Как стать леди - Фрэнсис Ходжсон Бернетт Страница 41

– Она непременно споткнулась бы. Боже милостивый! У меня сердце зашлось, как услышала! – Кружева, обрамлявшие вырез на груди миссис Капп, заколыхались.

– Наверное, дерево сгнило или древоточцы завелись. В общем, кусок балясины отвалился и упал как раз там, где его не видно. Десять к одному, что леди Эмили наступила бы на обломок, подвернула ногу и скатилась вниз на целый лестничный пролет. Если бы я не увидела его вовремя и не подобрала, прежде чем она вышла на лестницу… Боже мой! Боже мой, мама!

– Вот и я то же самое говорю! – Миссис Капп была близка к экстазу.

Вероятно, данный инцидент подлил масла в огонь и усилил чувство ответственности Джейн. Она начала отслеживать передвижения своей госпожи со сверхъестественным рвением и завела привычку два-три раза в день заходить в спальню и тщательно ее обследовать.

– Возможно, я настолько ее люблю, что от этого затмение нашло, – сказала она матери, – но ничего не могу с собой поделать. Мне нужно знать все, чем она занимается; вот и хожу по территории, чтобы убедиться – там, где она будет гулять, все в порядке. Я так горжусь ею, мама, так горжусь, словно сама не чужая в семье, словно я не простая горничная. Представь, как будет чудесно, если она и дальше будет здорова и все пройдет, как должно. Представляешь, что это значит для джентльмена, чей род насчитывает девятьсот лет! На месте леди Марии Бейн я перебралась бы сюда и не бросала маркизу. Даю слово, меня ничто не заставит ее покинуть.

– Как хорошо о вас заботится горничная, – заметила Эстер. – Она вам очень предана и готова защищать вашу жизнь всеми доступными ей способами.

– По-моему, она предана мне так же, как Амира предана вам, – ответила Эмили. – Уверена, Амира тоже готова защитить вас.

Преданность Амиры в те дни приняла форму глубочайшей ненависти к женщине, которую она рассматривала как врага своей госпожи.

– Большое зло, что она занимает это место, – говорила Амира. – Она уже старая. Какое она имеет право думать, что может произвести на свет сына? Ее постигнет неудача. Она заслужила всех несчастий, которые только могут случиться.

– Порой, – сказала как-то леди Уолдерхерст Осборну, – у меня возникает чувство, что Амира испытывает ко мне неприязнь. Она как-то странно на меня посматривает.

– Она вами любуется, – ответил он. – Видит в вас что-то сверхъестественное, из-за высокого роста и свежего цвета лица.

В парке поместья имелся большой декоративный пруд, темный и живописный – из-за исполинских вековых деревьев, окружавших его кольцом, и растений, которые росли по берегам. Белые и желтые ирисы, бурые бархатистые тростники образовали густые заросли у самого края пруда, а кувшинки плавали по водной глади, утром поднимаясь на поверхность и раскрываясь, а вечером вновь погружаясь в глубину. Липовая аллея вела к замшелым деревянным ступенькам, по которым можно было спуститься и сесть в лениво колыхавшуюся лодку. В центре пруда находился остров, где некогда посадили розы и позволили им одичать; весною сквозь травы пробивались нарциссы и покачивали головками, распространяя вокруг сладкий аромат. Леди Уолдерхерст открыла для себя этот уголок еще в медовый месяц. Ведущая к пруду аллея стала ее любимым маршрутом для прогулок, а скамья под деревом на островке – любимым местом для отдыха.

– Там очень тихо, – говорила она Осборнам. – Когда я пересекаю старый мост и сажусь среди зелени с книгой или рукоделием, остальной мир словно перестает существовать. Все звуки исчезают, кроме шелеста листьев да всплеска крыльев, когда птицы садятся на воду. Похоже, они меня совершенно не боятся. И дрозды, и малиновки. Птицы знают, что я сижу тихо и просто смотрю на них. Иногда подбираются совсем близко.

Она действительно привыкла брать с собой все, что нужно, и проводила долгие часы в этом милом и уединенном уголке, писала письма или шила, испытывая настоящее блаженство. Ей казалось, что жизнь день ото дня становится все прекраснее.

Эстер не любила пруд, считала его слишком тоскливым и безмолвным. Она предпочитала свой украшенный цветами будуар или солнечный сад. В те дни Эстер временами боялась собственных мыслей. Ее как будто подталкивали к обрыву, и приходилось хвататься за соломинку, чтобы оставаться собой. Между Эстер и мужем росла недосказанность. О некоторых вещах они никогда не говорили, однако каждый знал, что другой днями и ночами прокручивает в голове определенные мысли. В глухие полночные часы Эстер, лежа без сна в постели, знала, что и Алек бодрствует. Она не раз слышала, как он ворочается, кашляет и бормочет сдавленные проклятия. Она не задавалась вопросом, о чем думает муж; она это знала. Знала, потому что и ей не давали спать те же мысли. О доброй Эмили Уолдерхерст, цветущей женщине, погруженной в мечты о необыкновенном счастье, которая не переставала изумляться и благодарить небеса в молитвах; о широких полях и просторных уютных домах; обо всем, что принадлежало и будет принадлежать маркизу Уолдерхерсту либо его сыну; о долгом, вызывающем отвращение путешествии назад в Индию; о беспросветном существовании в захламленном бунгало; о никудышных местных слугах, одновременно раболепных и строптивых, склонных ко лжи и воровству. Не раз Эстер приходилось утыкаться лицом в подушку, чтобы заглушить надрывный плач.

Это произошло в одну из подобных ночей – она очнулась, обратила внимание на тишину в смежной комнате и решила, что муж крепко спит; затем встала с постели и села у открытого окна.

Она не просидела так и пары минут, когда ее охватило странное, безотчетное ощущение присутствия другого человека. Совсем близко, в кустах за окном. Это не было похоже не звук или движение, но что же тогда? Так или иначе, Эстер невольно устремила взгляд в определенном направлении.

Что-то, а вернее кто-то стоял в уголке, скрытый кустарником. Зачем людям понадобилось устраивать встречу в полночь? Эстер замерла и почти перестала дышать. Она не услышала и не увидела ничего – только неяркое белое пятно мелькнуло среди листвы. Белое носила Амира! Спустя несколько секунд Эстер начали приходить в голову странные мысли; впрочем, теперь, учитывая недавние события, они уже не казались странными. Она встала и, стараясь не шуметь, прокралась в комнату мужа. Алек отсутствовал; постель была пуста, хотя и разобрана – с вечера он точно ложился.

Эстер вернулась к себе и снова легла. Десять минут спустя капитан Осборн осторожно поднялся по лестнице и тоже лег в постель. Эстер не подала виду, что не спит, и не спросила ни о чем. Она знала, что муж ничего ей не скажет; да она и не желала слышать. Пару дней назад она видела, как Алек разговаривает с Амирой на