Роже Вайян - Закон Страница 41

- Ты меня отметила, потрудись расплатиться. Одним только способом ты можешь на мое прощение рассчитывать. Пусти меня и ложись...

Она еле слышно рассмеялась.

- Открой дверь!

- Я сейчас тебе твой пиджак отдам.

Она сняла пиджак со спинки стула и приблизилась к окошку. В одной руке она держала пиджак, в другой - открытый окулировочный нож.

- Сейчас тебе пиджак отдам, - повторила она. - Только смотри, не балуй! Если просунешь руку, ножом ударю.

Она протянула ему пиджак из окошка, и он молча взял его, даже не попытавшись схватить ее за руку.

- Слава богу понял, - проговорила она.

Он надел пиджак.

- А если бы ты только захотела... - начал он. - В жизни такой шлюхи еще не встречал, - добавил он размягченно. Голос его теперь звучал почти нежно.

- Да мы с тобой вдвоем... Уедем вместе на Север. Такая девка, как ты... Весь мир будет у наших ног. Я ведь богатый, знаешь? Чего мы только с тобой не наделаем, а?..

Она беззвучно рассмеялась. А потом спокойно захлопнула окошко и деревянные ставни, открывавшиеся изнутри.

Бриганте несколько раз негромко стукнул в деревянную ставню.

- Я ведь богатый, слышишь, Мариетта? Очень богатый...

Ответа не последовало. Бриганте поплелся домой.

Этим утром дон Чезаре пошел в низину поохотиться на водяных курочек. Шагал он долго, крупным бесшумным шагом, а за ним с ягдташем семенил, обливаясь потом, Тонио.

Когда из камышей подымалась птица, он бил ее наугад, небрежно вскидывая ружье в воздух, вернее, делал еле заметное движение, дуло описывало кривую, застывало на миг, смертоносный свинец со свистом рвал воздух, казалось, не потому, что в патроне взрывается порох, а потому, что выбросило его это четкое, резкое, точное движение предельного изящества, и рассекает он воздух, как бы повинуясь скорее воле самого дона Чезаре, чем законам баллистики, сражает тяжелую птицу, а она еще продолжает с минуту по инерции лететь вперед, но клонится все ниже к камышам, еще бьет крыльями, но все неувереннее, все более вяло, и опять-таки кажется, что сразил ее не бешеный полет свинца, а воля дона Чезаре, материализовавшаяся в этом резком движении руки, вскинувшей ружье, что его рука вцепилась добыче прямо в шею, где так мягок пух, подсекла широко распахнутые крылья и душит ее, душит, пригибая к топкой низине.

Когда дон Чезаре подстрелил четвертую водяную курочку, он, нажимая на курок, вдруг почувствовал, что у него онемела рука. В последние годы с ним такое бывало, нередко бывало. Сам он приписывал это явление своей манере стрелять не целясь, четким, сухим, решительным и на диво изящным движением вскидывая ружье, но постепенно, с годами в самом этом изяществе появилось что-то, пожалуй, преувеличенное, чрезмерное, четкость сменилась резкостью движений, что отдавалось в мускулах предплечья. Рука, плечо, а иногда и бедро надолго, на несколько часов, немели; в этих случаях Эльвира ставила ему горячие припарки. А старуха Джулия в твердом убеждении, что раз онемело, значит, тут повинен дурной глаз и надо против сглаза бороться, притаскивала в миске воду с оливковым маслом.

- Глаз, глаз ищите, дон Чезаре.

И она произносила заклинания, имеющие целью вызвать на поверхность воды дурной глаз, будь то один, будь то хоть целый десяток. Дон Чезаре не верил ни в сглаз, ни в заклинания, хотя не раз говаривал, что, по его мнению, колдовство не столь безрассудно, как, скажем, религия и медицина. Поэтому он и смотрел в воду с маслом, налитые в миску, пока не обнаруживал нечто действительно напоминавшее глаз, отчасти чтобы порадовать Джулию, отчасти из уважения к древнему городу Урия, где широко практиковался этот обычай, а еще и потому, что, не будь он неверующим из принципа, он скорее бы уж признал эти суеверия, чем суеверия религии или политики, коль скоро они восходили еще к традициям древней территории Урии, чьим последним сеньором был он, дон Чезаре. К вечеру или следующему утру от вчерашнего недомогания не оставалось и следа; рука, плечо действовали, как и раньше, и он становился все тем же могучим старцем, самым удачливым, самым элегантным из всех охотников их края.

К полудню он добрался до дома с колоннами (как раз в то самое время, когда Франческо Бриганте и донна Лукреция в пещере на мысе Манакоре, неподалеку от трабукко, заговорили о своей любви). После сиесты он спустился в большую нижнюю залу и уселся в неаполитанское кресло XVIII века с затейливыми золочеными деревянными подлокотниками, вырезанными в форме китайских уродцев; на плечо и на бедро ему поставили горячие припарки, а сам он накинул на себя темно-синий шелковый халат (из кармашка кокетливо выглядывал уголок шелкового белоснежного платка), вокруг него стояли кружком все три женщины: старуха Джулия, Мария, жена Тонио, и Эльвира, сестра Марии, наложница дона Чезаре. Тут в открытую дверь постучались - вошел агроном.

