Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим Страница 34

ПЕСНЯ ОДИННАДЦАТАЯ

Готфрид, отдавшись мыслям и заботамО предстоящем приступе, велелЗаготовлять снаряды боевые;Пустынник между тем к нему подходитИ речь такую держит с глазу на глазТоржественно и строго: «Государь,Вооружаешь ты земные силы,Но начинать не с этого ты должен.

О Небесах подумай, призовиНа помощь рать небесную сначала:Лишь с нею ты стяжать победу можешь.Пусть с пением и в праздничных одеждахСвященники идут перед войсками;Вы, главари священного похода,Пример подайте воинам простымИ к подвигам следы им проложите».

Готфрид, вполне с благочестивым старцемСогласный, говорит ему на это:«Любимец смертный Неба, я намеренПоследовать совету твоему;Пока с вождями толковать я буду,Ты повидай епископов обоих,Вильгельма с Адемаром, и втроемМолитвенное шествие устройте».

Наутро, чуть восток побагровел,Епископов и с ними всех церковныхСлужителей пустынник собираетВ особом месте, Богу посвященном;И в длинные из полотна одеждыСвященники уже облачены,Епископы же в митрах и уборахИз шелка с золотым шитьем, по сану.

Пустынник открывает путь, держаВ руках то устрашающее знамя,Что, как святыню, чтят и силы Неба;Священники за ним двумя рядами,Склонив смиренно головы и в гимнахВсевышнему молитвы воссылая.Епископы Вильгельм и АдемарПроцессию отдельно замыкают.

Потом идет Готфрид, а за ГотфридомНачальники попарно; напоследокОтряды их в порядке боевом.Так, общей верой связанные, вышлиЗащитники ее из-за окоповВо всеоружье доблести и мести.Труба молчит, и в воздухе звучатОдни благочестивые напевы.

К Отцу, и Сыну, и Святому ДухуОни взывают, к Троице, предвечноСоединенной узами любви!К Тебе, родившей БогочеловекаПречистой Деве! К вам, бесплотной ратиБессмертные вожди! К тебе, Креститель,Омывшему Невинного водой,Назначенной, чтоб мир омыть от скверны!

О помощи на поле брани молятТебя, что основал престол, откудаПреемники твои, спасая нас,Нам двери милосердья отворяют!И вас, что проповедовали смертнымО Боге, смерть поправшем на земле,И вас, что это чудо подтвердили,И кровь и жизнь свою принесши в жертву!

«Явите милость нам и вы, что людямК спасенью указали путь, и ты,Любимица Христа, что всех счастливейСебе избрать земной сумела жребий!И вы, себя в затворничестве мирномЛишь Господу обрекшие невесты,И вы, великодушные сердца,Презревшие и гнев и месть тиранов!» —

Так пели христиане. Их рядыРастут в длину и ширину все больше,И медленно к горе они подходятС оливковою сенью на вершинеИ с именем, что стало дорогимДля всей вселенной; в стороне восточнойОна лежит и от Солима толькоОтделена равниной Иосафата.

В равнинах, на холмах, во тьме пещерСвятые песни громко раздаются;Отзывчивое эхо ловит ихИ повторяет в сотнях отголосков.Незримая гармония как будтоУщелья и леса одушевляет:И всюду Иисуса и МарииЗвучат победоносно имена.

Неверные с валов и стен своихВ безмолвном изумленье созерцаютНевиданное зрелище: дивятсяОни и шагу мерному, и пенью,И пышности обрядов, и убранства.И, наконец, кощунственные крики,Вдруг вырвавшись из множества грудей,Окрестность оглашают диким ревом.

Но эти богохульства, эти крикиТеряются в пространстве без следа,Как птичьих голосов бесплодный щебет;Напрасно рассекают стрелы воздух:Достигнуть христиан они не могут.Ничто уже не в силах ни смутитьНапевов чистых плавность, ни расстроитьТоржественного шествия порядок.

И вот сооружают на вершинеГоры алтарь, где совершиться жертваВеликая должна; лампады блещутИ золотом и светом с двух сторон.Вильгельм переменяет облаченьеВ благоговейной тишине; потом,Возвысив голос, с самоосужденьемМолитвы ко Всевышнему возносит.

