Кёко Хаяси - Шествие в пасмурный день Страница 37

Жители Сасаямы перегородили небольшую впадину между гор плотиной. Постепенно в ней скопилась вода. Так образовался пруд Хаттабира, напоминающий по форме тыкву-горлянку. С тех пор дети повадились ходить туда и собирать вокруг пруда полевые цветы и травы. К пруду вела едва заметная лесная тропинка, и посторонние даже не знали о его существовании. Вот почему Ёдзю несказанно удивился, услышав, как Уэда распевает детскую песенку о пруде Хаттабира.

— Кто научил вас этой песне? — обратился он к Уэда.

— Честно говоря, я впервые услышал ее накануне войны на одном морском транспорте. Это вроде бы колыбельная песня, которую сочинили в какой-то глухой деревушке Сасаяма, — ответил Уэда.

По словам Уэда, ее пел командир взвода Юити Окадзаки на самодеятельных концертах, которые устраивали солдаты на транспорте, направляющемся к Южным морям, и, само собой, солдаты его взвода выучили эту песню наизусть. От этого Уэда узнал Ёдзю подробности ранения Юити в Малайе, а также причину его помешательства. На Малайском фронте Уэда был еще в звании ефрейтора и служил у Юити ординарцем. Это случилось во время переброски подразделения Юити из Куала-Лумпура в направлении Серембана. На ближних подступах к Серембану был взорван железобетонный мост, и саперы на этом месте строили деревянный. Сама речушка была шириной не более четырех-пяти метров, но на грузовиках это препятствие преодолеть не представлялось возможным, и солдатам ничего не оставалось, как ожидать завершения работ. Командир саперного взвода в одних трусах и в каске руководил работами и одновременно объяснял Юити:

— Не повезло вам. Прибудь вы сюда на двадцать минут раньше, все было бы в порядке, мост еще стоял целехонек. А может, вам и повезло: появись вы на десять минут раньше, взлетели бы ваши грузовики вместе с мостом на воздух. Потерпите, через часок наведем новый.

Он рассказал, что уже дважды они наводили здесь деревянный мост, и дважды его разбомбили вражеские самолеты.

На случай воздушных налетов грузовики и обозные повозки загнали в рощу каучуковых деревьев. Юити направил с десяток солдат в помощь саперам, остальные с оружием в руках ждали появления вражеских самолетов. Другие отряды, следовавшие за подразделением Юити, тоже укрылись в каучуковой роще.

После недавно прошедшего тропического ливня здесь было прохладно. Рощу огибала река, которая, пересекая равнину, исчезала за дальними холмами. Равнина была изрыта воронками от бомб, в которых стояла мутная вода. В одной из воронок по самую шею в воде нежились два буйвола. На конце рога одного из них примостилась белая цапля. И буйволы, и цапля застыли, словно изваяния, и безучастно взирали на саперов. Наконец саперы завершили свою работу, и солдаты расселись по грузовикам, которые начали медленно въезжать на мост. Следовавший первым грузовик внезапно остановился на самой середине моста: забарахлил двигатель. Пока его ремонтировали, солдаты скинули с себя рубашки. Жара стояла нестерпимая, да к тому же в каждом грузовике солдат набилось что сельдей в бочке. Солдаты на первом грузовике от нечего делать лениво перебрасывались ничего не значащими фразами. Один, глядя на буйволов, сказал, что неплохо бы их съесть. Другой ответил, что у буйволятины сильный запах, да к тому же она жесткая — не прожуешь. Кто-то стал подсчитывать воронки от бомб, сосчитал до тридцати двух и сбился.

— Какое расточительство! — воскликнул он, указывая на воронки. — Не пожалели бомб на эту равнину!

— Да уж, война — дорогостоящее удовольствие, и денег на нее не жалеют, — откликнулся ефрейтор Томомура.

Говорили они достаточно громко, и их услышал со второго грузовика ординарец Уэда, а значит, и командир Юити Окадзаки, который сидел в кабине.

Юити, которого прозвали «кланяющимся востоку командиром» за то, что он по любому поводу отбивал поклоны, повернувшись в ту сторону, где в Токио находился императорский дворец, выскочил из кабины и завопил:

— Ефрейтор Томомура, ко мне!

Потом, видно, передумал, подошел к первому грузовику и потребовал, чтобы откинули задний борт. Юити влез на грузовик и поднял за собой борт, придерживая его рукой.

— Ефрейтор Томомура, ко мне, — приказал он.

— Слушаюсь, — ответил Томомура и стал с трудом пробираться через битком набитый солдатами кузов.

— Повтори, о чем ты только что говорил, — потребовал Юити, сверля его взглядом.

