Иерухам Кохен - Всегда в строю (Записки израильского офицера) Страница 34

В 14.25, всего за несколько минут до того, как выехать на встречу с Игалом Аллоном, полковник Таха Бей отправил в штаб в Рафиах своему командиру следующую телеграмму: "Наше положение стало крайне тяжелым. Длительное время мы находимся в полном окружении, наши позиции расположены в радиусе действия стрелкового оружия противника, не говоря уже о дальнобойном оружии. Снабжение прекращено. Боеприпасов осталось мало, что является следствием продолжительных боев. Горючего для заправки машин нет. Сеть водоснабжения разрушена. Нас атакуют с воздуха, в то время как у нас отсутствуют средства противовоздушной обороны. В гарнизоне имеются неустойчивые элементы, особенно суданцы, которые подрывают моральный дух солдат. Раненые умирают в муках, так как нет возможности их оперировать. Из всего сказанного выше ясно, что фактически положением управляет противник".

По-видимому, Таха Бей послал эту телеграмму, чтобы подготовить почву для переговоров об отступлении, одновременно заботясь о том, чтобы не уронить честь солдат. Отдать территорию, но не оружие.

У Таха Бея не было времени ждать ответа. Он должен был ехать на встречу с Игалом Аллоном. Ответ пришел в 16.20, когда Таха Бей сидел со своим израильским противником в киббуце Гат. Вот полученный ответ: "Чтобы не потерять контроль над солдатами, мы оставляем решение за вами относительно всего, что касается их невредимости. При этом мы обращаем ваше внимание на то, что в случае отступления нельзя полагаться лишь на гарантии евреев, необходимо присутствие наблюдателей ООН. Отступать следует в Хеврон и Бет-Лехем, чтобы наши солдаты не оказались брошенными на произвол еврейских масс. Сообщить об окончательном решении до его выполнения".

Если бы телеграмма пришла до того, как Таха Бей отправился на встречу с Аллоном, переговоры, возможно, приняли бы более благоприятный оборот.

Около трех часов дня я отправился в "джипе" в Фалуджу. Я остановился на расстоянии метров 15-ти от египетских машин, на которых развевались белые флаги. Я выскочил из своего "джипа" и пошел навстречу египтянам. Дверца египетского "джипа", ехавшего первым, открылась. Вышел майор Гамаль Абдель Насер. Из второго "джипа" вышел офицер среднего роста, смуглый, лет пятидесяти. Я понял, что передо мной полковник Ас-Сейид Таха Бей. Видно было, что он суданец. Строевым шагом мы пошли навстречу друг другу и отдали честь. Полковник широко улыбнулся. Он был приветливым человеком, и разница в возрасте и чинах не создавала между нами никаких преград. Он представил сопровождающих его офицеров: трех полковников и двух майоров. Когда он представлял Абдель Насера, мы обменялись рукопожатиями - все рассмеялись. Я снова сел в "джип", и за мной поехала в киббуц Гат вся вереница египетских "джипов".

Два военных полицейских отдали честь у въезда в киббуц, и машины последовали к постройке, где должны были проходить переговоры. На первый взгляд в киббуце все шло своим чередом, но опытный глаз замечал в каждом окне и за каждым кустом головы.

Во дворе киббуца делегацию встретил генерал Игал Аллон и офицеры штаба. Из соображений безопасности я представил Аллона как Иешаяху Бергштейна (его подпольное имя с 29 июня 1948г.). Тот, кто читал мемуары Сейида Таха Бея, несомненно наткнулся там на это странное имя.

После обычных приветствий и рукопожатий все сели. Во главе стола сидел Игал Аллон, напротив - египетский командир, по обе стороны от них - офицеры штаба. Из наших присутствовали: Ицхак Рабин, Бени Эден, Амос Хорев, Зрубавел Арбель, Ханан Деше, Натан Шахам и я.

Игал Аллон предполагал по крайней мере часть переговоров с египетским командиром вести с глазу на глаз, без свидетелей. Но вскоре выяснилось, что египтянин настаивает на проведении встречи в присутствии офицеров. По-видимому, он опасался, что его заподозрят в сговоре с противником. Игал, стремясь снять напряжение, начал беседу с приветствия по-арабски, но к нашему удивлению египетский командир просил перейти на английский. Игал тогда не владел английским, и ему понадобился переводчик. Эта роль была предложена мне, что было далеко не легко, так как в такой беседе большое значение имеют намеки и нюансы, они в немалой степени влияют на атмосферу переговоров. Игал крайне сожалел, что не мог говорить с египетским командиром без посредника. Несомненно, разговор по-арабски способствовал бы достижению большего взаимопонимания. Возможно, что и результаты были бы более плодотворными.