Священники и воины-вождиУ алтаря колена преклоняют;Войска стоят вдали, но глаз не сводятС епископа. По окончанье службыВильгельм «изыдем с миром» говоритИ общее дает благословенье;Исполненные доблестного пыла,Войска в обратный двигаются путь.

Солдаты разбредаются по стану;Готфрид же направляется к себе,Сопутствуемый свитой многолюднойДо самой ставки. Там он, обернувшись,Благодарит соратников за рвенье;Потом вождей к столу он приглашаетИ первое, почетнейшее, местоПредоставляет мудрому Раймунду.

С гостями после скромного обедаПрощаясь, говорит хозяин: «Завтра,Едва блеснет рассвета первый луч,Должны уж быть вы к приступу готовы;То будет день трудов великих, нынче жМы отдохнем и сборами займемся.Идите ваши силы подкрепитьИ воинов воспламенить отвагу!»

Расходятся вожди к своим отрядам,И вскоре уж военная трубаВещает приказание по стануВсем быть вооруженными наутро.Работают, готовятся повсюду;Но, наконец, ночная тьма приноситИ тишину и сон, и прекратитьПриходится работы поневоле.

Еще заря боролась в небе с ночью,Еще не бороздил равнины вол,Еще спала в листве зеленой птица,И спал пастух, спало и стадо также;Безмолвия ночного ни охотник,Ни гончие еще не нарушали,Когда трубы вдруг звуки раздаютсяИ потрясает воздух бранный клич.

Разносятся тотчас по стану крики:«К оружию! К оружию!» ГотфридРазбуженный встает; не надеваетБрони привычной он и не беретТяжелого щита: вооруженьемСвоим на пехотинца рядовогоПоходит он теперь; в таком-то видеЕго Раймунд внезапно застает.

Он проникает в замысел ГотфридаИ спрашивает: «Где же, государь,Твоя броня и все твои доспехи?И почему полуоткрыто тело?Я не могу одобрить, что желаешьТы в бой вступить, столь слабо защищенный:Лишь слава заурядного бойца,Как вижу я, тебя прельщает нынче?

Лишь этих домогаешься ты лавров?Э, лучше предоставь уж их другим;Пускай они своей рискуют жизнью,Не столь полезной, как твоя, и ценной,А ты возьми свое вооруженьеИ хоть для нас себя побереги;Душа похода нашего, в себе жеТаишь ты и залог успехов наших».

Раймунд умолк; Готфрид ему на это:«Мой дорогой, мой благородный друг!Когда Урбан, святой отец, в КлермонеМеня мечом вот этим опоясал,Отнюдь не обещал я Небесам,Что на войне начальником лишь буду;Я тайный дал еще обет при этомИ рядовым быть воином за веру.

Когда я разверну все наши силыИ все свершу, к чему обязан вождь,Тогда отправлюсь я под эти стены,Чтоб менее священный долг исполнить:От этого Раймунд уже, конечно,Не станет отговаривать меня.Я жизнь свою вверяю Небу; сам жеО данных клятвах только буду помнить».

Сказал, и все французы как одинЕго примеру следуют тотчас же;И прочие воители за нимиСебя преображают в пехотинцев.Неверные меж тем уже собралисьНа стороне слабейшей укреплений,Где стены загибаются на западИ где их бьет свирепый Аквилон.

Спокойные за прочие места,Самой уж защищенные природой,Все силы, как свои, так и чужие,Они сосредоточивают здесь.Сюда спешат и старики и детиИ для работ, и для борьбы с судьбою;Каменьями, смолой, стрелами, серойСнабжают тех из них, кто посильней.

Снарядами, орудиями весьУнизан вал: там страшным великаномСултан с грозящим видом выступает;Подалее черкес надменный виден,Как бастион среди стенных зубцов.Клоринда помещается на башне,Откуда наблюдать ей осажденных,Равно как осаждающих, удобно.

Колчан у ней подвешен за плечами;Стрела дрожит в руке нетерпеливой,И туго лук натянут: наготове,Она живой лишь цели ожидает.Так некогда, по верованьям древним,Божественная ловчая ДианаИз облаков невидимо на землюПускала смертоносную стрелу.

