так точно, господин начальник!

Снова стоя передо мной:

- Я прочел в письме доктора Фогеля, - он поднял листок бумаги кончиками пальцев и, держа его очень далеко от себя, всем своим видом выражал отвращение, - что он рассчитывает добиться вашей амнистии (удар линейкой по столу), если вы склонитесь перед его волей. Как вы считаете? Добился бы он этого?