Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим Страница 36

ПЕСНЯ ДВЕНАДЦАТАЯ

Несется ночь на черной колеснице;Но вовсе не смыкают глаз и станИ город. Христиане под надежнойОхраной все работы продолжают;Неверные восстановляют такжеРазрушенные стены и валы.И в то же время ранами своимиИ те и эти заняты прилежно.

Все раны перевязаны. ТекутЧасы, не прерываются работы;Но рвение к ним гаснет понемногу:И тишина и тьма зовут к покою.Одна лишь амазонка, в вечной жаждеИ подвигов и славы, неустанноРабочих побуждает. С ней Аргант,И говорит она себе неслышно:

«Аргант и повелитель турок нынчеЯвили чудеса отваги оба:Одни дерзнули выйти из-за стенИ обратить в куски снаряды вражьи,А я вдали от боя, под прикрытьем,Искусною стрельбою отличалась,И в этом слава вся моя: ужельНа это только женщина способна?

Ах, лучше бы, среди стольких героевДуши своей ничтожной не являя,Ушла в леса и в горы я и тамВ зверей бы диких стрелы запускала!Иль, в женские одежды облачившись,Скрывалась бы в убежище надежном!»Вдруг, мыслью озаренная, КлориндаВыходит из раздумья, восклицая:

«Давно уж, государь, моя душаТомится жаждой подвига такого,Что дерзостью затмил бы все другие;И вот что мне, не знаю, Провиденье ль,Гордыня ли моя, сейчас внушает:Пойти с мечом и с факелом к врагамИ башню сжечь; мой подвиг будет в этом,А остальное все – во власти Неба.

И если мне не суждено вернуться,Тебе своих я спутниц поручаю,А также и того, кто был ко мнеОтечески и нежен и заботлив.Отправь в Египет и сироток бедных,И старца, удрученного годами.Молю, будь милосерд к ним, государь:И пол и возраст этого достойны».

Арганта изумленного пронзаетИз сердца амазонки жало славы,И говорит он: «Ты пойдешь туда,Меня же бросишь здесь, как рядового?И мог бы я издалека спокойноОгнем, тобой зажженным, любоваться?Нет, нет! Доныне я делил твоиОпасности и до конца желаюС тобой остаться в славе или в смерти.

Не меньше твоего вот это сердцеОпасность презирает; как прекрасноЖизнь выменять на честь, я знаю так же».Клоринда же ему: «Ты доказатьСумел нам это вылазкой бессмертной;Но что потеря женщины Солиму?В тебе ж (да отвратит несчастье Небо)Какую он утрату понесет!» —

«Напрасно ты пытаешься умеритьМой пыл пустыми доводами, – такЕй воин возражает, – за тобойПойду я, если хочешь; а не хочешь,Пойду один вперед». Согласной паройЦаря они находят средь старейших,И говорит Клоринда: «Государь,Дозволь нам некий замысел исполнить.

Аргант берется вражью башню сжечь,А что он говорит, то исполняет;Я с ним пойду: дождаться только надо,Чтоб стража от усталости заснула».Вздевает к небу руки АладинИ восклицает, слезы проливая:«Хвала Тебе, что, на рабов смиренныхСклоняя взор, мое спасаешь царство!

Нет, не падет оно, пока ещеВ таких бойцах опору обретает;Но вам, великодушные, какаяНаграда возместить заслугу может?Пусть Слава обессмертит ваше имяИ им весь мир наполнит; я же толькоВознагражу вас вполовину, еслиВам часть своих владений предложу».

Так молвил повелитель престарелый,Арганта и Клоринду обнимая.Султан, пылая ревностью высокой,Не может скрыть ее и говорит:«Мечом и я не тщетно опоясан;Я с вами отправляюсь иль за вами».Клоринда возражает: «Как? Втроем?А на кого же мы Солим оставим?»