Солима престарелый повелительК воротам от ворот перебегает:Там новое орудие поставить,Там часовых прибавить на посту;Все видит он, за всем следит он зоркоИ воинам внушает бодрость; тут жеРастерянные женщины спешатВ мечетях вознести мольбы пророку.

«О Магомет, – кричат они, – десницаТвоя да раздробит копье француза!Срази под наши стены нечестивыхВрагов и поносителей твоих!»Но царства тьмы и смерти вечной этиБесплодные мольбы не достигают.Тем временем, знамена распустив,Готфрид войска уж двигает на приступ.

Перед его глазами, в две колонныРазвертываясь, наискось к стенамСолима направляется все войско;В его ядре – машины, что скрываютВ себе и разрушение и смерть,А конница в тылу охраной служит:Волной по всей равнине разливаясь,Она предупреждает нападенье.

И приступ начинается: со всехСторон летят и стрелы и каменья;Из недр машин убийственных, как будтоНа волю вырываясь из темницы,На осажденных смерть сама летит.Защитники валов иль погибают,Иль в страхе разбегаются оттуда,Где подобало им стоять оплотом.

В нетерпеливом рвенье христианеБегут и устремляются ко рву.Одним ряды щитов, над головамиСомкнутые, пока защитой служат;Другие же от вражеских каменьевПрикрытье за таранами находят:И наконец, достигнув рва, ониСтараются скорей его засыпать.

Ров сух: нет ни воды на дне, ни грязи,И вскоре он уж доверху засыпанФашинами, камнями и ветвями.Тогда Алькаст неустрашимый внизСоскакивает первый и тотчас жеПрилаживает лестницу; не могутОстановить его в пылу работыНи стрелы, ни кипящая смола.

Уж гордый гельветиец достигаетЗубцов стены: для сотен стрел служаМишенью, он пренебрегает ими;Но падает на шлем его внезапноОгромный камень, пущенный черкесом.Удар хоть не смертелен, но АлькастаОн оглушает так, что тот без чувствВсей тяжестью в ров падает обратно.

И с яростной угрозой египтянинКричит: «Один упал, кто ж заменитьЕго дерзнет? Что ж медлите вы, трусы?Дорога вам проложена, влезайте!Я жду вас и не прячусь. ПрикрыватьсяЩитами и машинами напрасноВы будете; обречены вы здесь,Как в логовищах звери, верной смерти».

Возмущены обидой христиане,Но это их рассудка не темнит:Заботливо себя оберегаяОт стрел и всяких тяжестей, что сверхуНа них летят, они в конце концовПеред стеной таран ужасный ставят;И уж дрожит твердыня от ударовОкованных железом мощных бревен.

Неверные не дремлют в свой черед:Десяток рук громадный камень катит;Он падает и, с грохотом, какимГоры сопровождается крушенье,Щиты и шлемы вдребезги ломая,Все сплющивает массою своею:В кровавой груде смешаны останкиОружия и человечьих тел.

Охваченные пылом, христианеВ открытую уже бросают вызовУгрозам и опасностям. ОдниПо лестницам взбираются на стену,Другие подрывают основанье:Твердыня начинает разрушаться,И путь для осаждающих ужеПроложен через скважины развалин.

Все шире под ударами таранаСтановится отверстие в стене;Какие только есть у осажденных,Все средства применяются к защите.Где действует губительно машина,Они мешки подвешивают с шерстью,И сила разрушительная в них,Задерживаясь, будто утопает.

Клоринда между тем спустить успелаСемь раз уж тетиву свою; семь разЕе стрела уж рассекала воздухИ напивалась кровью христианской.И не случайно жертвы амазонкаСебе в громаде войска выбирает:Нет, головы прославленные толькоВлекут к себе ее зловещий взор.

И первою стал жертвою ееНаследник-королевич Альбиона:Едва лишь из рядов он показался,Как страшною стрелою был настигнут;Она ему впилась глубоко в руку,Хотя и защищенную металлом,И, немощный, он покидает бой,Дрожа от боли меньше, чем от гнева.