— Я сказал: дорогостоящее удовольствие.

— И это все? Ну-ка повтори со всеми подробностями.

— Ефрейтор Окая сказал, что враг слишком щедро бросает бомбы. И я ответил, что война — дорогостоящее удовольствие.

— Болван! — завопил Юити и отвесил Томомура пощечину, потом другую.

Когда он собирался ударить Томомура в третий раз, шофер, не зная, что происходит позади, включил газ, и грузовик тронулся с места. Юити покачнулся и, теряя равновесие, оперся о борт. Незакрепленный борт откинулся, Юити инстинктивно ухватился за Томомура и, увлекая его за собой, вывалился из машины и через перила моста полетел вниз. К несчастью, оба ударились о торчавшую из воды железобетонную опору. Причем Юити чудом зацепился за нее и повис, а Томомура свалился и исчез под водой. Все это произошло в течение считанных секунд.

Первым опомнился прапорщик Ёкота и в чем был прыгнул в воду.

— Унтер Футода, — закричал он, — возьмите нескольких солдат и следуйте за мной. Надо отыскать ефрейтора Томомура.

Уэда тоже прыгнул в воду. Река была мелкая, воды только по пояс, но илистое дно засасывало ноги в тяжелых солдатских ботинках и сильно затрудняло поиски. Вскоре подоспели санитары, обосновавшиеся выше по реке.

— Командир, командир! Вы меня слышите? — кричал над ухом Юити подобравшийся к торчавшей из воды опоре прапорщик Ёкота. Юити лежал лицом вверх, глаза его были закрыты, из уха текла тонкая струйка крови.

Подобравшийся к Юити санитар стал щупать у него пульс.

— Все в порядке, командир жив, — сказал он.

— Вы уверены? — переспросил прапорщик.

— Так точно, жив, — подтвердил санитар.

Саперы сколотили несколько досок, подвели этот импровизированный плот к обломкам опоры, на которой повис Юити, перенесли его на носилки и доставили на берег.

Группа солдат, занятая поисками Томомура, нагишом прочесывала реку, медленно спускаясь вниз по течению. Все видели, что, падая в реку, Томомура ударился головой о бетонную опору и, наверное, сразу же потерял сознание. Один из санитаров предположил, что Томомура так и умер, не приходя в сознание, и лишь благодаря этому избежал мучительной смерти в воде от удушья. Его труп отыскать не удалось. Недешево обошлась Томомура сказанная им фраза «война — дорогостоящее удовольствие»: он получил две пощечины и погиб в мутных водах реки, даже название которой было ему неизвестно.

Командир отряда выжил. Он пришел в себя, но все время мучительно вздыхал. Скорее это были даже не вздохи, а тихие стоны. На грузовике командира везти было опасно, поэтому решили доставить его в полевой госпиталь на носилках.

Ефрейтор Окая воткнул в землю на берегу реки несколько веток каучукового дерева, условно обозначив ими могилу Томомура. Этот самый Окая как раз и начал разговор о расточительности войны — и вот что из этого получилось. Он сам признал, что в некоторой степени виновен в случившемся, как и водитель, стронувший грузовик без предупреждения. Окая не назвал главного виновника, но всем и так было ясно, что основная доля вины ложится на командира, который, падая с грузовика, потянул за собой Томомура.

По приказу прапорщика солдаты отряда выстроились перед воткнутыми в землю ветками каучукового дерева. Прапорщик выхватил боевую саблю из ножен и сказал: «Почтим молчанием душу усопшего ефрейтора Томомура».

При жизни Томомура отличался медлительностью. С детства был боязлив и нерешителен, всячески избегал спортивных занятий в школе. У него была толстая нижняя губа и остренький длинный подбородок. Чтобы скрыть его, Томомура отрастил жидкую козлиную бородку, которую имел привычку пощипывать после переклички, когда отдавали команду «вольно». И все же, несмотря на свою медлительность, Томомура умел на удивление ловко ловить наполовину одичавших малайских петухов, которые бродили без всякого присмотра среди каучуковых плантаций. Он обладал способностью подманивать даже тех петухов, которые от страха залетали в малайские дома на высоких сваях. Причем ловил он их исключительно для того, чтобы угостить солдат своего отделения жареной курятиной. Для других он этого ни за что бы не сделал. Такой уж был у него своенравный характер. Однажды повар попросил Томомура поймать трех-четырех бойцовых петухов, чтобы устроить петушиный бой. Дело было в Куала-Лумпуре. Как раз в тот день «кланяющийся востоку командир» получил приказ о присвоении ему звания лейтенанта, и в командирской палатке собрались младшие офицеры, чтобы отпраздновать это событие.