Аргант ему другой ответ готовит,Но Аладин его предупреждает:«Твою отвагу знают, Сулейман;Все ужасы бессильны перед нею;Последнего ж защитника лишившись,Встревожился б народ еще сильнее,И этих бы двоих я удержал,Когда б их заменить возможно было.

Меж тем у башни сильная охрана:Чтоб одержать над нею верх, сильнейшийОтряд должны мы были бы послать,А это запрещает осторожность.Пусть действуют вдвоем; им не впервыеСлучайностям подобным подвергаться.Их пара стоит тысячи бойцов:Вернутся к нам они с победой только!

И сан державный твой, и твой венецОбязывают здесь тебя остаться;Когда ж Клоринда и Аргант исполнятСвой замысел (а что они исполнят,Я в глубине души не сомневаюсь)И станут их преследовать, тогдаТы выйдешь к ним на помощь». АладинуСултан с досадой явной уступает.

«Постойте, – говорит Исмен, – постойте:Еще теперь не время; подождем,Пока восторжествует сон над стражей,Поставленной у гибельной махины.Я снадобье горючее меж темВ достаточном запасе приготовлю».С ним оба соглашаются и часаУдобнейшего ждут нетерпеливо.

Чтоб не привлечь вниманья христиан,Роскошные одежды и доспехиКлоринда заменяет черным платьем,Беды грядущей предзнаменованьем.Без блеска щит она берет и шлемБез перьев и нашлемника; лишь евнухАрзет при ней, тот евнух престарелый,Что вынянчил ее со дня рожденья.

Повсюду за воительницей смелойОн следует, на возраст не взирая:При виде снаряжения ееТревогою сжимается в нем сердце.Своими сединами, старой службой,Всей нежностью ее он заклинаетОт пагубной затеи отказаться;Она ж внимать не хочет ничему.

«Жестокая, – так заключает он, —Уж если ни года мои, ни просьбы,Ни слезы преклонить тебя бессильны,Тогда тебе открыть я должен тайну.Узнаешь ты свое происхожденье,И уж решай сама, как поступить».Он требует настойчиво, Клоринда,Дыханье затаив, ему внимает.

«Сенап был Эфиопии царем;Быть может, он там царствует доныне;Он сам и с ним все эфиопы СынаМарии, Иисуса, почитают.На женской половине во дворцеЯ жил и там прислуживал царице:Хотя она была и черной кожи,Но цвет ее красы отнюдь не портил.

Сенап ее неистово любилИ ревновал с не меньшим пылом также;Терзаемый губительною страстьюИ от людей жену скрывая, онРавно хотел бы скрыть ее от Неба.Разумная и скромная царицаЖила в уединенье неизменномИ счастье обретала в счастье мужа.

Картина у нее была в покояхСвященного значения: как снег,Сверкая белизной, в цепях, под стражейДракона дева юная томится;Чудовище копьем пронзает витязь,И плавает оно в своей крови.Перед картиной часто в умиленьеМолитвенном царица преклонялась.

Невдолге забеременев, царицаРождает дочь такой же белизны:То ты была… До глубины сердечнойОна поражена нежданным чудом;Потом ей стало страшно, чтобы в беломРебенке доказательство изменыНе увидал ревнивый муж, и скрытьОт глаз его она тебя решилась.

Тогда ей предложили заменитьТебя новорожденной эфиопкой:Служанка лишь да я имели доступВ ту башню, что служила ей жилищем;И мне она с доверием вручилаСокровище свое. Осталась тыНе погруженной в воду по обряду:У эфиопов он бывает позже.

Печаль несчастной матери кто мог быВоочию представить! Сколько разОна тебя в объятиях сжимала!Прощалась сколько раз она с тобою!Слезами орошенные глазаОна возводит к небу напоследокИ молвит: «Боже! Сердца моегоТы видишь глубочайшие изгибы!

И знаешь Ты, что я не осквернилаНи помысла, ни ложа своего…Не о себе Тебя я умоляю:Во многом я грешна… Но, Боже правый,Спаси малютку чистую! Пусть будетОна, как я, строга в законах чести,А находить пути к земному счастьюНаучится уже пусть от другой.