Позднее, когда у меня возникли дружеские связи с египетскими офицерами, я узнал, что они принадлежали к высшему социальному классу и видели в арабском, языке масс, нечто вроде умаления собственного достоинства. После общих фраз начались переговоры, содержание которых я записал для себя сразу же после встречи.

Генерал Аллон: "Полковник, с вашего разрешения я изложу свою точку зрения относительно боеспособности ваших отважных солдат. Чтобы занять крепость Ирак-Сувейдан и часть котла Фалуджа, нам пришлось как следует потрудиться, правда, у нас не было больших потерь".

Полковник Таха Бей: "Спасибо, господин. Я должен отметить, что ваши солдаты-герои творят чудеса. Они поставили меня в довольно трудное положение".

Генерал Аллон: "Разве это не трагично, когда две стороны, которым в сущности не из-за чего враждовать, безжалостно уничтожают друг друга?"

Полковник Таха Бей: "Это действительно трагично. Однако так устроен мир. Таков рок, господин, и от этого не уйти".

Генерал Аллон: "Я полагаю, вы заметили, что войну нам навязали. Ведь военные действия ведутся в нашей стране, а не в Египте. Я думаю, что исход битвы уже решен в нашу пользу, так что лучше как можно скорее положить конец войне".

Полковник Таха Бей: "Совершенно верно, но у меня как офицера нет иной возможности, как выполнять распоряжения моего правительства".

Генерал Аллон: "Обратите внимание на следующее. В то время как большая часть вашей армии ведет безнадежную войну в Палестине, английская армия, от которой мы недавно избавились, управляет Египтом. Не стали ли вы жертвой империалистов, преследующих собственные цели при поддержке их приспешников в Египте?"

Полковник Таха Бей с волнением: "Вы совершили чудо, вы изгнали англичан, подождите немного - их не будет и в Египте!"

Генерал Аллон: "Но как вы их выгоните, если вся ваша армия застряла здесь? Не стоит ли вам вернуться в Египет и заняться собственными делами, а не торчать в чужой стране?"

По выражению лица Гамаля Абдель Насера, внимательно следившего за беседой, можно было судить, хотя он сам этого не замечал, о его реакции на происходящее. Заметно было, что египетский командир, прижатый к стенке, раздумывал, как выпутаться из затруднительного положения. Однако Таха Бею ничего не оставалось, как произнести: "Пока мое правительство приказывает мне воевать здесь, я буду воевать. Когда мне будет приказано заключить мир, я заключу мир. Когда мне прикажут вернуться в Египет и воевать против англичан, я и это выполню с честью".

Генерал Аллон: "Я высоко ценю ваше чувство субординации, полковник, таким должен быть солдат. Я тоже не колеблясь подчиняюсь своему правительству. Но тем не менее я считаю, что вам следует довести до сведения вашего командира ваше личное мнение или доказать, что война, которую вы ведете обречена на провал. Я не скрываю от моего правительства свои мысли и опасения. Это не идет вразрез с дисциплиной. Лишь при таком сотрудничестве достигается подлинное единство политики и военной стратегии".

Полковник Сейид Таха Бей: "Несомненно. Положение на фронте и в Египте известно правительству и я уверен, что будет сделано все, что необходимо".

Генерал Аллон: "Именно это подтверждает ваше нападение на Эрец-Исраэль, посмотрите, как ошиблись ваши руководители. Если бы не вмешательство ООН египетская армия давно была бы разбита, в том числе и вверенные вам силы, достойные похвал за их смелость. Вы должны понять, полковник, что исход событий решен. Ваш гарнизон в окружении, из которого ему не выбраться. Мой долг - не останавливаться ни перед чем, чтобы уничтожить ваши силы. К чему это упорство отчаявшихся? Оставшуюся часть котла постигнет та же участь, что и ту, которая перешла к нам позавчера".

Ас-Сейид Таха Бей помолчал, затем ответил: "Вы правы, но пока у меня есть солдаты и боеприпасы нет оснований прекращать воевать".

Генерал Аллон понимал, что перед ним стойкий солдат, но он снова прибег к дипломатии и сказал: "Я высоко ценю вашу твердость, полковник, но разве вы не считаете, что человеческая жизнь дорога и что нелогично приносить в жертву солдат в войне против народа, который в сущности не считает себя вашим врагом. Я не предлагаю вам унизительную капитуляцию, я предлагаю капитулировать без ущемления воинской чести с правом немедленно вернуться на родину, подумайте об этом. Кончим воевать и сбережем жизни наших солдат. Я не имею права прекратить бой, пока на моей земле стоит чужая армия. Но вы ведете войну не на своей земле. По-моему, я прав".