Дэвид Блидин - Банк Страница 4

— Нет, их нужно закончить к десяти.

Пессимист с силой лягнул спинку его стула. Юный Почтальон не ожидал атаки и нырнул вперед, смахнув со стола диетическую колу, забрызгавшую стопки бумаг на полу. Нахмурившись при виде влажных документов и расплывающегося на ковролине мокрого пятна, он поправил очки и вздохнул, сдаваясь:

— Ладно, только давайте быстрее!

По пути к лифтам, идя с Пессимистом немного впереди, я негромко сказал:

— Не нужно было с ним так.

— Как — так?

— Пинать его стул.

— А почему нет?

— Э-э, ты что, не понимаешь? По твоей милости нас в один прекрасный день могут изрешетить пулями.

Пессимист засмеялся. Он не законченный козел, просто очень, очень ожесточенный.

— Слушай, это же отличная идея! Доведем Почтальошу до белого каления и посмотрим, за кого первого он возьмется. Блудный Сын — счастливого последнего пути. Бах, и Клайд — мешок костей. Сикофант — покойник. Волокита-Генеральный — труп. К тому времени, когда придет наша очередь, мы забаррикадируемся в кабинете. Если будет требовать крови, выбросим ему Стара. Ты подумай, как прекрасно заживем! Представляешь, никогда больше не видеть Сикофанта? Ради такого дела и Старом не жалко пожертвовать!

— Ну, не знаю — по логике вещей, он начнет с тебя. А я получаюсь следующим кандидатом из-за географической близости.

— Не-е, Юный Почтальон взорвется как ядерная бомба. Логика отключится. В слепой ярости он будет стрелять во все, что шевелится.

Пессимист, как прирожденный разведчик, выглянул в холл ресепшена — убедиться, что никакое начальство лифта не дожидается, и мы наперегонки бросились к кнопке вызова. Черт, все лифты на первом этаже.

Плохой сценарий: дверцы лифта со звоном разъезжаются, выходит какая-нибудь супершишка и, как последний вонючий умник, отпускает замечание типа: «Эй, парни, вы решили тормознуть лифт и всей компанией смотаться вниз? А страховку на этот случай вам слияния с приобретениями купили?» Мы вежливо посмеемся, пристойно залившись краской, и суперважный поц пойдет дальше, думая: «Да, измельчали аналитики, вот в наше время…»

Сценарий похуже: суперважная персона остается в лифте, и в течение мучительно неловкого перемещения на тридцать два этажа вниз мы вынуждены паразитировать на жалком обсуждении баскетбольного счета или с видом знатоков комментировать текущую инфляцию, пока супершишка глубокомысленно размышляет о шести пунктах сверх номинала, набавленных утром.

Лифт открывается. Он спасительно пуст. Первый вздох облегчения. Лифт закрывается. Никто не вламывается в кабину в последнюю секунду, разрубая почти соединившиеся дверцы каратистским ударом. Второй вздох облегчения. Главное правило поведения в лифте: если с нами не едет супершишка, при которой полагается с умным видом трепать языком в несбыточной надежде произвести впечатление, в кабине должно хранить молчание, как в церкви. Или как при мочеиспускании. Привычка перебрасываться ничего не значащими репликами, стоя над писсуаром, заслуживает средневековых пыток.

Маленький экран, где крутят объявления, общую информацию и в зубах навязшие специальные термины, которые не пригодятся нам по гроб жизни, дрожит от помех. В уши назойливо бьется жужжание, но не от помех — это Клайд что-то напевает. Чуть слышно, себе под нос, но, по-моему, я разобрал припев спайсгерловского «Поклонника».

Наш Клайд все-таки со странностями. Не то чтобы остальные полностью нормальны, при работе-то в нашей индустрии, но Клайд еще более сдвинутый, чем другие. Трудноопределимая странность. Мы с Пессимистом неоднократно устраивали викторину «Что в Клайде не так?». Внешность у него на редкость неприметная: рыжеватые волосы, бледная кожа, самые заурядные рот и нос. Он отдаленно напоминает Арчи из комиксов — в смысле заискивающего перед мистером Уэзерби, а не того донжуана с двумя куколками, не сводящими с него призывного взгляда.

Может, это потому, что мы его совсем не знаем. Да, он смеется над нашими шутками, подбрасывая иногда пару своих — без особого, впрочем, энтузиазма. Но всякий раз его остроты звучат отстраненно, словно он старается казаться таким же, как все, но неотступно думает о чем-то своем. Бог знает, что проплывает перед его мысленным взором — летающие обезьяны или неразборчивые в связях девицы-ковбои. Все, что нам известно, — Клайд довольно ленив, но, если разобраться, деньги ему не особо и нужны: его папаша — строительный магнат или кто-то в этом роде. Клайд часто совершает идиотски рискованные поступки просто потому, что ему так хочется: курит марихуану в туалете за операционным залом, где установлены датчики, улавливающие наркоту, или средь бела дня, когда офис кишит секретаршами, выясняет, на какой порносайт пропускают установленные фильтры. В принципе мы считаем Клайда свойским парнем; впрочем, кто его знает. Может, приходя домой, он втыкает булавки в восковые изображения каждого из нас или режется в видеоигры с ультравысоким содержанием насилия? Может, это он потенциальный «почтальон»?