И ты, небесный воин, что от змияИзбавил эту девственницу, ты,Чей образ я дарами золотымиУкрасила в мерцании лампады,Будь ангелом-хранителем для той,Что не познает материнской ласки».Страдалица смолкает и от скорбиЛицо бледнеет сразу, как у мертвой.

Взял на руки тебя я, оросилСлезами и унес в корзине, сверхуДля виду положив цветов и листьев.Не выдав никому заветной тайны,Я из дворца ушел переодетый.Меня под сень густую принял лес;И вдруг идет ко мне тигрица с пастьюОткрытой и горящими глазами.

Я в ужасе на дерево взбираюсь,Тебя же оставляю на траве:Тигрица приближается и взоромЗаранее тебя уж пожирает.Но в миг один меняется картина:Чудовище тебя любовно лижет,А ты с улыбкой радостной егоРукой невинной гладишь и ласкаешь.

В конце концов животное ложитсяС тобою рядом и свои сосцыТвоим губам, давно уж пересохшимОт голода и жажды, подставляет.Ошеломленный, я смотрю на этоНевиданное чудо; между темТигрица, накормив тебя, спокойноВстает и исчезает в темной чаще.

Я с дерева схожу, беру тебя,Пускаюсь снова в путь и напоследокВ деревню прихожу: там воспиталТебя я под немым покровом тайны;Там первые произнесла ты звукиИ первые же сделала шаги.Исполнило свой круг светило ночиШестнадцать раз, пока мы там скрывались.

Уже склонялись дни мои к закату;Я был богат: царица при разлукеМеня снабдила средствами с избытком.Устал блуждать я по чужим краям;Любовь к отчизне в сердце пробудилась;Друзей мне захотелось повидать,А также и места, где я родился,И век дожить у очага родного.

В Египет направляюсь я, где светВпервые увидал, с тобою вместе;На берегу потока вижу шайкуРазбойников: передо мною – гибель,За мною – разъяренная стихия.Что делать? Я предпочитаю воду:Одна рука мне служит плавником,В другой держу я ношу дорогую.

Поток несется быстро; посредине —Водоворот и пропасть: к ней меня,Я чувствую, неудержимо тянет.Тогда тебя бросаю я… О, чудо!Вода уходит под тебя, и волныТебя качают нежно; вместе с ветромОни тебя выносят на песок,Куда едва я доплываю тоже.

Я на груди тебя отогреваю.Ночь вскоре нас окутывает тьмоюИ погружает в сон, и воин мнеЯвляется величественно-грозный;Приставив меч к лицу, он говорит:«Исполни повеление царицыИ окрести немедленно малютку;Она – Небес любимое дитя,

А я – ее хранитель и защитник,Я для нее смирил в лесу тигрицуИ чувство к ней внушил волнам бездушным:Страшись не верить сну, что в этот мигНебесную тебе вещает волю!»Рожденный мусульманином и к вереПриверженный, я далее пускаюсь,Считая сон лишь грезою пустою.

Забыв свои обеты и мольбыЦарицыны, тебя магометанкойЯ воспитал и вырастил; и вскореВ тебе отвага женщину сломила;Оружием ты добыла себеИ славу и богатство. О дальнейшейСудьбе своей ты знаешь; я ж повсюдуСопровождал тебя в деяньях бранных.

Вчера я впал в неодолимый сон,И тот же воин снова мне явился;Глядел он на меня еще грознееИ голосом ужасным говорил:«Неверный, близок час, когда КлориндаМоею станет; ты же предавайсяБесплодному отчаянью тогда».И улетел, с земли поднявшись быстро.

Тебе, предмет моих забот нежнейших,Бедою угрожает этот сон;И вера Эфиопии, быть может,Есть истинная вера, я не знаю.Ах, сбрось доспехи эти и сдержиКипучую отвагу!» Он рыдает,Клоринда же полна тревожной думой;Такой же сон привиделся и ей.

