Кёко Хаяси - Шествие в пасмурный день Страница 43

К сожалению, перевод второго тома «Семьи Тибо» на японский язык был запрещен. Но у нас дома было французское издание, и мама стала его переводить. Я прочитала ее перевод. Откровенно говоря, он ужасен. Из пяти страниц французского текста она умудрялась делать одну тетрадочную страницу, к тому же не пользовалась словарем. Но все же основную сюжетную линию можно было уловить. В свое время отец силком записал маму во французскую школу, но для перевода ее знаний оказалось недостаточно. Отец купил ей в книжном магазине «Марудзэн» «Семью Тибо» на французском языке и заставил читать, но к тому времени вышел перевод первого тома, и мама не стала читать роман в подлиннике.

А потом отца забрали в полицию. Тогда же запретили издание на японском языке второго тома «Семьи Тибо», и мама начала усердно читать его по-французски. Наверно, в ту пору у нее и зародилась мысль самой перевести второй том, чтобы сделать отцу приятное, когда он вернется из тюрьмы.

Сэцуко, очень хочу, чтобы ты прочитала этот роман.

От отца мы давно не получаем писем. Временами так мечтаю с ним повидаться! Но я терплю. Ведь сколько сейчас в Японии детей, живущих вдалеке от отцов! Сколько отцов на фронте, и нет никакой надежды, что детям доведется с ними встретиться.

Здоров ли твой брат, Сэцуко? Всех учеников отца забрали в армию. Некоторые уже погибли в бою. Время от времени мама получает открытки — со словами прощанья от тех, кто уходит на фронт, либо с извещением о гибели кого-то из учеников отца. К сожалению, не было ни одной открытки, где сообщалось бы о благополучном возвращении домой. Наверно, японских солдат только отправляют на фронт, но никто из них не возвращается.

Извини за глупые мысли, это мама их мне внушила.

До скорого свидания

Милая Сэцуко!

Завтра, наконец, мы с тобой встретимся.

Всю ночь не сомкнула глаз. Скоро экзамены, а я по-настоящему еще не начинала готовиться. Всех девушек в колледже больше беспокоят не экзамены, а летние каникулы — отпустят ли нас? Сегодня преподаватель этики дал нам задание на лето: переписать кистью императорский указ об объявлении войны. Значит, каникулы все же будут. Но как подумаю, что надо без единой помарки переписать этот длиннющий указ, просто дурно становится. Какой смысл мучить нас такими заданиями в то время, когда Япония ведет войну. Уж ты-то, Сэцуко, переписала бы указ без единой помарочки. Меня не радуют каникулы: с тобой погулять не удастся, да и в горы или на море не съездишь. Разве что не надо будет ходить в колледж и видеть опостылевшие лица Акияма и учителей.

Дома тоже несладко. Больше нет сил терпеть эту жизнь вдвоем с мамой. Она просто сумасшедшая. Все время злится, придирается к мелочам — и плачет. Недавно договорилась до того, что пойдет и убьет кого-нибудь, лишь бы посадили в одну камеру с отцом. Если отец в ближайшее время не вернется домой, боюсь, она в самом деле лишится рассудка. Пойми, Сэцуко, мне всего четырнадцать лет, и я не в силах помочь матери. Временами я просто ее ненавижу и думаю: имеют ли право существовать такие люди, как моя мама, в нынешние времена? Глядя на мать, я всегда думаю о тебе, и лишь надежда, что через несколько дней я снова увижусь с тобой, придает мне силы. Вот и сейчас я жду не дождусь завтрашнего дня.

… июля

Незаметно Сэцуко вновь погрузилась в забытье. Нахлынувшие воспоминания отняли у нее последние силы, она уснула. Но и во сне они не оставляли ее, только стали более хаотичными.

…По белой коже потекла кровь. Наоми ударила Ёсико Акияма. Та упала и поранила руку о стеклянную дверцу шкафа…

Кровь течет все быстрее, под ногами уже целая лужица. Теперь кровь хлещет не из руки, а из горла. Под тяжестью человека, которого Сэцуко тащит на себе, она падает. Слышится хриплый шепот: «Сэцуко, надо бежать! Япония окружена американскими военными кораблями». Сэцуко поддерживает уже не Ёсико Акияма, а Савабэ. «Слышишь, Сэцуко, войне конец, береги себя!» — хрипит он. «Не умирайте, Савабэ!» Сэцуко, рыдая, пытается обеими руками зажать его рану… Кровь просачивается сквозь пальцы. Теперь это уже не рана Савабэ, а собственный рот Сэцуко. Сквозь зажавшие рот пальцы сочится алая струйка. Сэцуко просыпается от мучительного приступа кашля. Кровь изо рта течет по щекам, затекает за уши, попадает на волосы. Следует новый приступ кашля, потом еще один, еще… Кровь наяву становится продолжением кровавых кошмаров Сэцуко… О том, что она больна, Сэцуко узнала сравнительно недавно. Зимой она простудилась, простуда долго не проходила, но и после выздоровления остался тяжелый, натужный кашель. В начале мая во время очередного медицинского осмотра врач обнаружил очаги в легких и предложил Сэцуко прекратить работу на заводе. Сэцуко отказалась. Она заявила, что не имеет права покинуть ряды борцов трудового фронта, пусть ее вклад в общее дело и невелик. Преподаватели и врач не решились заставить ее уйти с завода, когда смерть косила солдат на фронте. В то время каждый был обязан бороться до конца.