«Пусть это длится вечно, дружба бесконечна»[9].

На двадцать первом этаже Пессимист нарушил священное правило не болтать в лифте.

— Клайд, ты поешь «Спайс герлз»?

— Ага.

— Почему?

— Мелодия привязчивая.

— Но это же «Спайс герлз»!

— Ну и что?

Пессимист покачал головой, но возражать не стал. В этом весь Клайд со своим дао: он просто пофигист.

Очередь мужских мокасин от Коула Хаана и шпилек от «Прада» змеей вилась от входа в вечно переполненный «Старбакс» на первом этаже нашего небоскреба. «Старбакс» — последнее прибежище сотрудника инвестиционного банка, единственное место, где каждому обеспечена толика приватности и никогда нельзя быть уверенным, что генеральный директор не дышит тебе в затылок. Впереди в очереди шло оживленное общение: там обретался квартет подчеркнуто соблазнительных цыпочек чуть за двадцать. Судя по внешнему виду — огромные тонированные очки, причудливые броские сумки, блузки с глубоким вырезом, — девушки работали в пиар-отделе. Пессимист попытался строить глазки, но потерпел бесславное поражение.

Клайд пробормотал позади меня:

— Дерьмо. Волокита-Генеральный в три часа дня!

Я как можно осторожнее бросил взгляд через плечо. Если не оборачиваться, есть вероятность, что директор пройдет мимо, не опознав со спины наших костюмов и не выделив нас из толпы. Волокита-Генеральный — бывший футбольный полузащитник, грузный тип с властными замашками, от которого за последние полгода ушли четыре персональные помощницы. В противоположном конце вестибюля Генеральный остановился поболтать с блондинкой в юбке чуть ниже колен. Девушка показалась мне смутно знакомой: я подумал, что она, должно быть, работает в отделе технической поддержки.

Юный Почтальон заерзал, нервно вытирая со лба пот и придерживая дергающееся веко.

— Я больше не могу ждать. Я пошел наверх.

Пессимист посмотрел на него тяжелым взглядом:

— Нет. Ты выглядишь как хрен знает что. Мямлик выглядит как хрен знает что. Поверь на слово, у меня на душе тоже хрен знает что. Почтальоша, мы имеем право на кофе.

Волокита-Генеральный с очередной «победой» пересек холл и вышел через вращающиеся двери.

— Видишь, им сейчас не до нас.

Клайду достался лучший наблюдательный пункт: он мог видеть парочку в окно.

— Нет, она просто курит и позволяет Волоките себя убалтывать. Ни шага в сторону парковочного гаража: не похоже на оперативный перепихон. Пожалуй, он все-таки зайдет в «Старбакс» на обратном пути.

В очереди передо мной остались три человека на три работающие кассы. Появились шансы получить кофе, прежде чем библиотекарша докурит сигарету.

— Никаких излишеств, — предупредил Пессимист. — Берем черный кофе. У нас нет времени для всяких сентиментально-слащавых капуччино.

Я обожаю сентиментально-слащавые капуччино, особенно когда за автоматом с напитками стоит барменша-азиатка и подставляет под краники стаканы для кока-колы. Она — одна из немногих работников «Старбакса» — в совершенстве владеет искусством высокой пены: пена ее изготовления держится в чашке до последней капли кофе, а не исчезает после первых же глотков, оставляя вас с заурядным латте.

— Тщательно стряхивает пепел, — комментировал Клайд. — Я бы сказал, докурила почти до фильтра.

— Хорошо, — махнул я рукой. — Пусть будет черный.

В этот момент касса, за которой стоял длинный бледный одутловатый парень, делающий, наверное, худший капуччино в мире, недостойный тяжкого труда и пота гватемальских или эфиопских фермеров, отбирающих кофейные зерна специально для новейшей интернациональной смеси, издала глухой металлический звук, и дисплей на передней панели погас. Раздался общий стон очереди. Освободилась одна из касс, и пожилой тип, стоявший первым, потопал туда. Между нами и кофе остался последний барьер — женщина в шарфе от «Гермес», туго повязанном вокруг шеи. Молодая, элегантная, всем своим обликом заявлявшая о личности типа А[10] — итальянские ручной работы туфли на низком каблуке, строгий деловой костюм, уверенная манера держать сумочку, прижимая ее к груди, — незнакомка привлекала необычной красотой: большие карие глаза, немного великоватый нос, тонкие сжатые губы. В ней не было развязной соблазнительности четверки из пиар-отдела, — никаких шансов попасть, скажем, на конкурс купальников в Калифорнии, но корпоративный имидж она поддерживала на высоком уровне.