Очнувшись, говорит она спокойно:«Одну я веру знаю; с молокомЕе всосав, я с нею и останусь,И то, что мной задумано, исполню.Оружия не положу я; трусостьТакая опозорила б Клоринду.Меня остановить бы не моглаИ смерть, приняв чудовищнейший образ».

И старика старается утешить.Но время приближается; спешитОна примкнуть к герою, что намеренВ одну опасность ринуться с ней вместе.Ее чрезмерно пылкую отвагуИсмен еще сильнее разжигает;Приносит ей он и состав горючий,И спрятанный в сосуде медном факел.

Под кровом ночи парой неразлучнойОни шаг в шаг спускаются с холма.Как грозное виденье, перед нимиВнезапно вырастает вражья башня.Сердца их пламенеют, и готовыОни тотчас же броситься вперед,Чтоб кровью христианскою омыться;Но бдительная стража уж в движенье.

Они меж тем подходят молча ближе;А стража прибывает постепенноИ наконец: «К оружию!» кричит.Они уж не скрываются. ВнезапноНапав на христиан, приводят ихВ смятенье, опрокидывают, гонят.Так молния и вспыхивает в небе,И падает на землю в то же время.

Прорвавшись сквозь мечи и сквозь удары,Они махины страшной достигают;Уж в их руках зловещий слышен треск;Уж пламенем объят состав горючий;Уж пламя лижет башню языками;Столб дыма поднимается вокруг:Темнеет от него прозрачный воздух,И звездный блеск, тускнея, будто гаснет.

И башня загорается, а ветерСпособствует пожару и тревоге.Объятые смятеньем, на бегуОружие хватают христиане;Но грозная, вся в пламени, громадаВдруг падает, кусками разлетаясь:Разрушило мгновение одноПлоды упорной длительной работы.

На крики часовых и на огоньДва конные отряда прилетают;Аргант грозит, лицом к лицу их встретив:«Пожар я вашей кровью затушу!»И между тем с Клориндой шаг за шагомК холму он отступает; христианеПотоком устремляются тотчас жеЗа ними вслед и окружают их.

Тем временем Ворота ЗолотыеОтворены, и Аладин уж там,Отрядом сильным защитить готовыйПри отступленье доблестную пару.И те спешат укрыться за твердыню;Спешат и христиане: Сулейман,Отбросив их, ворота запирает,Клоринда же снаружи остается.

Несчастная, чтоб не ушел от карыТебе удар нанесший Аримон,За ним стремишься ты, его караешь,Но в этом и свою найдешь погибель!Во тьме горячей схваткой увлеченный,Не думает Аргант об амазонке:Он видит лишь опасности одниИ ими лишь одними озабочен.

С намеченною жертвою покончив,Клоринда возвращается и видитВорота на запоре, а вокругНа гибель ей теснятся христиане.Никто ее не примечает, впрочем;Тогда вдруг окрыляется надеждойДуша ее: скользнув в толпу, онаНа время в ней бесследно исчезает.

Потом, смятеньем пользуясь и мраком,Она тайком уходит с поля битвы.Так волк, овечьей кровью упитавшись,Скрывается от злобы пастухов.Танкред, однако, видел, как КлориндаНесчастного пронзила Аримона;Он видел это ясно и теперь,Не отставая, следует за нею.

Искусного бойца в ней усмотрев,Он силами померяться с ней хочет.Пока она другого входа ищет,Как тень он от нее не отстает.Клоринда, обернувшись, восклицает:«Кто ты такой? Зачем меня так пылкоПреследуешь и что приносишь мне?» —«Войну и смерть!» – Танкред ей отвечает.

«Войну и смерть! Что ищешь, то получишь», —Сказала и уже готова к бою;Танкред желает драться также пешимИ спрыгивает на землю с коня:Вмиг оба нападают друг на друга,И гордостью пылая, и враждою.Так бьются два быка, когда ревнивойИ яростной любовью возгорятся.

