Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек Страница 35

– Но цвет такой же, как у меня, – возразила Элизабет. – К тому же со временем глаза меняются.

– Дело не в цвете, а в выражении, – возразил, в свою очередь, Бертон. – Уэйны смотрят по-особому, по-своему. Когда собираетесь крестить?

– О, даже не знаю. Может быть, съездим в Сан-Луис-Обиспо, да и домой, в Монтерей, очень хочется попасть.

Дневная жара рано выползала из-за гор и сгоняла с навозной кучи мирно беседовавшую компанию кур. В одиннадцать солнце уже жестоко палило, но до одиннадцати Джозеф и Элизабет часто выносили из дома стулья и сидели в тени раскидистого дуба. Элизабет кормила ребенка, потому что Джозеф любил смотреть, как малыш сосет грудь.

– Сын растет не так быстро, как я думал, – пожаловался он однажды.

– Ты слишком привык к животным, – напомнила Элизабет. – Те растут намного быстрее, но и живут не очень долго.

Джозеф молча посмотрел на жену.

«Какой она стала мудрой, – подумал он с удивлением. – Успела многое узнать и понять».

– Чувствуешь, что изменилась с тех пор, как приехала в Нуэстра-Сеньора преподавать в школе? – спросил он.

Элизабет рассмеялась.

– Как по-твоему, внешне я изменилась?

– Да, конечно.

– Тогда, наверное, и внутренне тоже. – Она переменила грудь, переложила ребенка на другое колено, и мальчик жадно, словно форель наживку, схватил сосок. – Наверное, разделилась пополам, – продолжила Элизабет. – Еще по-настоящему об этом не думала. Привыкла рассуждать так, как рассуждают в книгах. А теперь перестала. Вообще не думаю и просто делаю то, что приходит в голову. Как мы его назовем, Джозеф?

– Думаю, Джоном, – уверенно ответил отец. – В нашей семье всегда были Джозеф и Джон. Джон непременно оказывался сыном Джозефа, а Джозеф – сыном Джона. Да, таков порядок.

Элизабет кивнула и посмотрела вдаль.

– Хорошее имя. Никогда не доставит неприятностей и не смутит. В нем даже нет особого смысла. На свете так много Джонов – разных, и хороших, и плохих. – Закончив кормить, она застегнула платье и подняла младенца, чтобы вышел воздух. – Ты заметил, Джозеф, что Джоны всегда или хорошие, или плохие? Никогда не бывают никакими. Если это имя достается кому-то нейтральному, он от него отказывается и становится Джеком. – Она снова повернула сына и заглянула ему в лицо, а малыш прищурился, как поросенок. – Тебя зовут Джон, слышишь? – обратилась к нему шутливо. – Понимаешь? Надеюсь, никогда не станешь Джеком. Лучше будь очень плохим Джоном, чем Джеком.

Джозеф лукаво улыбнулся.

– Он еще ни разу не сидел на дереве, дорогая. Может быть, уже пора?

– Ну вот, снова твое дерево! – отмахнулась Элизабет. – Веришь, что мир вращается по его приказу.

Джозеф откинулся на спинку стула и посмотрел вверх, на крепкие ровные ветки.

– Теперь я хорошо его знаю, – проговорил он нежно. – Знаю так подробно и глубоко, что могу взглянуть на листья и определить, каким выдастся день. Смастерю в развилке ветвей сиденье для мальчика. А когда немного подрастет, вырежу в коре ступеньки и научу самостоятельно подниматься.

– Но ведь Джон может упасть и пораниться!

– Только не с этого дерева. Оно никогда не позволит ему упасть.

Элизабет посмотрела серьезно.

– По-прежнему играешь в игру, которая вовсе не игра?

– Да, – подтвердил Джозеф, – по-прежнему играю. Дай мне сына, положу его на ветки.

Листья уже утратили блеск и покрылись слоем летней пыли. Кора стала сухой и серой.

