Чадравалын Лодойдамба - Прозрачный Тамир Страница 33

- О жене и сыне, - безжалостно отвечал Эрдэнэ. И Гэрэл, бледнея, кусала губы.

Эрдэнэ часто вспоминал о жене. Иногда он думал, что слишком сурово поступил с ней, и даже корил себя за то, что так, без объяснений, бросил ее в чужом кочевье. Но когда он рисовал себе картины любовных утех жены с ненавистным Итгэлтом, ему казалось, что простить жену он теперь уже никогда не сможет.

То ему казалось, что Гэрэл послана ему самим дьяволом, и он не хотел даже видеть ее. А порой побеждало другое чувство, и тогда он подолгу беседовал с Гэрэл и нежно сжимал ее руку в своей. В эти минуты Гэрэл задыхалась от счастья, и надежда вновь согревала ее. И она сидела, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть такие мгновения.

3

Наступил 1917 год. Много времени прошло с тех пор, как хотон Итгэлта раскинулся в Тамирской долине. Дети стали юношами, юноши - взрослыми, кто-то женился, кто-то развелся, кто-то умер. А жизнь шла вперед и вперед, не останавливаясь.

Тамирская долина накинула на себя зимнее покрывало. Деревья, осыпанные изморозью, походили на одиноких сторожей, одетых в овчинные тулупы. Тамир сковало льдом, и только от стремнины поднимался голубоватый пар.

Хотон Итгэлта чернел в верховьях широкой пади к северу от реки. Со стороны он казался таким же, как прежде. Когда смотришь на степь, покрытую снегом, - она вся кажется гладкой. А на самом деле - нет, не такая уж она гладкая и ровная. Так и хотон Итгэлта, в нем тоже было не все как прежде.

Через месяц после отъезда Эрдэнэ исчезла Дулма, даже не пригнав с пастбища овец. Сперва все взволновались. Куда она делась? Что могло с ней случиться? Потом волноваться перестали и вскоре забыли - жизнь брала свое.

Галсан поначалу горевал, хотя знал, что Дулма его не любила. Зато теперь он понял, что он-то любил ее всегда.

- Что ты, дурень, хнычешь? Будто бесценное сокровище потерял, - сердито бросил ему однажды Итгэлт.

- Не выходит она у меня из головы, - печально ответил Галсан.

- Ничего, найдешь другую, за такого мужчину, как ты, всякая пойдет.

Шли дни, стал забывать Дулму и Галсан. И только ставшая неуютной юрта порой напоминала ему о ней.

В юрте Эрдэнэ ютилось свое горе. Правда, тут было чисто и прибрано, но тоже сиротливо. И хотя все вещи Эрдэнэ были на месте, чувствовалось, что хозяина дома нет.

Долгор не могла забыть мужа. Часто она упрекала себя, что позволила Эрдэнэ уехать, не объяснив ему, как все произошло. Но как она могла уступить Итгэлту? Ведь не хотела она этого. Она любила только своего мужа, с которым делила и радость и горе. Ох, не придала она случившемуся особого значения и вот теперь за это расплачивается. Видно, кроме еды и постели, есть еще любовь, которая не может мириться с такими поступками.

"Нет, не жить мне, бесчестной, на этом свете", - думала Долгор.

Однако человек всегда пытается найти оправдание своим поступкам. Она же уступила насилию, думала Долгор. А Эрдэнэ, даже не пожелав ничего выслушать, бросил ее на произвол судьбы в чужом кочевье. И она надеялась, что Эрдэнэ почувствует раскаяние и вернется.

Трудно жить одинокой женщине. Всяк старается ее обидеть. Трудно стало и Долгор. И чем труднее ей было, тем больше обижалась она на Эрдэнэ, а по ночам рыдала, уткнувшись в подушку. Но разве слезы могут помочь? Летом Долгор навестила сына, но и он ничего не знал об отце.

Осенью Итгэлт вместе с Павловым ездил по айлам закупать скот. Несколько дней его не было. Он вернулся и в тот же день зашел к Долгор.

- Чего ты убиваешься? Хватит слезы лить! Из одного полена костра не получится. Сходись с Галсаном и живи себе на здоровье. А что касается меня, не беспокойся, я тебя не брошу.

- Из-за тебя я уже потеряла мужа, и если не хочешь, чтобы я наложила на себя руки, оставь меня в покое. Хватит, - ответила Долгор.

- Ничего, время все излечит, еще сама попросишь прийти, - сказал Итгэлт и холодно улыбнулся, как бы подчеркивая свое превосходство над батрачкой.

Итгэлт не раз намекал Долгор о свадьбе с Галсаном, но пока не заставлял ее идти на это. И не потому, что жалел или боялся ее. Зачем торопиться, никуда она от него не уйдет все равно, а придет время, горе притупится и станет Долгор кроткой, как овечка.

Только Няма и Хишиг понимали Долгор, сочувствовали ее горю и пытались утешить бедную женщину.

- Не кручинься ты так, вернется твой Эрдэнэ, помяни мое слово, говорил Няма.