Вам поприще обширней было нужно,Противники-герои! Хоть бы солнцеДела отваги вашей озарило!О ночь, что скрыла их в своих тенях,Дозволь поднять мне плотную завесуИ показать их племенам грядущим!Пусть славу их увидит свет и пустьЖивет в воспоминаньях смертных вечно!

Нет отступленья им и нет прикрытья:Ни к хитрости, ни к ловкости прибегнутьОни во тьме и в ярости не могут;Их ноги неподвижны и тверды,А руки их в движенье непрестанном;Мечи их сыплют искры, друг о другаСо звоном ударяясь: что ни взмах,То колет или рубит меч противный.

Глумленье месть влечет, а месть – глумленье,И пуще распаляются сердца;Все уже, уже место поединка,Противник же к противнику все ближе.Они уже не думают о том,Чтоб лезвиями лишь мечей сражаться:Пускают в ход они и рукоятки,И шлемами сшибаясь, и щитами.

Сжимал три раза мощными рукамиТанкред Клоринду, и освобождаласьТри раза из жестоких уз она,Неведомо Амуром услажденных;И за мечи они берутся снова,И снова их окрашивают кровью.В конце концов приходится на мигИм разойтись, чтоб с силами собраться.

Найдя себе в мечах опору, обаОдин другого молча созерцают.Заря уж обагрянила востокИ звезд ночных ослабила сиянье.Танкред гордится тем, что на егоДоспехах меньше крови, чем на вражьих:Безумные, как слепо предаемсяМы сладостно-обманчивым надеждам!

Победой злополучной обольщенный,Не рано ль торжествуешь ты, несчастный?За каплю крови каждую врагаТвои глаза потоком слез заплатят!Бойцы стоят сначала неподвижноИ взглядами пытают лишь друг друга;Но тягостно молчанье для Танкреда,И первый нарушает он его:

«По праву от судьбы мы ждать могли бы,Что поединок наш произойдетНа поприще, достойном нашей славы;Но так как этой милости онаЛишила нас, то удостой хотя быОткрыть свое мне имя и рожденье,Чтоб я узнал теперь же, кто почтитМеня в победе или пораженье». —

«Ты у меня исторгнуть хочешь тайну,Которой я ни одному донынеВрагу не открывал. Что значит имя?Довольно знать тебе, что я одинИз воинов, огню предавших башню».Танкред приходит в ярость и кричитКлоринде: «Варвар! И твоя утайка,И речь твоя равно взывают к мести».

И снова гнев владеет их сердцами,И снова бой пылает: что за бой!Уж ими управляет не искусство,А бешенство слепое; без расчетаУдар наносят руки за ударом.От ног до головы в крови и в ранах,Не падают они лишь оттого,Что ярость в них поддерживает бодрость.

Так бурные в Эгейском море волны,Хоть ветры, их поднявшие, давноСпокойно улеглись в свои пещеры,Вздымаются еще горами долго,Покорные начальному движенью.И так же два воителя, хотяИх силы истощились, остаютсяВо власти злобы, их воспламенившей.

Но вот настал тот неизбежный час,Когда Клоринды жизнь должна пресечься:Танкред ей в грудь прекрасную наноситУдар мечом; железо входит в телоИ кровью упивается, и всяВ крови ее наружная одежда.Колена подгибаются под нею,И чувствует она, что умирает.

Танкред победу хочет довершитьИ снова меч заносит над Клориндой;Но падает она, и озаряетЕе внезапный луч, упавший с неба:Он входит в сердце к ней, и христианкойНеверная становится мгновенно.И голосом, уж гаснущим, онаПоследние слова чуть произносит:

«Победа, друг, осталась за тобой;Прости меня, как я тебя прощаю!О теле уж покончены заботы,Нуждается душа лишь в состраданье;Водой, твоей молитвой освященной,Покой и чистоту ей возврати».От этих скорбных слов глаза ТанкредаСлезами орошаются невольно.