В страданьях вздох последний испускаетНа гребне рва граф д'Амбуаз; КлотарийНа лестнице уже смертельно ранен;В то самое мгновение, когдаГраф Фландрский сам орудует тараном,Вдруг боль в руке он ощущает. ТщетноОн силится извлечь стрелу из раны:Пернатая засела прочно в ней.

Как зритель, Адемар неосторожныйПрисутствует при бое: роковаяСтрела ему вонзается в лицо;Подносит руку быстро он, чтоб вырватьСтрелу долой, но уж летит вторая,И уж к лицу пригвождена рука.Он падает и утоляет жаждуДвух женских стрел епископскою кровью.

Отважный Паламед, зубцов стеныДостигнув, на нее заносит ногу;Но в тот же миг Клоринда в правый глазЕму седьмой подарок посылает,И, голову пронзив насквозь, выходитСтрела через затылок вся в крови.К подножию стены, его взманившей,Летит назад он телом бездыханным.

Тем временем Готфрид уж порождаетСредь осажденных новую тревогу:Страшнейшую из всех своих машинВелит он подкатить к одним воротам.То башня деревянная такой же,Как стены, вышины; по сторонамОружие и воины в ней скрыты,Внизу же к ней приделаны колеса.

И дротики и стрелы смертоноснымДождем наружу сыплются из башни:Похожая на судно, что стремитсяДругое взять на абордаж, онаСтарается к стене примкнуть вплотную;Но, кольями и пиками ееВстречая, осажденные упорноЕй не дают к ним подкатиться близко.

От стрел темнеет воздух. СарациныЛетят долой, как листья иль плоды,Сбиваемые бурею; потериОни несут сильней, чем христиане.От бегства Сулейман неустрашимыйУдерживает тех лишь, кто храбрее;Аргант, бревно из башни вырвав, им жеОтталкивает башню от стены.

Клоринда к ним подоспевает также,Чтоб с ними все опасности делить.Тем временем другие христиане,И длинные и острые взяв косы,Перерезают ими те веревки,Что служат шерстяным мешкам поддержкой:Тогда неприкрепленные мешкиВсе валятся и обнажают стену.

Вся в трещинах, колеблется стена;Готфрид, щитом прикрытый, к ней подходитИ видит Сулеймана, что поспешноСпускается, чтоб защитить пролом;Клоринда же и с ней черкес на тех жеМестах, где были раньше, остаются.И пламя благородное в тот мигГотфридово охватывает сердце.

И, к верному Сигьеру обернувшись,Что лук его и щит не столь тяжелыйНесет за ним, он говорит: «Дай мнеОружие полегче, я желаюЧерез пролом ступить на стену первым;Пришел мой час, пора и мне начатьИ подвигом каким-нибудь блестящимЯвить свою отвагу в этой битве».

Едва сказал, как уж стрела летитПо воздуху к нему с зловещим свистомИ, впившись в ногу, нервы разрываетЕму со страшной болью. О Клоринда,Твоя рука разит, тебе и честь;И если этот день для сарациновНе стал еще днем гибели и рабства,Тебя они должны благодарить.

Герой, пренебрегая тяжкой раной,Отнюдь не замедляет наступленья:Он всходит на развалины стеныИ воинов зовет вслед за собою;Но каждый шаг ему трудней дается:В конце концов от боли нестерпимойНевольно подгибается нога,И вынужден он прекратить атаку.

Он Гвельфа благородного к себеРукою подзывает. «Перед раной, —Он говорит, – я немощен, как видишь;На время заступи меня: вернусьК тебе я скоро». С этими словамиОн на коня садится через силу,Но отступленье скрыть ни от своих,Ни от врагов ему не удается.

С ним и латинян счастье исчезает.В неверных пробуждается отвага,И окрыляет их надежда снова;А в то же время смелость христианОпору под собой теряет быстро:Не так уже стремителен их натиск,Не так проворен меч в руках и дажеКак будто замирают звуки труб.

