Редьярд Киплинг - От моря до моря Страница 35

- В Америке нет никакой романтики, одни голые факты, - сказал человек с берегов Тихого океана, после того как я выразил свое мнение по поводу занятных случаев из судебной практики, которые кончаются убийствами и могут квалифицироваться в качестве судебных ошибок.

Десять минут спустя я услышал, как он тихим голосом вещал нечто apropos игры, которая называется "Вокруг мыса Горн" (дурная игра, не садитесь за нее с незнакомцем).

- Да, этой игре повезло - возник город Омаха*. Именно в Омахе изобрели эту игру в кости, и человек, который придумал ее, выручил колоссальные деньги.

Я промолчал. Я почувствовал слабость.

Человек, должно быть, заметил это.

- Двадцать шесть лет назад образовалась Омаха, - повторил он, глядя мне прямо в глаза, - и количество игральных костей, произведенных там с той поры, не поддается учету.

- В Америке нет никакой романтики, - словно раненый голубь, простонал я в ухо профессору. - Ничего, кроме голых фактов, первых семей Бостона в штате Массачусетс, игры в кости, изобретенной двадцать шесть лет назад в Омахе, когда та тоже возникла, и все это - кондовая правда. Что прикажете делать с такими людьми?

- Ты описываешь Америку или Японию? Ради всего святого, займись тем или другим, - сказал профессор.

- Я тут ни при чем. В этом баре сидит частичка Америки, и она намного интересней Японии. Давай-ка отправимся во Фриско и послушаем новых небылиц.

- Лучше сходим взглянуть на фотографии и не будем смешивать страны или напитки.

Кстати сказать, всякий раз, когда будете путешествовать по окраинам Дальнего Востока, постарайтесь вести себя поскромней с белым торговцем. Помните, что вы всего-навсего несчастный покупатель, у которого в кармане завалялось несколько грязных долларовых бумажек, и вы не вправе ожидать, чтобы тот, другой человек, снизошел до того, чтобы взять их. Продолжайте унижаться всюду, а не только в лавках. Меня очень волновал вопрос, как пересечь океан, чтобы добраться до Фриско, и я имел неосторожность зайти в контору, где предположительно могли бы при некоторых обстоятельствах заняться мной по этому поводу. Однако ни малейшее волнение не тронуло безалаберную личность, которой случилось сидеть в конторском кресле. "У вас впереди куча времени, успеете выяснить все позднее, - сказал клерк, и, кроме того, сегодня после обеда я спешу на скачки. Приходите потом". От унижения я засунул голову в урну, а затем выполз из конторы сквозь дверную щель. Когда пароход оставит меня на причале, я буду утешаться мыслью, что этот молодой человек хорошо повеселился и много выиграл. В Иокогаме все содержат лошадей, и эти лошади циркового толка похожи на маленькие пузатенькие кадушки.

Я не поехал на скачки, но человек из Калькутты побывал там. Вернувшись, он сказал, что по кругу гоняли ломовых лошадей, а среднее время пробега одной мили - четыре минуты двадцать семь секунд. Возможно, он много проиграл, но я могу поручиться за верховую езду тех джентльменов, которых видел на лошади. Это вполне непредвзятое и в высшей степени объективное мнение.

Когда человек из Бостона снова повел рассказ о первых семьях, профессор проявил неземной интерес к горячим источникам и умчал меня в местечко под названием Миношита, чтобы я там отмылся.

- Мы вернемся осматривать Иокогаму позднее, а сейчас поедем туда, потому что там красиво.

- Пейзажи начали утомлять меня. Они все прелестны и не поддаются описанию, а здесь рассказывают сказки об Америке. Ты когда-нибудь слышал, как люди Кармела линчевали Эдварда М. Петри, когда тот после евангельской проповеди забыл собрать с прихожан деньги? В Америке нет романтики, одни голые факты. Эдвард М. Петри был...

- Ты собираешься осматривать Японию или нет?

Я отправился с ним. Сначала мы целый час ехали в вагоне, переполненном вопящими глоб-троттерами, а затем часа четыре - на джинрикше. Только сидя в джинрикше, можно по-настоящему любоваться пейзажем. Проехав миль семь по более или менее плоской равнине (приманка, которой природа завлекала нас в глубины своего неверного сердца), мы добрались до горной реки, состоящей из черных омутов и кипящей пены. Мы въехали в горы по нешоссированной дороге, проложенной в раскрошившейся вулканической породе. Она была такой же твердой, как грунтовая дорога в Симле, однако тем далеким горам за Калкой недоставало сосен, кленов, ивы и ясеня. Это была земля одетых в зелень утесов и серебряных водопадов, живописных до степени, превышающей возможности пера. На каждом повороте дороги, там, где открывался достойный вид, стоял чайный домик, переполненный созерцающими японцами. Японец одевается в голубое, потому что знает, что этот цвет хорошо гармонирует с соснами. Когда японец умирает, то отправляется на собственные небеса, потому что грубый цвет нашего неба его не устраивает.