Из недр земли с журчанием певучимРучей неподалеку вытекает;Его водой наполнив шлем, ТанкредСпешит назад исполнить долг священный.Дрожа, снимает шлем он с головыНеведомого воина и видитИ узнает, и нем и неподвижен:О, страшный вид! О, роковая встреча!

Готовый умереть, он собираетСвои все силы вдруг, чтоб поскорееВозлюбленной бессмертную жизнь датьВзамен земной, что у нее он отнял.При звуке слов молитвенных лицоКлоринды озаряется улыбкой,Как будто говорит она: «ОткрылисьПередо мной небесные врата».

Уж с бледностью фиалки белизнаЛилеи на ее щеках в предсмертныйСливаются налет; глаза на небоУпорно устремив, она героюВ знак мира холодеющую рукуПротягивает с нежностью безмолвной,Все в том же положенье испускаетПоследний вздох и кажется уснувшей.

Все силы, что Танкреду удалосьСобрать в себе, его вдруг покидают:Беспомощно он отдается скорби,Сжимающей и холодящей сердце.Смерть – на лице его, и та же смерть —Во всех его и помыслах и чувствах.Оцепенелый, бледный и безмолвный,Являет он отчаянье живое.

Последние из нитей, что в егоИстерзанном и изнемогшем телеБессмертную удерживали душу,Одна вслед за другою разрывались:Последовал тотчас же за своейВозлюбленной и он бы неизбежно,Когда б туда отряда христианНе привела случайность иль потребность.

Начальник по доспехам узнаетТанкреда; узнает он и Клоринду,И скорбь ему стрелой пронзает сердце.Не зная, что Клоринда – христианка,Не хочет он, однако же, ееНа растерзанье хищникам оставитьИ воинам велит, подняв обоих,Снести их на руках к шатру Танкреда.

При медленном и бережном движенье,Хотя и не приходит воин в чувство,Но вздохи чуть заметные, однако,На жизнь еще указывают в нем.Зато его возлюбленной останкиЗастыли уж в оцепененье смутном.Достигнув стана наконец, кладутОбоих под различными шатрами.

Уход оруженосцев верных к жизниТанкреда возвращает: он уж в силахОткрыть глаза и говор слышит он,И рук прикосновенье ощущает;Приходит он в сознанье напоследокИ, взгляды изумленные вокругБросая, различает понемногуИ внутренность шатра, и лица близких.

«Еще живу я, – шепчет он печально, —Дышу еще и свет дневной я вижу,Что озаряет совести упрекиВ ужасном злодеянье темной ночи?Мой меч, жестокий меч, носитель смерти,Орудие победы, почемуТеперь ты трусишь и не порываешьПоследних нитей жизни ненавистной?

Пронзи вот эту грудь! И это сердцеЗлосчастное на части разорви!Но ты умеешь быть жестоким только,А твой удар мне благостыней был бы!И бедственной любви живым примеромЯ на земле останусь: для такогоПреступника влачить в позоре дни —Поистине единственная кара.

Отныне жить средь палачей своих,Средь угрызений совести я буду;Бояться буду ночи одинокой,Напоминанья гибельной ошибки;И буду ненавидеть это солнце,Что грех мой осветило: самогоСебя боясь, себя я буду бегатьИ снова находить везде себя же.

Но где, увы! в каком остались местеПечальные бесценные останки?Быть может, жертву ярости моейТеперь уж звери дикие терзают?Несчастный! Тьма тобой руководила,Но ты свою возлюбленную отдалЧудовищам ночным; тебе ониОбязаны столь благородной пищей.

Останки обожаемые! К вамПойду и, если целы вы доныне,Вас соберу и сохраню навеки.Но если вас уже пожрали звери,Их ярости отдамся я и сам:Утроба их могилою мне станет,Как и моей возлюбленной, и нашиОстанки в прах единый обратятся».

Так говорил любовник безутешный;Когда же узнает он, что предметЕго печали рядом с ним, тьму скорбиС лица его луч радости сгоняет:Так молния вдруг прорывает тучу.Едва изнеможенье поборов,Встает он через силу и, шатаясь,Плетется к обожаемому телу.

