Зигфрид Ленц - Живой пример Страница 4

— Вы потеряли одну серьгу.

Рита Зюссфельд знает об этом, она пренебрежительно отмахивается, ее покорность судьбе о многом говорит: ей, надо полагать, в жизни не удастся надеть сразу две серьги, одна всегда играет с ней в прятки; да, она знает об этом.

Янпетеру Хеллеру уже сейчас понятно, как нелегко будет ему поторопить их с началом совещания, или, что для него крайне важно, определенно договориться об ускоренном обсуждении третьего раздела, а потому он в поисках выхода выражает надежду:

— Все хорошо подготовились? Если мы все хорошо подготовились, то быстро отработаем этот раздел, быстро подберем материал: «Примеры из жизни — жизнь как пример». Мне, видите ли, нужно уладить кое-какие личные дела.

Но слишком долго оставаться незамеченными в сумеречном холле отеля-пансиона Клевер они не могут, ибо тому, кто вошел сюда, не требуется ни кричать, ни звонить, чтобы его обнаружили; чье бы то ни было, даже молчаливое, присутствие в холле неминуемо повлечет за собой следствие: на втором этаже откроется дверь, послышится угрюмое бормотанье, затем кто-то, пыхтя, начнет спускаться, отчего вошедший невольно поднимет вверх голову, а тот, кто поймет значение тяжкого вздоха, дошедшего до него с лестницы, немедля станет упрекать себя в том, что вообще зашел сюда, и по меньшей мере тотчас начнет извиняться.

Ида Клевер, владелица отеля, очевидно, привыкла к подобным извинениям, она еще на лестнице отмахивается вялой, в бесчисленных кольцах рукой — ладно, ладно, все в порядке; пожилая женщина в черном костюме, с тяжелой поступью, обвислыми щеками, явно прилагает усилия, спускаясь вниз, движимая старым, возможно, износившимся, но все еще действующим механизмом. Лицо ее выдает, как озабочена она своей собственной персоной; открытое, подвижное лицо, на котором навеки запечатлено, как ей все здесь опостылело.

Она пожимает руки своим гостям и на кратком пути к конторке, хоть никто ее и не спрашивает, сообщает о трудностях, с какими ей приходится сталкиваться: без мужа, в ее возрасте, при нехватке обслуживающего персонала все удовольствие держать отель пропадает. Она двигает к Пундту открытую регистрационную книгу, просит внести туда свою фамилию. И продолжает говорить ему в склоненную спину:

— О, у нас был отель в юго-западной Африке, двадцать восемь лет прожили мы там, мой муж и я. — Равнодушно захлопнув книгу, она кладет ее на подоконник и подает Пундту ключ со словами: — Долго я уже не протяну. Нет, долго я не протяну. — Она медлит, что-то она, видимо, еще должна сказать. — Ах да, звонили господину Хеллеру, просили передать, чтобы он сегодня вечером не приезжал к жене.

После чего она приглашает следовать за ней, одолеть несколько ступенек, пройти через раздвижную дверь.

— Это наш конференц-зал, как видите, все тут пробуждает воспоминания, здесь вам никто не помешает. Если же что-либо потребуется, позвоните. А теперь я позволю себе оставить вас одних.

Здесь, стало быть, в этом зале со светлыми обоями — на обоях изображены праздничные сцены из истории трудовой деятельности человека, главным образом празднично настроенные люди, таскающие мешки, — они будут совещаться среди застекленных, сплошь каких-то пожухлых фотографий, чуть засвеченных, на них снят один и тот же унылый великан-то он на коленях, то стоит во весь рост рядом с охотничьим трофеем, а на одной фотографии даже лежит, опершись головой на согнутую в локте руку. На стенах крест-накрест висят копья, древки, деревянные и железные, украшены медным или кожаным орнаментом. Луки висят друг против друга и точно ждут, что в них кто-то вложит стрелу и, натянув тетиву, выстрелит. Повсюду стрелы в колчанах и связанные пучками, стрелы с костяными, железными и каменными наконечниками. Деформированные, но вполне удобные в обращении топоры предлагают свои услуги, сарбакан, а проще говоря, стрелометательная трубка, словно просит, чтобы из нее постреляли.

Здесь они станут совещаться. Плетеные кресла расставлены так, будто продолжают разговор, который только что вели сидевшие в них люди. Широкий палисандровый стол точно заявляет о своей готовности стать книго-и бумаго-хранилищем, равно как и чайный столик на колесах. Здесь, стало быть, они станут раскладывать и ворошить эти «живые примеры». Здесь они станут выверять, оценивать, выбраковывать тексты, пока в сотрясаемом общими усилиями сите не останется «один-единственный пример», долгожданный, на который каждый даст свое согласие. Да, здесь они будут сидеть и совещаться.