В апреле умерли Наоми и ее мать, в мае — отец Сэцуко, в июне — мать и, словно вдогонку, пришла посмертная открытка от брата Сэцуко Хадзимэ. В июле настоятель буддийского храма сообщил о кончине Сёити, в августе погиб Савабэ. Теперь Сэцуко, коротая ночи в противовоздушной щели, искренне радовалась приближению собственной смерти.

Наступило пятнадцатое августа. Сэцуко с досадой думала о том, что она все еще жива. Несмотря на большую слабость, ее молодой организм инстинктивно боролся со смертью, и Сэцуко довелось пережить смерть многих близких людей. Но лишь однажды она была свидетелем того, как жизнь человека буквально уходила сквозь пальцы. О том, что Наоми и ее мать сгорели во время бомбежки, Сэцуко узнала спустя неделю. Отец Сэцуко после одной из бомбежек не вернулся домой, а мать сразила пулеметная очередь с вражеского самолета, когда она стояла за продуктами. Брат погиб вдали от родины, и Сэцуко не так болезненно ощутила его смерть. И лишь Савабэ умер буквально у нее на руках.

«Сэцуко, — едва слышно хрипел он, — войне конец, береги себя. Ты ведь больна. Война проиграна, у наших берегов уже давно стоит американская эскадра, ведутся переговоры о капитуляции Японии. Мой отец служит в министерстве иностранных дел, так что эти сведения точные. И теперь твоя работа на заводе, где ты, больная, продолжаешь паять радиолампы, потеряла всякий смысл».

Во сне Сэцуко рыдала, цепляясь за Савабэ. В действительности же ее глаза оставались сухими. Ей показалось, что Савабэ говорил очень долго. На самом деле он жил не более минуты после того, как осколок бомбы перебил ему сонную артерию..

Савабэ прихрамывал на правую ногу — последствие перенесенного в детстве полиомиелита. Всякий раз, когда начиналась бомбежка, они с Сэцуко покидали цех последними и брели по двору в поисках незанятой противовоздушной щели. Первое время Сэцуко помогала ему, но потом роли переменились, и хромой Савабэ не оставлял Сэцуко, когда у нее начинался приступ кашля и она останавливалась через каждый десяток метров, чтобы отдышаться. Когда упала бомба, взрывной волной Сэцуко отшвырнуло в щель, подле которой она стояла. По голове и по плечам забарабанили комья земли. В следующую секунду на нее свалился Савабэ, раненный осколком в шею. Если бы не плотный защитный капюшон, его голова, наверно, скатилась бы на землю, словно отсеченная на гильотине. Сэцуко зажала ладонью рану Савабэ и неотрывно глядела на сочившуюся сквозь пальцы теплую красную кровь. А Савабэ невнятно бормотал, что Сэцуко должна заботиться о собственном здоровье и не так легкомысленно относиться к своей болезни. Слушая его, Сэцуко беспомощно улыбалась, и тень этой улыбки еще оставалась у нее на губах и тогда, когда голова Савабэ внезапно поникла. Смерть Савабэ Сэцуко не восприняла как прощание. Вскоре ведь и она отправится за ним той же дорогой. Просто он ушел немного раньше и теперь ждет ее за ближайшим поворотом.

И все же, несмотря на последние слова Савабэ, Сэцуко отказывалась верить в капитуляцию Японии… Она понимала, что Япония терпит поражение. Но капитуляция… Зто просто не укладывалось у нее в голове. Пусть будут исчерпаны все силы, пусть Япония будет разбита, но она не капитулирует. Война будет продолжаться, пока жив последний японец. И по мере того как приходили вести о разгроме японской армии на Атту, Сайпане и Окинаве, Сэцуко все с большей решимостью готовила себя к последней битве на территории самой Японии. Так была воспитана и так жила Сэцуко. «Разве мыслим столь постыдный поступок, как капитуляция, накануне решительной битвы за Японию?» — думала она, глядя на умирающего Савабэ. Когда он испустил дух, его рот приоткрылся и лицо стало очень юным. Сэцуко тихо коснулась пальцами его губ, и несколько слезинок скатилось у нее по щекам, упав на неподвижное лицо Савабэ.