Когда он на груди прекрасной видитЗияющую рану, а в лице,Хотя уже поблекшем, – ясность небаБез облака в глубоком мраке ночи,Теряя силы вновь, он восклицает:«О красота небесная! Ты можешьСмягчить своим сияньем ужас смерти,Но жребий мой смягчить не можешь ты.

Прекрасная рука, что, умирая,В знак мира протянула мне она!В каком тебя я вижу состоянье,И что я сам собою представляю!Моей безумной ярости, увы!Вот следствие печальное! О варвар!С жестокостью нанес ты эти раны,С жестокостью на них ты и глядишь!

Иссякли и в глазах жестоких слезы!Но вместо слез, бесценная, тебеЯ отдаю всю кровь свою!» ВнезапноОн раны обнажает, рвет повязкуИ, кровью истекая, нанестиСебе удар готовится последний;Но тут же чувств лишается, и этотИзбыток скорби жизнь его спасает.

Тотчас его в постель кладут и душуУдерживают в теле помертвелом;Но уж молва распространила слухО случае ужасном. ПоспешаетГотфрид благочестивый, а за нимИ верные друзья к Танкреду в ставку;Ни доводы, однако, ни советыНе служат для героя утешеньем.

Сочится кровь из обнаженных ран,И боль еще усиливают руки,Что принести желают облегченье;Но всеми почитаемый пустынник,Как христианин, лишь в грядущей жизниТанкреда озабоченный судьбою,И строго и сурово упрекаетЕго за обнаруженную слабость:

«Танкред, Танкред, как изменился ты!Куда девал ты разум и отвагу?Какая туча взор твой затемнила?Небесной благодати, как несчастья,Не должен ты оплакивать: иль свышеНе слышишь ты призыва к чувству чести?Иль ты не узнаешь руки, что вновьТебя на путь оставленный наводит?

Из рыцаря, из мстителя за веру,Завещанную Богом, ты позорноСтановишься рабом на своегоСоздателя восставшего созданья.Карает заблуждение твоеИ к доблестям забытым возвращаетТебя благополучная развязка,А ты отвергнуть хочешь эту милость?

Отвергнуть хочешь ты, неблагодарный,Заботливость Небес! Куда ж, несчастный,Влечет тебя отчаянье слепое?Ведь ты уже над бездною повисИ все ее не видишь? Заклинаю,Проснись ты наконец, открой глазаИ овладей печалью, неизбежноГотовящей тебе двойную гибель!»

Сказал и смолк. Танкреда повергаетВ священный ужас мысль о вечной смерти,И сердце в нем смягчается: но стонетПо-прежнему и жалуется он;То сам с собой заговорит о чем-то,То заведет с Клориндою беседу,Ее как будто видя в небесах,К его речам склонившуюся свыше.

Зовет ее с вечернею зареюИ с утренней зарей ее зовет:Так скорбными ночами филомелаТоскует о птенцах своих любимых,Похищенных жестоким птицеловомИ нежным пухом чуть еще покрытых.В конце концов глаза он закрывает,И на него нисходит краткий сон.

Тогда ему является КлориндаВ сверкающем венце из звезд небесных;Но в блеске ослепительном чертыЗнакомые он узнает тотчас же.И кажется ему, что осушаетОна его глаза и говорит:«Пусть этот образ радости небесной,Мой верный друг, тебя утешит в горе.

Обязана тебе я этим счастьем:Нечаянно ты жизни скоротечнойМеня лишил, но пребываю в сонмеБессмертных я на лоне Божества.Здесь, чистым наслажденьям предаваясь,Я жду тебя, и здесь-то наши душиСольются, чтоб блаженство обрестиОдна в другой и вместе – в славе вечной.