Валентин Пундт не присаживается, как Рита Зюссфельд, пробы ради в одно из кресел, он подозрительно поглядывает на высокие окна, а подержав ладонь над подоконником, убеждается, что от окон дует; не удовлетворившись своим открытием, он вслед за этим уличает трубы отопления в том, что от них тоже дует, его подозрительность не обходит даже замочной скважины — правда, огромных размеров — и стрелометательной трубки; он тут же пытается сообразить, чем бы ему заткнуть то и другое — замочную скважину и трубку; за окна и трубы отопления он, видимо, примется во вторую очередь.

— Ничего не имею возразить, — говорит он, — да, против этого зала я ничего не имею возразить, если нам удастся одолеть сквозняки.

Сквозняки еще никогда не мешали жить Янпетеру Хеллеру и никогда не помешают. Молодой специалист из любопытства проверяет заточку оружия, легонько нажимая кончиком пальца на острие копий, острие стрел и на оба лезвия охотничьего ножа, как раз с такой силой, чтобы ощутить слабую боль.

— Они вполне пригодны, — говорит он, — да, на случай, если мы не договоримся, эти вещички нам очень даже пригодятся.

Он не ждет улыбок в ответ на свою слабоватую остроту. Все как будто уверены в успехе, во всяком случае госпожа Зюссфельд, которая еще раз, словно бы между прочим, меряя зал размашистым шагом, напоминает об опыте и уроках первых двух заседаний. Разве они довольно мирно и быстро не пришли к согласию по разделу «Труд и досуг»? И разве они не лучше узнали друг друга в результате столь полезной дискуссии по разделу «Родина и чужбина»? Так можно ли говорить о недостатке необходимых предпосылок? Кроме того, она уже поняла, что на этот раз все хорошо подготовились.

Им остается лишь собраться — под матово поблескивающими антилопьими рогами — и после краткого взаимного опроса условиться о часе первого совещания, скажем: сегодня после обеда; скажем: в три. Все согласны и дают это понять каждый на свой лад: кивнув или, как Пундт, одобрительно что-то буркнув. Каждый прикидывает, сколько им остается времени, рассчитывает свое время, распределяет его; стало быть, до трех я еще успею то-то, мне еще надо успеть то-то, хорошо бы еще успеть то-то, во всяком случае, сейчас мы расстанемся, дабы затем в обусловленный час, хорошо подготовленные, в добром расположении духа, вооруженные идеями, без всякой снисходительности, но всегда, если дело того потребует, готовые пойти на уступки, начать порученную нам работу. Прощаются все тут же в зале.

В эту минуту можно было бы убрать свет. На этом можно было бы покамест выпустить трех столь различных специалистов из поля зрения, освободить на короткое время, необходимое им, чтобы подготовиться или настроиться, и, повторяя за ними, я бы тоже сказал: стало быть, до трех; в три мы встретимся, и тут-то начнется решающая, так сказать, часть всей нашей работы. Однако нет, мы все-таки не откажемся от того, чтобы проследить за ними. Мы увидим, как машина Риты Зюссфельд отважно, к счастью без последствий, влилась в поток автомашин на Харвестехудервег; Рита проезжает на желтый свет перекресток Миттельвег, напрямик катит к Клостерштерн, не потому, что ей именно туда нужно, а потому, что попросту забыла свернуть налево, едет по Ротенбаумшоссе до Оберштрассе, сворачивает направо в Хохаллее и еще раз направо в Инноцентиаштрассе — только аборигену дано представить себе, какой она дала крюк.

Понятно само собой, что Янпетер Хеллер помогает Пундту донести его чемоданы до комнаты, — осторожно, в большом чемодане бутылки! Он ставит чемоданы посередине номера, бросает испытующий взгляд в окно и убеждается, что Пундту виден почти тот же самый отрезок Альстера, что и ему; после чего, пятясь, отступает к двери, точно опасается, как бы пожилой педагог не втянул его в разговор.

— До скорого.

А Валентин Пундт? Он запирает дверь, прежде чем поставить большой чемодан на специальную скамеечку, вешает пальто на плечики, выдаивает из разбухшей полы грязную воду, подбирая капли носовым платком, но, спохватившись, поднимает одновременно на стол портфель и коробку.

Рита Зюссфельд, едва чмокнув старшую сестру Маргарет, пролетает мимо нее, отклоняет попытки сообщить ей какие-то новости и воздевает, точно заранее капитулируя, руки.

— Только не сейчас, Марет, и о Хайно пока помолчи, пожалуйста, не приставай ко мне с ним в ближайшие два-три часа, мне нужно работать, мне нужно подготовиться. Но чаю вы можете мне принести и два гренка.