Мария живо бросилась к нему, желая помешать ему вступить в беседу с хозяином дома.

- Я пришел узнать, остался ли наш договор насчет Мариетты в силе, начал агроном.

- Конечно, остался, - ответила Мария.

Старуха Джулия приблизилась к ним.

- Это вы что, насчет моей дочки, а? - спросила она.

Он стоял перед этими двумя женщинами, с нежным румянцем на щеках настоящий северянин, - и во всех его повадках чувствовалась какая-то наигранная развязность, на лице застыло странно-противоречивое выражение растерянности и самоуверенности, весьма характерное для агрономов, которые, понятно, гораздо лучше разбираются в сложной науке земледелия, нежели крестьяне, но при всем при том агроном знает, что крестьяне зорко следят за ним, радуются любой его промашке, любому ложному шагу - словом, готовы придраться к первому же пустяку, чтобы поставить под вопрос всю их агротехническую премудрость. Поэтому агрономы чувствуют себя скованными по рукам и ногам даже тогда, когда речь идет не о земледелии.

- Я пришел узнать, остается ли наш договор в силе, - повторил он свой вопрос.

- Мы согласны, - ответила старуха Джулия, - только на тех же условиях.

- Тогда она может начать работу сегодня же вечером. Давайте я отвезу ее вещи на машине.

- Сегодня она... - протянула Джулия.

- Она к тетке поехала, - подхватила Мария. - В Фоджу...

- Ее тетка, та, что в Фодже, заболела, - добавила Джулия.

- Ну ладно, это неважно, - сказал агроном. - Начнет с завтрашнего дня. Я заеду за ней к вечеру.

- Она завтра к вечеру вряд ли еще вернется... - заметила Джулия.

- Потому что у нас тетка больна, - подхватила Мария.

Тут к ним подошла и Эльвира.

- По-моему, будет лучше, если Мариетта начнет у вас работать со следующего понедельника, - проговорила она.

Раздался голос дона Чезаре, легко покрывший все остальные голоса.

- Иди сюда ко мне и сядь! - крикнул он.

Женщины замолчали. Агроном вопросительно поглядел на Марию.

- Он с вами поговорить хочет, - пояснила та.

- Я же тебе сказал, иди сюда, сядь ко мне, - повторил дон Чезаре.

- Дон Чезаре хочет с вами поговорить, - живо вмешалась Эльвира.

Агроном не спеша подошел к креслу. Он терпеть не мог этой манеры богатых землевладельцев Юга обращаться на "ты" к молодым чиновникам, как будто они были его личными слугами.

Дон Чезаре показал на скамейку, стоявшую напротив кресла.

- Садись сюда, - сказал он.

Ломбардец сел. Женщины тоже подошли поближе.

- А вы, женщины, - скомандовал дон Чезаре, - оставьте нас одних.

Мария и Джулия бросились в дальний угол зала, к камину.

- И ты тоже, - обратился дон Чезаре к Эльвире.

Эльвира присоединилась к матери и сестре.

- Сколько тебе лет? - спросил дон Чезаре.

- Двадцать восемь, - ответил ломбардец.

- Неужели ты не понимаешь, что они все это нарочно подстроили, чтобы заставить тебя жениться на Мариетте?

- Мне уже об этом говорили.

- Ты нашего Юга не знаешь, - продолжал дон Чезаре. - Пропадешь как миленький.

- Ну, это мы еще посмотрим.

- Почему бы тебе не жениться?

- Я же не сказал, что я против.

- Деньги у тебя есть?

- Только жалованье.

- Ведь не государство же раскошелилось и построило тебе дворец для твоих коз.

- Я получил небольшое наследство. И все его ухлопал на хозяйственные постройки.

- Ты веришь в это дело?

- Я люблю свою работу.

- Ты мог бы жениться на дочке какого-нибудь землевладельца.

- Я об этом не думал.

- Сыновья наших землевладельцев ни на что иное не способны, как идти в адвокаты да в депутаты. Вот он, наш Юг. А агроном может оказать немалую услугу землевладельцу. Думаю, что дон Оттавио согласился бы отдать за тебя свою дочку. Хочешь, посватаю?

- Я за приданым не гонюсь, - ответил агроном.

Дон Чезаре приглядывался к своему собеседнику: выпуклый лоб, румянец, как и у всех там у них на Севере, упрямый и ребячливый вид юнца, окончившего высшее учебное заведение.

- Здесь у нас еще в V веке до рождества Христова уже были агрономы, начал дон Чезаре. - На козьих холмах по ту сторону озера уже тогда имелись ирригационные сооружения...