Вновь на валах являются отряды,Которых страх опасности прогнал:При виде ужасающей КлориндыИ женщины оружие хватают.Бегут они, как фурии, туда жеИ дротики и стрелы мечут сверху;Чтоб стены отстоять, они готовыИ головы свои на них сложить.

Сам Гвельф, отважный Гвельф, повален наземь:Судьба его избрала средь бойцов,В него издалека направив камень.Меж христиан все крепнет смертный ужас,А меж неверных все слабеет он.За Гвельфом вслед тотчас же и РаймундаУдар такой же точно поражает,И на земле он так же распростерт.

Не ведающий трепета ЕвстахийУже готов подняться изо рва;Но в эти злополучные мгновеньяУдаров не наносят сарациныИных, как насмерть или с тяжкой раной.Совсем уж опьяненный от успехаИ вдвое возгордившийся черкесОбиды полный голос возвышает:

«Здесь не Антиохия вам, не ночь,Что к воровским проделкам благосклонна;Здесь ясный день, народ здесь пробужденный,Иная здесь война, иные схватки.И где ваш пыл, где алчность ваша, трусы?Как баб, морит вас первая усталость;Едва начать вам приступ удалось,Уж вы его и прекратить готовы».

В нем ярость разгорается: пространствоОбширное, что он обороняет,Как поприще для подвигов емуУж тесным кажется. Через обломкиСтены он устремляется наружуИ голосом кричит громоподобным:«Вот, Сулейман, и место нам, и времяЯвить перед врагами нашу мощь.

Удерживает что тебя? ЧегоБоишься ты? За этими стенамиИду искать я славы в чистом поле:Иди за мной, коль смелости хватает».Сказал; и вот уже наперегонкуВ открытый бой спешат и тот и этот:Один снедаем яростью, другойЗадет пришельца вызовом обидным.

Они на изумленных христианНежданно нападают, колют, рубят,Щиты и шлемы вдребезги разносят,Перерубают лестницы, тараныЛомая, опрокидывают наземьИ укрепленье новое взаменРазрушенного вала воздвигаютИз мертвых тел, обломков и остатков.

Те воины, которых побуждалаОтвага одолеть твердыню вражью,Уж более не льстят себя надеждойВойти как победители в Солим.Нет сил у них и защищаться даже,И ярости безумной двух героевОни в добычу отдают машины,Как ни на что теперь не нужный хлам.

Соперники неистовые бурнойСвирепости своей препон не знают;Зовут они себе на помощь пламяИ факелы горящие несут,Осадную поджечь желая башню.Так некогда изображали фурий,Со змеями и факелами в мирИз Тартара несущих истребленье.

Танкред бесстрашный видит наконецРазгром, произведенный грозной парой,И пламя, угрожающее башне.Как вихрь он налетает на обоих:Стремительная смелость заставляетИх отступить, искать спасенья в бегствеИ ужас испытать самим такой же,В какой они повергли христиан.

Пока, весы колебля, чередуетУдачи с неудачами судьба,Готфрид в сопровожденье БалдуинаИ верного Сигьера входит в ставку.Спешат к нему друзья. Он в нетерпеньеИз мяса вынуть силится стрелу;Но дерево ломается, и в ранеЖелезный наконечник остается.

Немедленно пустить он хочет в ходВсе средства, чтоб скорей извлечь железо;Чтоб рану развернули острой стальюИ все ее исследовали складки.Он говорит: «Верните в бой меня;Я должен завершить его сегодня».И, на копье всем телом опираясь,Под нож он подставляет ногу смело.

И старец Эротим стал применятьК нему свое врачебное искусство:Он изучил и свойства трав целебных,И свойства вод, и их употребленье.Любимец муз, он воспевал героевИ славные деянья их бессмертия:Но все же больше склонен был к тому,Чтоб силы возвращать недужным смертным.

Готфрид стоит недвижно с твердым взглядом,Не помраченным болью; Эротим же,По локоть руки обнажив, то травыПрикладывает к ране, чтоб стрелуПонудить выйти, то ножом покрепчеСтарается ее прижать и вынуть:Но все его усилия бесплодны,Как бесполезны средства все его.