– Осторожнее, Джозеф, ребенок может упасть! – встревожилась Элизабет. – Не забывай, что он даже не умеет сидеть.

По двору, возвращаясь с огорода, прошел Бертон и остановился, вытирая со лба пот.

– Дыни созрели, и еноты уже тут как тут. Надо бы расставить ловушки.

Джозеф склонился к Элизабет и вытянул руки.

– Он может упасть! – повторила она.

– Буду крепко держать, ни за что не уроню.

– Что вы собираетесь делать? – удивился Бертон.

– Джозеф хочет усадить ребенка на дерево, – пояснила Элизабет.

Лицо старшего брата мгновенно окаменело; глаза помрачнели.

– Не делай этого, Джозеф, – резко проговорил он. – Нельзя.

– Я не позволю ему упасть, буду крепко держать.

На лбу у Бертона выступили крупные капли пота. Он посмотрел с ужасом и мольбой, подошел и предостерегающе положил на плечо брата тяжелую ладонь.

– Пожалуйста, не надо, – попросил он почти жалобно.

– Говорю же, что не уроню!

– Дело не в этом. Ты и сам знаешь, что я имею в виду. Поклянись, что никогда так не поступишь.

Джозеф в раздражении обернулся:

– Не собираюсь ни в чем клясться! С какой стати? Не вижу в дереве ничего плохого!

Бертон заговорил спокойно:

– Джозеф, еще ни разу ты не слышал от меня мольбы. В нашей семье не принято умолять. Но сейчас умоляю: прекрати. И если я опускаюсь до унижения, ты должен понять, что это серьезно.

В его глазах блеснули слезы.

Лицо Джозефа смягчилось.

– Если так беспокоишься, я не стану этого делать.

– Поклянешься?

– Нет, клясться не буду. Почему я должен тебе уступать?

– Потому что принимаешь зло! – страстно воскликнул Бертон. – Потому что открываешь злу дверь! Такой поступок не останется безнаказанным.

Джозеф рассмеялся.

– Тогда я готов понести заслуженное наказание.

– Но разве не видишь, что губишь не только себя, но и нас?

– Значит, защищаешь себя, Бертон?

– Нет, пытаюсь оградить всех. Думаю о ребенке и об Элизабет.

Все это время Элизабет переводила внимательный взгляд с одного брата на другого, а потом встала и прижала сына к груди.

– О чем вы спорите? Ничего не понимаю.

– Я скажу! – пригрозил Бертон.

– Что скажешь? О чем здесь говорить?

Бертон глубоко вздохнул.

– Что же, будь по-твоему. Элизабет, мой брат отрицает Христа. Поклоняется духам – так, как поклонялись древние язычники. Теряет душу и поддается злу.

– Я вовсе не отрицаю Христа! – резко возразил Джозеф. – Всего лишь делаю простую вещь, которая доставляет мне удовольствие.

– Значит, развешивая мясо, выливая кровь, принося этому дереву дары, ты делаешь простую вещь? Я видел, как ты тайком, по ночам, выходишь из дома! Слышал, как разговариваешь с дубом! Все это – простая вещь?

– Да, совсем простая, – подтвердил Джозеф. – Никому не приносит вреда.

– И посвящение дереву собственного первенца – тоже простая вещь?

– Да, всего лишь небольшая игра.

Бертон отвернулся и посмотрел вокруг – на землю, где волны невыносимой жары стали голубыми, а холмы начали изгибаться и содрогаться в колебании горячего воздуха.

– Я пытался тебе помочь, – проговорил он горестно. – Пытался упорнее, чем учит Писание. – Он резко обернулся: – Значит, отказываешься клясться?

– Отказываюсь, – уверенно подтвердил Джозеф. – Отказываюсь давать любую клятву, которая ограничивает меня и свободу моих действий. Решительно отказываюсь клясться!

– В таком случае я отвергаю тебя. – Бертон спрятал руки