Да, здесь я жду тебя, Танкред, лишь самНе заграждай себе дороги к НебуИ низменным не поддавайся чувствам:Верь, что тебя я так люблю, как толькоДозволено мне смертного любить».И речью, и улыбкою, и взоромГероя сердце сладостно утешив,Клоринда тает в блеске лучезарном.

Танкред, с душою чистою проснувшисьИ вверившись заботливым рукам,Велит земле предать с почетом должнымБесценный прах. Воздвигнуть он не может,Какой желал бы, памятник над ней:Достойного резца здесь не нашлось бы;Но, мраморную глыбу разыскав,Обделывает ей края искусно.

В сопровожденье длинной вереницыФакелоносцев гроб несли; доспехиВоительницы были на соснеУкреплены как смертные трофеи.Наутро же герой, преодолевИ слабость и печаль, с благоговеньемПришел на место, где навеки былиПогребены бесценные останки.

При виде этой насыпи ужаснойБледнеет он; язык и чувства стынут;Глаза остановившиеся видятЛишь мрамор злополучный. Наконец,Обильных слез потоком разрешившись,Он скорбно восклицает: «О могила!Сокровищница сердца моего,Возлюбленной моей приют последний!

Нет, ты не смерть таишь; моя КлориндаЖива еще, и с ней жива любовь.Я чувствую, ах! чувствую все то жеВ крови неугасающее пламя.Мой каждый вздох и каждый поцелуй,Слезами орошенный, о могила!Я посылаю праху дорогому,К которому припасть уж не могу.

Возьми их от меня! Души, я знаю,Прекраснейшей они не оскорбят.Там, где она, ни гнева нет, ни злобы;Она простила мне, и это служитЕдинственным теперь мне утешеньем.Моей вины здесь не было, и мнеЛюбить себя она не запрещает,Пока не испущу я вздох последний.

Да, буду я любить ее до смерти!Блаженный день стократ блаженней был бы,Когда б мой прах с ее соединилсяИ в недрах бы твоих нашел покой:От смерти б мы тогда стяжали счастье,Которого обоих жизнь лишила.Ах, этому не сбыться никогда,И лишь мечтой могу себя я тешить!»

Меж тем молва зловещая СолимВстревожила насчет судьбы Клоринды:А вслед за тем точнейшими вестямиВ отчаянье и скорбь повергнут город:И плач и вопль такой повсюду в нем,Как будто победитель исступленныйЕго до основанья разрушаетИ предает огню дома и храмы.

Особенно не знающий утехиАрзет к себе все взоры привлекает:Глубокая, замкнутая в душеПечаль не выражается слезами;Посыпав пеплом волосы седые,Лицо и грудь он раздирает в кровь.Аргант, узнав о гибели Клоринды,Спешит в толпу вмешаться со словами:

«Клоринды нет! А я ли не пыталсяЕе спасти! Едва мне стало ясно,Какая ей грозит опасность, яХотел за ней бежать и с ней погибнуть.Как заклинал я вашего владыкуВорота отворить! Но он отвергВсе просьбы, все мольбы, и перед силойМне оставалось только преклониться.

Увы! когда б дозволено мне было,Из рук бы смерти вырвал я ееИль рядом с ней достойно завершил быЯ жизненный свой путь, по крайней мере.Но что еще мог сделать я? И людиИ Небеса судили ей иное.Она мертва! Но знаю я, какойИсполнить долг она мне завещала.

Так слушай же, Солим, в чем поклянусь я!И ты, о Небо, слушай! Если ж клятвамЯ изменю, пусть молния твояСтрелой меня пронзит и уничтожит.Клянусь отмстить злодею-кровопийце,Клянусь с мечом не расставаться этим,Пока Танкреду сердца не пронжуИ коршунам его не брошу мертвым».

И клятвы вызывают в легковерном,Изменчивом народе ликованье:Обманута всеобщая печальНадеждой на грядущее возмездье.Но тщетная надежда! В этом скороПридется убедиться им: АргантИ сам не устоит перед ударомТого, кому удар готовил смертный.

ПЕСНЯ ТРИНАДЦАТАЯ