Стрела его стараний знать не хочет,Судьба к его моленьям непреклонна;А между тем, разбережая рану,Доводит боль он до смертельных мук.В конце концов тот ангел, что героюВ охрану дан, летит на гору ИдуИ ясенец сбирает там, растеньеЦелебное с пурпуровым цветком.

Природа указала диким козамНа средство благодетельной травы;Они себе в ней исцеленье ищут,Когда стрела вонзается в их телоИ разрывает мясо. Ангел этуТраву приносит и рукой незримойВыдавливает соки из нееВ ту воду, что припасена для раны.

Туда потом он прибавляет такжеСвятой струи лидийского фонтанаС душистой панацеей; старец водуНа рану льет, и вдруг стрела выходит:Ни крови нет, ни боли; снова бодрИ свеж Готфрид. И восклицает лекарь:«Не моему искусству ты обязан,Не смертного рукой ты исцелен.

Я в этом чуде вижу помощь свыше,К тебе слетел, бесспорно, ангел Божий;Теперь свободен ты, бери своеОружие и возвращайся к славе».Готфрид, пылая рвением, ужеНадел свою пурпуровую обувь,Уже схватил копье и меч, и воздухУже на шлеме перьями колышет.

Сопутствуемый тысячным отрядом,Он к городу идет; от тучи пыли,Что поднимают воины с земли,Темнеют небеса; дрожит земля.Издалека героя примечаютИ узнают враги: внезапный ужасОхватывает их и леденит.Готфридов голос трижды раздается.

От этих гордых звуков, этих криков,Что призывают к битве, воскресаетОтвага в христианах, и ониК оставленным стенам спешат обратно;Но Сулейман с черкесом уж заселиВ развалинах, чтоб не пустить в проломС отрядом налетевшего Танкреда.

Готфрид, в броню закованный, подходитИ с видом, наводящим страх и трепет,Молниеносный дротик, размахнувшись,В черкеса вдруг бросает: и таранТакую быстроту не мог придать бы.Оружие летит, как вестник смерти,С ужасным шумом, но Аргант бесстрашныйСпокойно щит уж держит наготове.

И щит пронзен, и латы; равнодушныйК царапине, Аргант Готфриду дротикНазад шлет с криком: «Получи своеОбратно!» Но герой, пригнувшись низко,Удара избегает; дротик в глоткуВонзается Сигьеру: умирая,Являет радость преданный слуга,Что спас своею смертью господина.

И в то же время камнем СулейманВ вождя невстрийцев попадает метко;Вокруг себя не раз перевернувшись,Тот падает на землю бездыханным.Готфрид, пылая мщением, хватаетОружие его, бежит к стене,Врывается в развалины, как буря,И бой ведет лицом к лицу с врагами.

В ожесточенной схватке расточаетУдары он один страшней другого;Но ночь, исподтишка подкравшись, землюОкутывает темной пеленой:Смиряющие тени, наконец,Кладут предел смертельной распре смертных;Приходится Готфриду завершитьКровопролитный день и в стан вернуться.

Но, прежде чем уйти, велит тудаПеренести он раненых, а такжеОт ярости врагов, насколько можно,Сберечь машин остатки и обломки;Осадная же башня, этот ужасНеверных, хоть повреждена немало,Но держится еще и может сноваНа гибель осажденным послужить.

Она катилась по полю и скороБыла уж под защитою окопов;Но как ветра и бури победивИ к пристани идя, вдруг судно на мельСадится или гибнет на скале,Как бездны и потоки одолевшийШатается и падает нежданноСовсем у дома конь изнеможенный,

Так на бок наклоняется вдруг башня,С которой столько связано надежд:Два колеса ломаются под неюИ, подгибаясь оба, заставляютЕе в пути на воздухе повиснутьИ неизбежно быстро разрушаться;Тотчас ее подхватывают, ставятИ держат в ожидании починки.

Желательно Готфриду, чтобы к утруОна была приведена в порядок,И страже, к ней приставленной, геройБеречь ее приказывает строго;Стук молотков, однако же, и крикиРаботающих слышат с укреплений,И сразу сотни факелов зажженныхВрагам работы тайну выдают.

ПЕСНЯ ДВЕНАДЦАТАЯ