- А может, тебе лучше уехать в родное кочевье? Все-таки со своими легче, - предложила однажды Хишиг.

- А что я буду делать там? Кто меня возьмет?

- Вот проклятая бабья доля! - сокрушалась Хишиг и ласково обнимала плачущую Долгор.

Иногда Няма гадал на монетах или на овечьей лопатке.

- Жив и здоров твой Эрдэнэ, - говорил он, - и вернется обязательно. Какие-то пустяки его задерживают. Скоро получишь весточку о нем.

- А ведь иногда его гадания точно сбываются, - поддерживала мужа Хишиг, - может, и вправду Эрдэнэ скоро вернется.

Слушая их, Долгор улыбалась и несколько дней ходила веселой.

Все жалели Долгор, и лишь Должин была довольна, что у Итгэлта стало на одну любовницу меньше. Но радовалась она про себя, боясь рассердить мужа.

Тем временем пришла зима. Как-то к Долгор зашел Итгэлт.

- Ты не отвезешь продукты ребятам в монастырь? - спросил он.

Долгор охотно согласилась, и уже в полдень телега с продуктами, запряженная хайнаком, тронулась со двора.

Долгор ехала мимо того места, где некогда, раскинув свою маленькую старую палатку, они расположились на ночлег и где у них украли единственного коня. И все же как им было тогда хорошо! Если их совместная жизнь была счастьем, то здесь был его последний день. При этой мысли по ее щекам покатились слезы.

"За какие грехи мне суждено так страдать? Почему не отвели от меня эти страдания святые ламы?" - подумала Долгор и еще сильнее заплакала.

Хайнак, мотая головой, шагал равномерно, как бы подтверждая, что теперь эти страдания будут продолжаться вечно.

Над телегой, громко каркая, пролетели два ворона. Покрытая снегом Тамирская долина, казалось, была глуха и слепа. Никто не видел и не слышал рыданий Долгор.

- Эрдэнэ, пожалей меня! Я совсем не питаю к тебе злобы! - крикнула Долгор, воздев руки. Но никто не отозвался на ее крик. Внизу лежала безмолвная земля, вверху простиралось немое небо. Лишь хайнак от крика хозяйки рванулся было рысью, но потом снова зашагал равномерно.

На следующий день в полдень Долгор была в монастыре.

Дверь ей открыл Хонгор. Он видел, как она подъезжала к юрте.

- Тетя Долгор! - радостно воскликнул мальчик и вдруг осекся.

"Почему не встречает сын? - подумала Долгор и вошла в юрту. - Неужели заболел?"

- А где Бато? - встревоженно спросила Долгор, оглядывая юрту.

- Его нет.

- Что с ним случилось?

- Он ушел в Ургу, чтобы учиться там. Только он просил об этом не говорить учителю, - тихо ответил Хонгор и опустил глаза.

- Когда он ушел?

Не дожидаясь ответа, Долгор повернулась, вышла из юрты и, точно пьяная, пошла по улице. Хонгор хотел было пойти за ней, но остановился. Он уже раскаивался, что отпустил Бато одного в далекий путь, и боялся сказать об этом Долгор. Потом он все-таки решил рассказать все без утайки и вышел на улицу. Телега стояла во дворе, хайнак был привязан за железное колечко у ворот.

- Тетя Долгор! - крикнул Хонгор и огляделся по сторонам. Но Долгор нигде не было.

А в это время Долгор подходила к окраине городка. Прохожие уступали ей дорогу, думая, что она пьяная, а она шла, не сознавая, куда идет, ничего не видя перед собой. Меховая шапка упала с ее головы, но она даже не подняла ее. Волосы от ветра растрепались, но она не поправляла их. Только одна мысль сверлила голову - от нее ушел и сын. Она вышла в степь и спустилась в долину, где протекал Тамир, уже покрытый льдом. Дойдя до берега, она не остановилась, а пошла по замерзшей реке. Тонкий лед потрескивал под ее ногами, но она ничего не слышала. Вот она дошла до быстрины, над которой поднимался пар, но и это не остановило ее. Вот она сделала еще шаг и мгновенно погрузилась в воду. Дважды показались над водой ее руки, потом вода сомкнулась над ней навсегда.

Вот и еще раз восторжествовала несправедливость. Не слишком ли часто?

4

Кочевья Элётского бэйса завалил снег, скоту грозила бескормица, и тогда несколько айлов снялись с места и перекочевали на окраину Луу-гунского хошуна.

Бросая по дороге павший скот, араты подошли к Тамиру и расположились вдоль берега, укрываясь в ивняке. В этом году в Луу-гунском хошуне зима была мягче и не такая снежная, кормов было здесь еще много, и скот был упитанный.

- Видали, какие уже курдюки здесь у годовалых овец! - говорили араты и горько вздыхали, глядя на свой отощавший скот.

На другой день к элётским аратам на взмыленных конях подскакали Итгэлт и Бадарчи. Оба были пьяные.

- Здравствуйте! Хорошо ли живете? - заискивающе приветствовал их пожилой арат, поднимавший на ноги свою обессилевшую корову.