Мы придерживались долины этого пригожего потока, пока его воды не скрылись из виду, упав вниз с утеса, и до нас стали доноситься только голоса струй, которые перекликались друг с другом за переплетением ветвей. Там, где леса были наряднее, ущелья глубже, цвет молодых грабов нежнее, японцы возвели наспех пару ужасных гостиниц из досок и стекла и деревеньку, которая промышляла тем, что продавала туристам изделия из стекла и точеного дерева.

Австралийцы, англоиндийцы, жители Лондона и прочих краев бегали по склонам гостиничного сада и своими странными одеждами делали все возможное, чтобы испортить пейзаж. Профессор и я соскользнули вниз по склону горы позади отеля и снова очутились в Японии. Грубые ступеньки провели нас сквозь джунгли футов на пятьсот-шестьсот вниз, к руслу того ручья, вдоль которого мы ехали целый день. Воздух дрожал от шороха сотен струй, и всюду, где глазу удавалось проникнуть сквозь богатую поросль, бежал этот одержимый поток, плескавшийся у валунов. Там, наверху, в отеле, царствовала прохлада серого ноябрьского дня, от которой немели пальцы; попав на дно ущелья, мы словно очутились в Бенгалии с ее неподдельными испарениями. Зеленые бамбуковые трубы подводили горячую воду к десяткам бань, где на верандах, бездельничая, курили японцы в голубых и белых халатах. Из непроходимой чащи доносились крики купающихся, и - какой срам! - вдруг из-за угла показалась пожилая леди, наспех обернутая белым банным полотенцем, которое было не слишком широким. Затем мы прошлись по ущелью, утирая пот и разглядывая небо сквозь арку буйной листвы.

Кстати, японские девушки четырнадцати-пятнадцати лет отнюдь не безобразны. Я видел около тридцати девушек, и ни одна не думала смущаться при появлении незнакомца. В конце концов это был обыкновенный пляж в Брайтоне*, правда без купальных костюмов. В голове ущелья стало жарче, и горячая вода потекла в изобилии. Места сочленения труб испускали струйки пара; испарения курились над камнями в русле реки, и небольшое углубление, проделанное стеком в мягкой, теплой почве, быстро превращалось в крошечный водоем с горячей водой. Жителям не хватало настоящего запаса горячей воды, и они стремились добыть еще больше, но делали это совершенно бессистемно. Я попытался вползти в шахту шириной два фута, пробитую в склоне холма, однако пар, который, кажется, не причиняет вреда шкуре японца, выгнал меня оттуда. "Что произойдет, - подумал я, - когда кирка наткнется на саму жидкость и шахтеру придется либо мгновенно удирать, либо свариться в кипятке?"

В сумерках мы выбрались на поверхность земли и, проходя по улицам Миношиты, заметили двух пухленьких херувимчиков лет трех, которые принимали вечернюю ванну в бочке, врытой в землю под карнизом лавки. Глядя на нас сквозь растопыренные пальчики, ребятишки делали вид, что сильно испугались: они тщетно пытались скрыться от нас, ныряя под воду, прятались друг за дружку, в общем, вели себя как плещущиеся головли. Отец подзадоривал их облить нас водой. Это была самая прелестная картинка за целый день, ради которой стоило приехать в липкий, смердящий краской отель.

На нем был черный сюртук, и поначалу, когда он, словно тень, бродил по пустынному коридору, я принял его за миссионера.

"Вот уже третьи сутки, как на меня наложили запрет, - прошептал он хрипло, - но я ни в чем не виноват... не виноват. Мне приказали заступить на третью вахту, однако забыли уведомить в письменном виде, чего я всегда требую. Хозяин отеля говорит, что виски причинит мне вред. Хотя я ни в чем не виноват, Бог свидетель, ни в чем не виноват!"

Не люблю, когда меня запирают в деревянном отеле, где гуляет эхо, а моим соседом оказывается джентльмен с морскими наклонностями, который оправляется от белой горячки, коротая ночные часы в беседах с самим собой...

Глава XVII

касается крана с горячей водой; разговор вообще

Сначала старайтесь заговорить с

незнакомцем - если не выстрелит, есть шанс,

что ответит.

Поговорка на Диком Западе

До чего же далеко от Миношиты до Мьичины и Мандалая! Вот почему мы встретились здесь с людьми из бирманских поселений и чудесно провели время, вспоминая бандитов и экспедицию на Черную гору. Вдали от дома начинаешь проявлять к нему повышенный интерес, поэтому многое узнаешь, и в этом одно из преимуществ путешествия за границу. Правда, путники часто меняют маршруты, но не меняют направление своих мыслей, которые стремятся домой через моря.